Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Андрей Шляхов

Данилов принципиально избегал склок и пререканий, поэтому молча терпел выходки Емели, лишь изредка позволяя себе уточнить, что именно не нравится оперирующему врачу. Формальный повод для недовольства находился всегда: Алексей Емельянович относился к людям, которые, если дать им волю, и в курином яйце найдут клок шерсти.

Кесарево сечение можно делать как с общим, так и с местным обезболиванием – и у каждого из этих методов есть и преимущества, и недостатки. Вопрос о виде обезболивания в каждом случае решается индивидуально, и последнее слово должно оставаться за анестезиологом. Гавреченков не упускал случая высказать недовольство – то ему не нравилось оперировать под местным обезболиванием, то он был якобы недоволен тем, что общее обезболивание может негативно сказаться на послеоперационном восстановлении пациента. Он сильно напоминал Данилову доктора Бондаря, с которым они препирались во время работы на «скорой помощи», но Гавреченков был его усовершенствованным образцом – еще более неприятным в общении, плюс – обладающим определенной властью, а оттого совершенно невыносимым.

У сегодняшней пациентки было стопроцентное показание к кесареву сечению: предлежание плаценты. Вместо того чтобы, как положено, прикрепиться к задней стенке матки, плацента ее ребенка крепилась спереди, над шейкой матки, перекрывая младенцу выход наружу. При предлежании плаценты операцию проводят на тридцать восьмой неделе беременности, а иногда и раньше.

— Я хочу общий наркоз! — заявила женщина Данилову, едва он успел ей представиться. — Я, конечно, понимаю, что при местном наркозе я смогу сразу же увидеть сына, как только его «родят», но я ужасная трусиха и вряд ли смогу спокойно дождаться этого момента.

— Ваше право, — согласился Данилов, тем более что противопоказаний к общему обезболиванию у пациентки не было.

Желание пациента – это ведь тоже веское показание, или, если, посмотреть с другой стороны, — противопоказание. У волнующегося человека повышается артериальное давление, а это во время операции кесарева сечения может кончиться сильным, неукротимым кровотечением. Считанные минуты – и мать умирает, а ребенок остается сиротой, едва появившись на свет.

Кроме того, беспокойная пациентка очень быстро сможет довести врачей до состояния нервного срыва, они начнут торопиться, будут шить не так тщательно, как могли бы, и могут даже забыть что-нибудь в ране. Не очки и конечно же не ребенка, а вот тампон или какой-нибудь мелкий инструментарий – запросто. Так что местное обезболивание при полостных операциях – выбор сдержанных и крепких духом людей. Остальным лучше на время операции отключаться полностью – так спокойнее и им, и врачам с медсестрами.

— Почему вы всегда идете на поводу у больных? — высказался Гавреченков перед самым началом операции.

Хорошо хоть, у него хватило ума дождаться, пока пациентка погрузится в наркоз и Данилов скажет традиционное: «Можете работать». Пациенты не должны слышать, как ссорятся доктора, этот балаган – только для своих.

— Так вы начинаете? — Данилов давно понял, что в подобных ситуациях лучше всего отвечать вопросом на вопрос.

Гавреченков молча взял поданный операционной сестрой скальпель и одним движением сделал надрез на тугом выпуклом животе пациентки. Ассистент – врач Федоренко – отерла салфеткой заструившуюся кровь. С Федоренко у Гавреченкова, как утверждали местные сплетники, был настоящий служебный роман – длинный, тянувшийся с первых дней прихода Емели в роддом, то угасающий, то разгорающийся снова, и совершенно безопасный для обоих. У Гавреченкова была жена и дети, Федоренко, приехавшая в Москву из Омска, жила одна.

Пока хирурги добирались до ребенка, Данилов с медсестрой-анестезистом делали свое дело: обеспечивали стабильность состояния пациентки, контролировали показатели, которые записывала сестра, и попутно наблюдали за операцией… Все шло как надо: сердце билось ритмично, давление держалось в безопасных пределах, дыхание было ровным и глубоким, кровозамещающий раствор капал из укрепленного на подставке флакона в катетер. Частота сердечных сокращений отражалась на экране монитора, к которому была подключена пациентка. Артериальное давление измерялось автоматически каждые пять минут и тоже выводилось на монитор.

Во время наркоза медицинская сестра ведет анестезиологическую карту пациента, в которой регулярно фиксирует важные показатели – от частоты пульса до частоты дыхания. В анестезиологической карте отражаются все этапы анестезии и операции, указываются дозы препаратов и делаются записи обо всех осложнениях. Этот подробный отчет после операции вклеивается в историю болезни.

— Черт бы тебя побрал! — ни с того ни с сего рявкнул на свою ассистентку Гавреченков. — Дура косорукая!

— Да я ничего… — попыталась оправдаться Федоренко. — Я же…

— Вот именно – что ты! Сто раз говорил – не мешай!

— Что случилось? — не любопытствуя, а по обязанности спросил Данилов: анестезиолог должен быть в курсе происходящего, чтобы своевременно принимать необходимые меры. Угрожающая кровопотеря, удлинение времени операции, да мало ли что…

— Мочевой пузырь повредил… — буркнул Гавреченков. — Слегка… Суются тут под руку.

Иногда при кесаревом сечении это бывает, но в основном – при повторных операциях, когда пузырь оказывается спаянным с маткой. Судя по тому, что эта операция была у пациентки первой, Емеля попросту был небрежен.

На ушивание разреза на стенке мочевого пузыря ушло две минуты. Хорошо, что пузырь был пуст – образующаяся моча сразу же стекала в мочеприемник по катетеру, который медсестра поставила пациентке перед операцией.

Ликвидировав оплошность, Гавреченков заметно повеселел и даже принялся напевать свое любимое:

Girl, you’ll he a woman soonI love you so much, can’t count all the waysI’d die for you girl, and all they can say isHe’s not your kind.

Произношение у Алексея Емельяновича было так себе, но пел он хорошо, с чувством и не фальшивя.

Данилов вообще замечал, что утверждение, ставшее широко известным с подачи писателя Гашека: «Wo man singt, da leg’dich sicher nieder, bose Leute haben keine Lider!» («Где поют – ложись и спи спокойно: кто поет, тот человек достойный»), абсолютно ложно. Ему не раз приходилось встречать совершенно недостойных людей, обладавших недурственными вокальными способностями и любивших петь.

— Сейчас мы достанем нашего младенца, и все! — бодро доложил собравшимся Гавреченков, расширяя пальцами края разреза, в который тут же вылез напряженный плодный пузырь.

Данилов, суеверный, как многие его коллеги, повертел головой в поисках чего-нибудь деревянного, по чему можно было бы постучать, но кругом были только металл и пластик. Он сдержал желание постучать по Емелиной голове, а сплевывать через левое плечо, будучи в стерильной марлевой повязке, было еще неуместней. Так и пришлось обойтись без магического ритуала.

И зря.

— Корова!

Федоренко на секунду замешкалась – и Емеля тут же ее обласкал. На этот раз доктор даже не попыталась оправдаться.

Вскоре новорожденный, больше похожий на комочек мяса, чем на маленького человека, перекочевал на стол к неонатологу, где и закричал отчаянно, оповещая мир о своем явлении.

— Можешь не напрягаться – мамка все равно спит, — сказала ему заведующая отделением новорожденных, которой пришлось подменить на операции одну из заболевших подчиненных. — Давай-ка взвесимся…

— Эргометрин мне! Проснитесь – конец уж скоро! — потребовал Гавреченков.

Эргометрин ускоряет сокращение матки, снижая риск кровотечения. Очень важная мера, ведь кровотечение из растянутой и не желающей сокращаться матки очень часто приводит к смерти пациентки. Это не фонтанчик крови из артерии, которую можно быстро пережать или перевязать. Это поток крови, изливающейся из множества сосудов. Операционная рана превращается в кровавое озеро. Спасение одно: экстренное удаление матки. Немедленное. Счет идет на секунды. Гавреченков, потянув за пуповину одной рукой и помогая себе другой, попытался отделить плаценту. Обычно это удавалось легко, но сегодня плацента никак не желала отделяться. Гавреченков вооружился кюреткой и с ее помощью добился своего, но радоваться было рано: освобожденный участок обильно кровоточил.

— Вот сучье вымя! — взревел Гавреченков. — Попали так попали!

По интенсивности кровотечения и студенту пятого курса было бы понятно, что эту рану не ушить, не прижечь лазером, не заткнуть салфеткой. Нужно было удалять матку.

Так случается – планировали сделать одну операцию, а получили две. Ничья вина – слепой случай, пакостное стечение обстоятельств. Данилов порадовался тому, что пациентка спит медикаментозным сном и ничего не знает. Недолгая и корыстная радость сменилась сочувствием к женщине, которая не сможет больше никого родить, а потом стало не до чувств. Усложненная и удлиненная операция легла на анестезиолога не менее тяжким бременем, чем на хирурга.