Шахир - Владислав Анатольевич Бахревский

Азади! — крикнул Чоудур-хан, выхватывая и поднимая над головой саблю.

Сабли его воинов тотчас взметнулись в небо. Азади поклонился воинам и, повернувшись к нукерам, сказал:

— Слуги великого Надир-шаха, вы приехали к нам как враги. Вы грозили оружием и обращались с людьми, словно завоеватели, а не добрые хозяева земли и народа. Вот наш приговор: вы поедете к своему Надир-шаху на ишаках, ибо конь не про вашу честь.

И тотчас нуке́ров и их предводителя посадили на осликов лицом к хвосту, и молодые воины с гиканьем выпроводили их за пределы Геркеза.

12

В караване дюжина верблюдов и пятеро всадников: Азади с сыновьями Абдуллой и Махтумкули и еще двумя огородниками, Ата Шарли и кетхудой[25] геркезов Бузлыпола́том.

У Азади шесть верблюдов, у Ата Шарли и Бузлыполата по три верблюда. Они везут на продажу лук, морковь, арбузы, сушеную дыню, инжир, изюм.

Шествие верблюдов, словно сон наяву. Если глядеть на караван, не отводя глаз, не мигая, может погрезиться, что это земля уплывает из-под ног верблюдов. Уплывают низины, холмы, перевалы, уплывает, севшее на вершину, вместе с вершиной облако.

У Махтумкули бойкая косматая лошадка. Ее подарил мальчику Мухаммедсапа, старший брат, вернувшись из похода, а другой брат, Абдулла, подарил ему исфаганский лук со стрелами.

— Махтумкули!

Мальчик смотрит на караван, на землю, уплывающую из-под ног верблюдов, и ему чудится, что еще миг, и откроется тайна земли и неба и самой жизни.

— Махтумкули! — зовет Абдулла. — Да очнись ты! Архары[26].

На вершине, на той самой, где заспалось, прозевало утро облако, стоят четыре архара. Солнце снизу вонзает в облако красные утренние лучи, и от архаров на облаке клубящиеся синие тени.

Махтумкули достает из-за спины лук и стрелу, звенит тетива, стрела улетает в небо.

— Архары далеко! — кричит Абдулла, подъезжая к Махтумкули. — Только стрелу погубил. Где ее теперь найдешь?

А Махтумкули не жалко стрелы. Он и не хотел, чтоб стрела долетела до архаров. Он хотел, чтоб долетела стрела до края земли. Нет! Он сам не знает, чего хотел. Познать тайну хотел, да она только поманила.

13

Заночевал караван возле сардобы[27]. Ветхий купол на четырех каменных столбах, поросший травой, засиженный дикими голубями, охранял святой источник.

Костерок разложили небольшой. Вскипятили чай, набрали в котел воды, воду заправили сушеным мясом и бараньим топленым жиром — вот тебе и чорба, покрошили в чорбу лук, наломали чурека и тоже в чорбу. Добрая еда, с дымком, с искоркой, с падучей звездочкой.

— Какая вкусная вода в сардобе, — удивился Махтумкули. — Никогда такой не пил!

Азади засмеялся.

— Рано тебе так говорить, сынок. Вот поживешь с мое, отведаешь воды горькой, как полынь, и сладкой, как Абы-Кевсер, тогда и суди.

— А что такое Абы-Кевсер?

— Источник, бьющий в раю. Вода его слаще меда, ароматней мускуса, белее молока, а сам источник выложен жемчужинами. Раздает воду источника халиф Али.

— Абы-Кевсер, — повторил Махтумкули, запоминая. И вдруг поглядел на отца во все глаза: лицо Азади в морщинах, борода совсем белая, глаза смотрят медленно, замирая, отдаляясь и вновь вспыхивая живым огнем.

— Ты спросить меня хочешь, сынок?

— Хочу.

— Спрашивай.

Махтумкули облизывает пересохшие губы: задавать вопросы тяжелее, чем отвечать.

— Скажи, акга, ты совсем не боялся того большого нукера, которому дал свои стихи про шаха… когда наши еще были в пути?

— Нет, сынок, я не боялся сборщика налогов и самого шаха не убоялся бы. Я ведь сказал в своих стихах правду. И сказал её для того, чтоб мое слово слышали люди.

— Значит, поэт должен быть таким же храбрым, как аскер?

— Намного храбрей, сынок. Аскеры в одиночку в набеги не ходят, у аскера в бою друзья справа и слева и за спиной свои. У праведного слова — друзей мало. Запомни это.

— Тише! — сказал Абдулла. — Кто-то сюда идет.

Караванщики замерли. Стало слышно, как под ногами у идущих хрустят камешки.

— Их двое, — определил Абдулла.

— Трое, — поправил сына Азади.

Но к костру подошли двое.

— Салам алейкум! — приветствовали пришельцы сидящих у костра.

— Алейкум салам, — ответил за всех Азади. — Садитесь к нашему огоньку.

— Мы пришли к тебе, Гарры-молла, — сказал один, оглядываясь на товарища. Тот сбросил с плеч барана.

— Прими, таксир.

— За что мне такая честь? — удивился Азади.

— За твои правдивые слова о шахе.

— Это какие же слова?

Знай, о шах! Произвол и гнева гнет

Плодородье по всей земле убьет.

Нивы никнут, гибнут сады долин,

Сохнут от злобы твоей, господин.

И бедный народ — да услышит бог! —

От злобы шаха, как песок, иссох! —

прочитал стихи заговоривший первым.

— Да, гоклены прогнали сборщиков налогов. Слуги Надир-шаха пришли к нам как грабители.

— Мы — племя караманов — последовали вашему примеру, таксир.

— Стоящий во тьме, подойди к огню! — вдруг громко крикнул Азади.

Раздались шаги, и к огню подошел человек в чалме.

— У тебя слух, как у летучей мыши, Азади… Ночь застала меня в горах, а здесь шакалов много. И вдруг вижу — огонь.

— Садись, сейчас будет свежая баранина, — пригласил Азади.

Спутники Азади уже закололи и разделывали барана.

— Меня зовут Нияз Салих, я — дервиш[28] из святого хивинского ордена.

— У нас одни учителя и покровители, — сказал Азади. — Медресе я закончил в Хиве. Расскажи нам, путешествующий по земле, что совершается в мире доброго и злого, великого и низкого.

— Я сообщу вам только одну большую новость, но она стоит тысячи маленьких. Наберите в грудь воздуха сколько можно, чтобы не лишиться чувств от удивления и радости.

— Что же это за новость, способная свалить человека, как удар кулака? — удивился Азади.

Дервиш взял сухую колючку, сунул ее в костер. Колючка вспыхнула светлым огнем. Дервиш поднял руку и держал горящую колючку перед собой до тех пор, пока она не сгорела.

— Вот и все, — сказал Нияз Салих, бросая остатки растения в костер. — Должен вам поведать, что я ходил в город Куча́н, поклониться гробнице святого имама. На этой гробнице лежит ныне коран, который правитель Кучана взял с могилы великого Тимура во время победоносного похода Надир-шаха на Самарканд. Я видел этот коран, курды разорвали книгу на отдельные листы. Листы эти удалось собрать, но многие погибли.

— Известие, конечно, печальное, — сказал кетхуда Буз-лыполат, — но не такое, чтоб терять сознание.

Дервиш улыбнулся.

— Это все присказка. Известно ли моим слушателям, что под городом Кучаном Надир-шах стоял лагерем, собирая войска для нового похода. Все последние походы властелина миров были неудачные.