Цветущий сад - Маргарет Пембертон

— Ох уж эта бостонская чувствительность, — усмехнулся он.

Она пристально посмотрела на него секунду-другую, затем тоже слегка улыбнулась лишь уголками губ:

— Да, я самая настоящая бостонская леди.

— Это я уже слышал. А сейчас идите и примите горячую ванну, а потом мы спокойно пообедаем где-нибудь вдвоем, и вы расскажете мне о себе.

Рамон Санфорд, «Пантера-плейбой»! Если какой-нибудь писака увидит их, обедающих вдвоем, завтра на первых полосах газет наверняка появятся сплетни по этому поводу. Джек будет взбешен. Она представила, как он со злостью швырнет газету на стол за завтраком в Вашингтоне. Затем тут же кинется к телефону и потребует объяснений, а она скажет, что слишком занята, чтобы выслушать его.

— Я с удовольствием пообедаю с вами, — сказала она, и Рамон внезапно заметил, что она необычайно красива, когда улыбается. Густые ресницы, высоко загнутые кверху, делали ее похожей на озорного котенка. До сих пор он видел ее в самом ужасном состоянии — замерзшую, плачущую, растрепанную, — ив нем пробудилось чувство глубокой нежности, которого он не испытывал с самого детства. Он представил себе, как она будет выглядеть, когда примет ванну, переоденется и синие круги под глазами исчезнут.

Двери за ней закрылись. Рамон налил себе еще немного бренди и подошел к большим окнам, из которых открывался вид на ночной Нью-Йорк. Ясно одно: она не такая, как он ожидал. Разумеется, Нэнси совсем не похожа на ту женщину, какую Глория со злостью описала ему.

Глория ждала его уже больше часа. Он нацарапал короткую записку на обратной стороне своей визитной карточки, подошел к секретеру, извлек один из конвертов с подписью «Камерон» и положил свою карточку внутрь. Сделав это, он улыбнулся. Ярость Глории от того, что он не явился, будет ничтожной по сравнению с той, когда она увидит имя на конверте. Он запечатал его и вызвал Морриса. В бешенстве Глория становится еще более страстной. Его ожидает приятный уик-энд.

— Доставьте это немедленно в «Алгонкин», — сказал Рамон, когда вошел Моррис.

Дворецкий взглянул на подпись и, слегка приподняв брови, удалился. По его мнению, мистер Санфорд довольно быстро превратил особняк Камеронов в какой-то балаган на Парк-авеню.

* * *

Все было совсем не так, как ожидала Нэнси. Они не поехали ни в «Эль-Марокко», ни в «Персиан Рум», ни в «Санта-Реджис», ни в «Уолдорф», а отправились в небольшой ресторанчик в двадцати пяти милях от города. Нэнси впервые ехала с Рамоном. Он искусно и уверенно вел машину по обледеневшим улицам. Оба молчали, под ними стремительно убегала назад дорога. По сторонам виднелись покрытые снегом поля и деревья, похожие на белые привидения. Нэнси бросила взгляд на уверенные и сильные руки Рамона за рулем «даймлера». Затем быстро оглянулась, вглядываясь в темноту и стараясь отделаться от непрошеных мыслей. Их молчание не было напряженным. Оно казалось вполне естественным, как бывает у близких людей.

Рамон не заказывал столик, но метрдотель с почтением предоставил им лучший отдельный кабинет и чрезмерно лебезил перед джентльменом в каракулевой шубе, который, по его мнению, вряд ли появится здесь еще раз. Официант был вежлив, но более спокоен. Приезд Рамона Санфорда расценивался здесь гораздо выше, чем присутствие тучного и пожилого железнодорожного магната.

— Что будете пить?

На белой скатерти сверкало серебро. Они расположились на красном бархатном диване вдоль стены среди свежих цветов, доставленных из Флориды. Она чувствовала легкое касание его тела.

— Пожалуйста, мартини. — Рамон слегка приподнял голову. — Один мартини и один бурбон с содовой. Принесите, пожалуйста, меню, и мы сделаем заказ.

— Да, сэр. Сию минуту, сэр.

— Ну вот, конец сухому закону, — сказал он, когда появилось спиртное, и поднял свой бокал.

Нэнси улыбнулась. Кошмар, преследовавший ее весь день, отступил. Завтра она поедет на Кейп и поразмыслит о своей дальнейшей жизни. Слава Богу, сегодня ее молитвы были услышаны, и она не осталась в одиночестве в темном особняке.

Рамон недолго изучал меню, как это бывало с Джеком. Он заказал устриц, бутылку охлажденного «Сотерна», оленину и «Шато-лафит» 1870 года.

— Вы здорово изменились со дня нашей последней встречи, — сказал он, извлекая устриц из раковин.

Нэнси озадаченно посмотрела на него.

— Мы никогда прежде не встречались, — сказала она.

«Сотерн» произвел должный эффект. Он заметил, что напряжение, которое сковывало все ее тело, исчезло. Кожа под открытым вечерним платьем заблестела. У нее была высокая грудь и великолепная изящная фигура, которая так поразила его. Он предполагал ранее, что она высокая и вызывающе элегантная. Однако даже в вечерних туфлях Нэнси едва доходила ему до плеч. Чудесное платье подчеркивало ее естественную грацию.

Она ни разу не взглянула на себя в большие ресторанные зеркала. Все ее внимание было приковано к нему. Она не припудривалась, не поправляла свои дорогие украшения или прическу, не было у нее неестественных женских ужимок, чего он терпеть не мог. Руки ее были молочно-белыми. Пальцы украшали всего два кольца. Одно — обручальное, другое — с неограненным изумрудом в окружении бриллиантов. На ногтях не было красного лака, который так ему не нравился. Они были превосходной формы, коротко подстрижены и отполированы до жемчужного блеска. Ему хотелось прикоснуться к ней, как ни к одной женщине в жизни. Он поставил бокал с вином и взял ее ладони в свои.

От его прикосновения в ней взыграла чувственность. Нэнси попыталась убрать руки, но его пальцы нежно гладили ее запястья.

— Это было в Каусе, — сказал он. — В 1909 году. Мне было тогда всего восемь лет. Вы были в голубом платьице и с бантами в волосах.

— Это был день моего рождения, — ответила Нэнси, не отнимая рук и мысленно возвращаясь к тому времени. — Я думала, что именно поэтому нас пригласили, и решила, что хозяева страшно невоспитанны — ведь они не приготовили праздничного торта.

Рамон засмеялся:

— Моя мама говорила, что мне надлежит быть любезным с вами, а я подумал, что вы ужасная зануда.

— На вас был матросский костюмчик, и вы все время дулись, потому что вам не разрешали играть в серсо.

В глазах его застыло незнакомое ей выражение.

— Рад, что вы помните это.

— Я помню все, что было тогда. — Она снова вернулась в прошлое, и кошмар, мучивший ее, отступил куда-то далеко в глубины сознания. Тогда был жаркий солнечный день, но ее заставили надеть белые перчатки, которые ужасно раздражали кожу.

* * *

— Ты должна обращаться к королю со словами «ваше величество», если он заговорит с тобой, — наставляла ее мать, придерживая роскошную шляпу, в то время как их катер приближался к яхте «Виктория и Альберт».