Дознание Феррари (сборник) - Владимир Колабухин

Мне делается совсем нехорошо. Ну, что я за человек такой! Сам себе всё испортил.

Так и засыпаю с гнетущим чувством чего-то тяжёлого, почти непоправимого. С тем и просыпаюсь, весь в холодном поту от мучивших во сне кошмаров. В мыслях только Елена, её глаза, полные обиды. О Кате почему-то и не вспоминается. Даже наоборот – не хочется вспоминать. Что же это со мной? Неужели всё-таки опять втрескался? Всерьёз, по-настоящему. Разве такое бывает?

Прохожу в ванную комнату, прислушиваюсь – кто на кухне? Если там Елена, лучше уйти из дому без чая. Ведь мне сейчас и не взглянуть на неё, наверное. Но на кухне тихо. А время – уже восемь… Быстро умываюсь, одеваюсь… На кухне по-прежнему ни шороха. А меня томит эта тишина. Прохожу туда, наливаю чай и как можно медленнее прихлёбываю из чашки. Мне уже не хочется быть одному. Хочется хотя бы на миг, всего на мгновенье, но увидеть Елену, её лицо, её глаза: что будет в них – та же милая улыбка, или… Об «или» и думать страшно. От «или» – свет будет не мил.

Словно угадав моё желание, появляется Лена. Уже одетая.

– С добрым утром! – говорит она, лукаво поглядывая в мою сторону.

– Здравствуй! – счастливо откликаюсь я. От её слов и взглядов у меня будто и впрямь гора сваливается с плеч.

Лена!.. Моя Прекрасная Елена! Ты снова идёшь мне навстречу. Такому упрямому и бестолковому. За что мне этакое счастье?

7

Через час еду в колонию. За окнами электрички сначала медленно, а потом всё быстрее плывут пристанционные постройки, жилые дома и деревья, мелькают зелёные поля и перелески, ручейки и речушки…

Вспоминаю улыбчивые взгляды Елены и сам невольно улыбаюсь: спасибо тебе, спасибо!

За спиной слышится звон гитары, приглушённый шумок молодых голосов. От скамейки к скамейке бегают двое малышей-близнецов, кудрявые и озорные, одинаково одетые в матросские костюмчики… Всё это автоматически фиксируется в моём сознании, не вызывая каких-то особых эмоций, лишь уводит мысли к предстоящей встрече с Пикулиным: вдруг разговора не получится? И вообще – как он там, чем занимается?

Признаться, у меня не очень чёткие представления об исправительно-трудовых колониях. Ну, отбывают там правонарушители наказание, назначенное судом. Конечно, работают… А что ещё? Ведь, как известно, многие преступники, порой даже и матёрые, в конце концов выходят на свободу совсем другими людьми, как говорится – исправившимися. В чём здесь «секрет»?

Когда мне случайно приходится встречаться с работниками колоний, всегда интересуюсь этим. Но, как правило, они отшучиваются, переводя разговор на другое… Скромничают, что называется. И всё же я испытываю к ним чувство глубокого уважения. В самом деле, вот мы – сотрудники милиции – тоже занимаемся правонарушителями. И столько сил, нервов, жизненной энергии нам это стоит! Допрашиваешь какого-нибудь уголовника, а он волком смотрит, зубами на тебя скрипит. Думается, дай волю такому… А там, в колонии, немало таких. И вот, попробуй, выведи их в люди!..

Электричка замедляет ход и скоро останавливается у небольшого вокзала. Близнецы бросаются к окнам: «Прибрежный!». В вагоне зашевелились. Я тоже поднимаюсь, двигаюсь к выходу.

У привокзального скверика сажусь в автобус и еду до самой окраины посёлка. Там, как объяснили мне попутчики, нужно выйти на просёлочную дорогу, и уж она-то приведёт к колонии.

И в самом деле, минут через двадцать передо мной предстает бетонный забор с вышками на углах, массивными железными воротами и небольшим помещением КПП.

В узком шлюзовом пенале КПП передаю в окошко служебное удостоверение. Молодой прапорщик охраны сначала внимательно рассматривает удостоверение, потом меня, затем спрашивает, к кому из сотрудников я хочу пройти.

А к кому же ещё, как не к начальнику? Накануне ему сообщили по телетайпу о необходимости нашей встречи.

Прапорщик снимает телефонную трубку, с кем-то говорит, просит меня подождать немного. Вскоре появляется пожилой седоволосый капитан и предлагает пройти за ним в «зону», в «штаб».

– Я провожу вас к начальнику, – поясняет он.

– Как мне его называть? – интересуюсь по дороге.

– Майор Васильев. Николай Алексеевич.

Слушаю, а сам невольно верчу головой. Я не робкого десятка, и по работе – где только не приходилось бывать. Но здесь, в «зоне», мне почему-то делается не по себе. Перед нами здание за зданием, и кажется, что вот-вот из-за угла одного из них кто-то выскочит и бросится на тебя.

Смешно, конечно, так думать. Однако – думается, чёрт возьми, не в пионерский лагерь приехал! И прибавляю шаг.

А ни у зданий, ни на дорожках между ними – ни души. Вот, правда, показывается один человек. В тёмной спецовке. Поравнявшись с нами, сдёргивает со стриженой головы такой же тёмный картуз, отступает в сторону и негромко произносит:

– Здравствуйте.

Отвечаем на приветствие и идём дальше. Я по-прежнему выкручиваю шею, но, кроме пышных цветников и газонов, больше ничто и никто не попадает в поле зрения.

Капитан чуть заметно усмехается:

– Я тоже здесь поначалу чуть не галопом бегал… Всё нормально!.. Не беспокойтесь.

– Я и не беспокоюсь, – отвечаю. – Чудно только: колония, и вдруг – цветы.

– Нравятся?

– Красивые.

– Вот… Затронуло вас. Глядишь, и у другого при виде их в душе потеплеет, – раздумчиво замечает провожатый.

– А где другие-то? Пока одного лишь и встретили.

– Что ж им без дела болтаться? День только начался. Каждый на своём месте.

Поди ж ты! Посмотрим, что будет дальше, каким окажется начальник…

…А Васильев ещё относительно молод, лет сорока. Круглолицый, широкоплечий, по-военному подтянутый. Встречает меня в кабинете приятной, располагающей улыбкой. Энергично пожимает руку.

Глаза мои быстро схватывают кабинет: большой письменный стол, ещё один – поменьше, приставленный к нему торцом, книжный шкаф, сейф, стулья, на окнах жёлтые шёлковые шторы, на стене, над большим столом – портрет Антона Семёновича Макаренко… Всё очень просто и скромно…

Выясняется, что Пикулин сейчас в школе, где учится в девятом классе. Так что встретиться с ним можно не раньше, чем через два часа.

– А разве он ещё и учится? – задаю я наивный, наверное, вопрос, потому что Васильев смотрит на меня с удивлением:

– А как же! И не он один. Закон о всеобуче действует и у нас, – не без удовлетворения отзывается он после небольшой паузы. – Без образования – что делать сегодня на свободе?

– Не пытаются увильнуть от занятий?

– Бывает, – соглашается Васильев – Иного больших трудов стоит приобщить к ним. А потом – спасибо говорит. Посудите сами, ведь как только наши подопечные переступают порог школы, так словно в другой мир попадают, в другую среду. Там и знания им дают, и возможность подумать о своей судьбе, взглянуть на себя как бы со стороны. Смотришь, постепенно меняется человек. На жизнь уже по-другому смотрит, так как всем нам положено, по-деловому и разумно.

– Значит, школа здорово вам помогает.

– И школа, и ПТУ, – снова с удовольствием подтверждает Васильев. – Мы ведь здесь и профессию даём, у кого её нет. Готовим токарей, слесарей, фрезеровщиков… А как же иначе?

– Резонно, – соглашаюсь я и прошу рассказать о Пикулине: что он за человек, как относится к работе и учёбе, к своему преступлению?

– Ну, сейчас-то он у нас не на плохом счету, – быстро откликается Васильев. – В передовиках, правда, не ходит, но и замечаний особых не имеет. А вот два года назад и слово из него не вытянуть было. Учиться отказывался, работать не хотел. Отрешённый был, нелюдимый… Срок-то ему большой дали, вот и считал, что ему теперь ни до чего нет дела, вся жизнь, мол, мимо проходит. Так что поработать с ним пришлось изрядно… Да вы посмотрите его личное дело, почитайте характеристики.

Васильев пододвигает мне толстущее дело. Листаю характеристики.

«…По характеру замкнут. От работы и учёбы отказывается. На доверительные беседы воспитательного характера не реагирует…»

«…Преступление своё осуждает, но по-прежнему считает, что к настоящей жизни уже не пригоден. В отчаянии, что она проходит мимо него…»

«Вспыльчив, дерзок, в коллективе ведёт себя обособленно. Ни с кем не переписывается, товарищей не имеет, работать и учиться не желает. На убеждение и примеры о возвращении к честной трудовой жизни других таких же осужденных не отзывается, к администрации и наставлениям относится с недоверием…»

«Согласился учиться в вечерней школе. Успевает по всем предметам. Впервые за два года выполнил производственное задание, представлен к поощрению правами начальника отряда…»

«Работает старательно, инициативно. Выдвинут на должность бригадира. Стал более общительным, вступил в физкультурно-спортивную секцию, оказывает большую помощь активу в организации её работы. Мечтает о досрочном освобождении. К мнению администрации прислушивается, безотказно выполняет все распоряжения…»