Миф страны эдельвейсов - Антон Леонтьев

Анна думала, что после осмотра их отправят по домам, чтобы дать возможность собрать вещи, но ошиблась. Когда группу вывели из клуба, она увидела, что их ждут два фургона. Женщинам было приказано залезть в них.

– Аня! – послышался знакомый голос. Анна обернулась и увидела Димку, который невесть как оказался рядом. Она метнулась к нему, но солдат грубо пихнул ее, крикнул:

– Давай, русская, полезай в фургон!

Другой солдат ногой отшвырнул подростка, и Анна с ужасом увидела, как Димка полетел в снег. А затем раздался выстрел. Женщина закричала, бросилась к мальчику, но один из немцев ударил ее прикладом в солнечное сплетение. В глазах у Анны потемнело, она не могла вздохнуть и осела на снег.

Ее подхватили под руки и потащили к фургону. Она оказалась среди таких же, как сама, напуганных и беспомощных женщин. Немного придя в себя, Анна выглянула в крошечное зарешеченное оконце – Димка без движения лежал на пропитавшемся кровью снегу. Она горько заплакала. Другие женщины тоже всхлипывали или даже ревели во весь голос. Никто не знал, что их ожидает, но все сходились во мнении, что ничего хорошего.

Фургоны двинулись в путь, и Аня в последний раз посмотрела на свое родное село, провожая взглядом Димку, лежавшего на снегу. Поездка длилась около трех часов, и когда достигли цели назначения, женщины увидели, что их привезли в Нерьяновск.

Город разительно изменился – исчезли советские знамена, лозунги и портреты Сталина, вместо них на ветру колыхались красные полотнища с черной свастикой. Жителей на улицах практически не было, зато было много немецких солдат. На большой площади, носившей раньше имя Дзержинского, возвышалось страшное сооружение – виселица, на которой качалось несколько мертвецов. Таблички, висевшие на груди повешенных, гласили, что они партизаны и те, кто им помогал.

Фургоны остановились около мрачного серого здания, которое пользовалось недоброй славой еще в довоенные времена. Это была нерьяновская тюрьма, прилегавшая к дому в помпезном купеческом стиле, в котором некогда располагался НКВД, а теперь, по всей видимости, немецкое командование.

Женщин вывели из фургона и отправили в тюрьму – там их поместили в крошечные камеры, которые, однако, были набиты, как бочки с селедкой. Анне пришлось спать сидя, прислонившись спиной к стене. Ее мучили кошмары, то и дело возникало видение – Димка на окровавленном снегу.

По камере гуляли различные слухи. Кто-то утверждал, что у немцев имеются так называемые лагеря смерти, в которых планомерно уничтожаются все враги Третьего рейха. Однако тотчас возражали другие, здраво заявляя, что, если бы фрицы хотели расстрелять и повесить, они бы не стали транспортировать их из деревень в Нерьяновск, а сделали бы свое черное дело на месте, в деревне.

Аня не знала, что и думать. Ей было очень страшно, и она понимала: не исключено, смерть не за горами.

– Но почему они, гады, только женщин отбирают? Для чего мы им? Они что, немецкий гарем решили открыть? – раздавались и такие голоса.

Кормили из рук вон плохо – какая-то вонючая похлебка, в которой плавали позеленевшие клочки мяса и толстые белые опарыши. Анна, не сумев перебороть отвращение, так и не притронулась к еде, хотя живот резало от голода.

Во второй половине дня дверь камеры распахнулась, на пороге появился лощеный немец в сопровождении седого мужичка, который на чистом русском назвал около дюжины фамилий. В их числе и фамилию Анны.

Женщины покинули камеру. Анна на дрожащих ногах последовала за товарками по несчастью. Она уже не сомневалась в том, что им грозит смерть. Только бы не мучиться!

К большому удивлению, их провели в просторную комнату, в которой было жарко натоплено. Там за столами сидело несколько немцев: повторилась та же самая процедура, что и в деревне, – медицинский осмотр. Один из врачей перебросился с Анной парой фраз по-немецки. Он производил впечатление доброго человека, и женщина рискнула у него спросить:

– Что с нами будет?

Врач, взглянув на Аню из-под очков, ответил:

– Вас отправят в Германию, где вы будете работать во благо нашего великого рейха. Ты молода, здорова, к тому же говоришь по-немецки. Такие нам нужны!

И, расписавшись в личном деле Анны, передал ее на руки другого офицера. Угроза гибели миновала, однако от слов врача Анне не стало лучше. Их отправят в Германию, где, по всей видимости, будут использовать в качестве рабов. И кто знает, вернется ли она когда-нибудь обратно в Советский Союз, в Нерьяновск? Не исключено, что нет...

Аня думала, что снова окажется в камере, но вместо этого женщин провели к фургону, который сразу направился на вокзал. Там их ожидал железнодорожный состав. Она не могла представить себе, что им предстоит путешествие в чужую страну, – ведь вагоны были предназначены для скота! Наверное, для оккупантов они и есть животные, жалеть которых не следует.

Под строгим надзором солдат с автоматами и овчарками женщин погрузили в поезд. Погрузка шла всю ночь, наверняка людей свозили со всех окрестных деревень. Анна слышала разговоры – вроде бы дела у немцев под Сталинградом совсем плохи, а потому они, понимая, что скоро придется отступать, решили забрать с собой не только материальные ценности из разграбленных городов и деревень, но и людей – в качестве бесплатной рабочей силы.

Поезд двинулся в путь ранним утром, когда еще было темно. В вагоне, продуваемом насквозь ветрами, Аня дрожала не только от холода, но и от мысли, что вот так им придется ехать до самой Германии – страны, представлявшейся ей средоточием всего земного зла.

Туалета в вагоне не было, поэтому приходилось справлять нужду прямо на полу. Радовало одно – из-за низких температур фекалии быстро застывали. Поезд делал остановку один раз в сутки, и тогда пленники получали скудное питание – горький черный хлеб и похлебку с костями и червями. Но если в тюрьме Анна побрезговала такой пищей, то теперь набросилась на нее чуть ли не с удовольствием. Даже казалось, что ничего вкуснее в своей жизни она еще не ела.

Женщин в вагоне было не меньше сотни, практически все – в возрасте от четырнадцати до сорока. Каждый день кто-то, не выдерживая суровых условий путешествия, умирал, и тогда их тела во время остановки попросту выбрасывали на насыпь. Наблюдая за столь жуткой процедурой, Анна думала, что и ее постигнет та же участь, если она скончается – тело попросту выбросят. Нет, надо держаться, думала она, скрепя зубы.

* * *

Поездка длилась восемь дней. Во время последней остановки Аня увидела остроконечные черепичные крыши и дома, разительно отличавшиеся от русских изб. Она поняла, что поезд покинул пределы Советского Союза. Холод был уже не таким зверским, однако постоянное чувство голода давало о себе знать. Всем хотелось теперь одного – как можно быстрее оказаться в проклятой Германии.

Они прибыли в страну врага ночью. Поезд резко затормозил, вагон как следует тряхнуло. Анна, дремавшая в углу, приоткрыла глаза.

– Кажись, на месте! – сообщила женщина, которую подсадили к оконцу под самой крышей. – Станция какая-то, фонари. Солдаты с собаками и автоматами. И знамена со свастикой. Точно, бабоньки, мы в Германии.

– А как станция-то называется? – послышались нетерпеливые голоса.

– Сейчас, дайте-ка прочту. Первая буква К... Ага, Кенигсберг!

Кенигсберг, столица Восточной Пруссии! Вот как далеко их занесло от Нерьяновска! Конечный ли это для них пункт или только одна из промежуточных остановок?

Дверь вагона, лязгнув, распахнулась, в глаза женщинам ударили яркие фонари. Аня на несколько секунд зажмурилась, до ее слуха долетел собачий лай.

– Выходить по одной! Живо, быстрее, шевелитесь!

Женщины последовали приказу. Анна, шатаясь, вышла из вагона. Тело у нее болело, кости ломило, голова кружилась. Оглянулась. В самом деле, большая станция. Она увидела, что последние пять вагонов отцепили от состава, который продолжил свой путь. Значит, они останутся в Кенигсберге, а других повезут дальше, в глубь Германии.

Их поместили в большой ангар, переоборудованный под некое подобие тюрьмы. Впервые за многие дни женщинам позволили вымыться – правда, вода в душе была ледяная. Затем последовал ужин (или завтрак?), скудный, но впервые вполне съедобный. Пленницы несколько приободрились и стали обсуждать то, что с ними произойдет далее.

– Говорят, что теперь нас, как в древние времена, в рабство отдадут. Будем батрачить на немчуру.

Какая-то из женщин прибавила:

– Ну, это нам не в ново€й. В колхозе тоже батрачили на Советскую власть за трудодни, а тут будем вкалывать на ихнего фюрера за похлебку.

Женщин запихнули в небольшие камеры. Ане досталась нижняя полка. Соседки никак не могли успокоиться – одна все плакала, поминая трех своих детишек, другая на чем свет стоит ругала Сталина, третья все время чихала и кашляла. Укрывшись тонким одеялом, Аня почувствовала, что в уголках глаз предательски защипало. Немцы отняли у нее все дорогое – Геннадия, Петеньку, Димку, бабу Шуру и деда Василия. И даже о свекрови Таисии Федоровне Анна вспоминала с теплотой. Неужели ей предстоит стать рабыней в чужой стране?