Бандерлог, или Барьер для силы - Юнта Вереск

живешь не-пойми на каком свете. Давай, рассказывай. Нужно же мне понять, кого буду учить. И чему.

Рассуждал он логично. Что ж, расскажу, очень коротко, деталей ему знать не обязательно.

— Как-то во сне я увидела, что стриж клюнул меня, и превратил в оборотня. Потом выяснилось, что в двойного перевертыша. С тех сон не повторялся, и я до сих пор не знаю свою вторую ипостась.

— Почему в двойного? Это что значит?

— Не знаю. Так было во сне. Мне было сказано, что все там двойные оборотни, то есть могут превращаться в двух разных зверей. Ну, или птиц, рыб и так далее. Одна моя — стриж. Вторую пока не знаю.

— Не слышал такого, чтоб своей ипостаси не знать. Вот я, например, брагуд. А еще человек, — он повел плечами, демонстрируя свою человечью сущность, — и груммх.

— В каком смысле? — растерялась я.

— В таком. Я из другого мира. У нас там брагуды разумны, а не люди. Людей вообще нет.

— Брагуды?

— Увидишь потом.

— Ааа… еще… Грымх…

— Груммх. Тоже потом увидишь.

— А ты как оборотнем стал?

— Сам выбрал. Не во сне, — Бандерлог снова ухмыльнулся. — У нас такая цивилизация. Почти все двойные оборотни. Выбирают свои ипостаси к моменту совершеннолетия. Я и выбрал. Груммха и человека.

— Все равно не поняла. Если реальность другая, то откуда ты знаешь о людях? И что я должна понять о тебе, если не знаю, в кого ты превращаешься?

Нет, не зря я всегда чувствовала, что рассказывать о себе люди… любые существа любят больше, чем слушать.

По словам Бандерлога, он вырос в реальности, где живут разумные брагуды (кто именно, так и не сказал). Они охотно путешествуют по другим реальностям — это легко, поскольку знание о существовании других миров и расположении порталов не запрещено. Рассказал, что пап и мам у них нет в нашем понимании — рождаются они из яйца, которое высиживает по очереди вся стая. Кто высидел последним, увидел, как вылупился малыш-брагуд, тот и считается родителем, наставником, опекуном. Воспитывает, вводит в общество, сопровождает в путешествиях по планете и другим реальностям.

А потом — слишком коротко по сравнению с предыдущим рассказом — заметил:

— Вот я с родителем и путешествовал. Потом в одной реальности, человеческой, ввязались с ним в заварушку, он и погиб. Я тогда понял, что люди — самые воинственные. Мне это нравится. По характеру и сущности. И когда пришло время выбирать, даже не задумывался. Но говорим мы, вроде, о тебе. Нет? Давай, рассказывай, как стала чижом…

— Стрижом.

— Да какая разница? Чиж, стриж… Птаха мелкая. Не годная для ликтора. Смешная. Да и сама ты такая. Стриж, надо же было додуматься!

— Я же не сама! Меня стриж поцарапал! Клювом или когтем, не знаю, не помню. Но ежики были недовольны.

— Ежики? Тоже двойные оборотни?

— Да…

— Хо-хо! Ты, походу, землячка моя. Или стала землячкой. У нас в лесах полно таких оборотней. И тебе ежом, а не мелкой птичкой полезней бы было. Не думала?

— Ежики и хотели, чтобы я тоже ежом стала. Но тут вмешался этот стриж. А потом нам с ним пришлось удирать. Ежи были очень недовольны.

— Удрали. Годится. А почему не знаешь второй ипостаси? И как вернула себе начальный облик?

— Так во сне же все было. Мы удрали, а потом я очнулась дома и уже человеком. И как вернуться туда, не знаю. И где искать стрижа, тоже не знаю.

— Не знаю, не знаю… Девочка Незнаяна, вот ты кто. А то Юнта, Юнта… Лады. С этим разобрались. А обедать когда будем? Вроде у людей это принято?

Пока мы говорили, Бандерлог «смёл» со стола почти все закуски. Нехилый у него аппетит. Пока мы обедали, я думала, как рассказать о своем превращении в какого-то дикого зверя, прогнавшем снежного человека. Упоминать о том, что Аунигара погибла после того, как отдала мне силу ликтора, мне не хотелось. Вот Джесе рассказала об этом свободно. Вероятно мне так жаль было прежнюю хозяйку Рубежа, что рассказывать о ней этому неприятному типу казалось кощунственным.

Наевшись и напившись, Бандерлог сладко потянулся, затем вдруг собрался в пружину, стрельнул в меня оценивающим взглядом и сказал:

— Дай ладошку посмотреть.

Что?

Со своего места показала ему ладони. Но он наклонился над столом, уронив кувшинчик из-под молока, хорошо, что пустой, схватил мою руку и рывком поднес к своему лицу, словно принюхивался.

И вдруг лизнул!

Я вырвала руку и вскочила на ноги и начала старательно вытирать ладонь о штаны:

— Что за дела?

— Не бойся, чего взвилась? Проверял я, что ты за оборотень. Через вкус это проще всего установить.

Дегустатор нашелся на мою голову, надо же.

— Ну и каким я могу быть оборотнем? Кроме стрижа?

— Ты торопишься. Постоянно торопишься. Понимаю, это твой мир в тебе говорит. В техномирах люди совсем мало живут, лет сто, да?

— Даже меньше.

— Тогда понятно. Совсем детьми помираете. Ребенок не может владеть магией полноценно. И своих способностей узнать не может. Тебе хотя бы лет семьдесят уже есть?

Я задохнулась от возмущения. Мне? Семьдесят?

— Что? Что я такого сказал, что тебя всю перекосило? Сколько тебе лет? Это важно. Я же должен план занятий составить, для этого мне нужно все знать о тебе.

— Двадцать пять. С половиной.

Теперь уже он онемел. Сидел и хлопал глазами. Затем выругался. Половины слов я не знала, то, что в меня вложила Аунигара, явно не содержало ненормативной лексики.

— Не знаю, как тебя учить. И как ты ликтором могла стать, тоже не понимаю. Ты же еще дитя неразумное. Младенец. Тебе бы играть с детишками в песочнице. Ликтор!

Он фыркнул. Затем поднялся и ничего не сказав, ушел в сторону своей хижины.

Я посмотрела туда, где стояли сумки. Одной единицы багажа не было, видимо, той, в которой были продукты. Из второй торчала какая-то зелень. Рассада, наверное.

— Уюн, — тихонько позвала я, и он тут же появился. — Уюн, солнышко, ты не помнишь, где у нас лежат лопаты? Куда-то я их сунула под крыльцо в прошлый раз, а сейчас их там нет.

— Они в сарайчике, мия Юнта, давай покажу. Ты будешь сажать растения?

— Да, цветы.

— Лечебные или