Прыжок рыси - Олег Приходько

За дурацким, зазубренным и не очень грамотным текстом Евгению виделись чиновник, накропавший его за скромное вознаграждение; цензор, вносивший поправки, и ряженые чекисты, которые учинили этой студенточке тройную проверку.

И тем не менее экскурсией он остался вполне доволен. Окончилась она там же, где и началась, — на железнодорожном вокзале. Справившись в платном бюро о гостиницах, наличии в них мест и расценках, ошарашенно отошел в сторонку: получалось, что по его бюджету он мог прожить здесь не более двух суток, если при этом ничего не есть… Огорчение, однако, длилось недолго. Едва он остановился у расписания отправления поездов, к нему подошла женщина средних лет, одетая в кожаное пальто, и предложила остановиться в частной гостинице «Парус» неподалеку от порта, пообещав домашний уют, стол и приемлемую цену. Механизм взаимодействия сотрудницы «Справки» с агентом гостиничного сервиса был очевидным, но это Евгения ничуть не смутило. «Бизнес — он и в Приморске бизнес», — справедливо рассудил он и взял из рук женщины визитку с адресом гостиницы и схемой маршрута. Поездка в трамвае заняла сорок пять минут. За это время он успел вздремнуть под неимоверный грохот колес.

Неказистое, в угольной копоти трехэтажное строение у высокой бетонной стены, ограждавшей портовые склады, комфорта не обещало, но впечатление оказалось обманчивым. Едва пышная мадам с ярко накрашенными губами привела постояльца в двухместный номер на втором этаже, Евгений почувствовал себя медведем из русской сказки: огромные кровати на резных ножках, обшитые деревом стены, кованые решетки на маленьких оконцах-бойницах и даже доносившийся сюда шум прибоя придавали номеру уют отчего дома.

— Столоваться будете? — безучастно поинтересовалась горничная.

— А то как же, — опробовал Евгений пружины кровати, — прикажите подать телятины и бутылку бургундского.

— Могу поджарить яичницу, — не приняла она игры. — Есть пиво «Приморское» и водка.

— Яичницу давайте, остального не требуется, — расстегнул он «молнию» на сумке. — Вода у вас где?

— Душ в конце коридора направо. Еду вам сюда принести?

— Да.

Евгений достал из сумки спортивный костюм и полотенце, сунул под матрац револьвер и направился в душевую.

«Тишь да гладь да божья благодать! — стоя под горячей струей, чувствовал он, как возвращаются силы. — Бросить все на фиг да поселиться в этом Гонконге навсегда?..»

Самое большое впечатление на него производило давно не виданное море. Хотелось стоять у окна и смотреть на волны, хотелось прокатиться на теплоходе с какой-нибудь приморочкой, хотелось отправиться к рыбакам или докерам, хотелось всего, что выпадало на долю москвичей лишь изредка, в периоды душных и многолюдных курортных сезонов. Что-то во всем этом напоминало юность, жизнь здесь представлялась простой и бесхитростной.

Горничная принесла здоровенную сковороду с яичницей.

Запах копченого сала заполнил келью. Появилось желание выпить водки, но лучшее — враг хорошего, не стоило ехать на край света, чтобы с помощью одинакового повсюду зелья возвращать то, от чего убегал.

— Чай, кофе?

— Кофе. Крепкий и без сахара.

Он включил телевизор, нашел местный канал. Транслировали то ли документальный фильм, то ли передачу о каком-то мужике, по виду напоминавшем председателя колхоза. Сидя за рулем «волги», он отвечал на вопросы корреспондента.

«Отец мой был кузнецом. Он умер, когда мне было десять лет — в пятьдесят шестом. Воевал, дошел до Вены. Вернулся с двумя ранениями. Пил. Я его не осуждаю — пил, потому что болели раны. В одиночку, помногу и все время молчал. Таким я его запомнил…»

«Вы росли в семье один?»

«У меня есть старшая сестра. Живет в Казани, на родине».

На экране возникла надпись: СЪЕМКА 11/3.92 г. СУТЕЕВО — ПРИМОРСК».

«Константин Григорьевич, сейчас принято ругать коммунистов, обвинять их во всех смертных грехах…» — последовал то ли вопрос, то ли утверждение.

Мужик некоторое время молча смотрел на дорогу.

«Ну что ж. Ругайте и меня, раз так принято… В партию вступил на третьем курсе МИСИ. Работал инструктором в райкоме, учился в ВПШ, возглавлял заводской партком. Отчитывался то перед народом, то перед начальством, недосыпал, готовя партсобрания, получал выговоры — мне не привыкать, ругайте», — в голосе его тем не менее зазвучала обида.

«У вас есть дети?» — поспешил сменить тему корреспондент.

Он неожиданно засмеялся:

«Хотите знать, как я их пристроил? В каких гарвардах и кембриджах обучал?.. Не выйдет! Нет у меня детей. Втроем живем, с женой и больной матерью».

Яичница была вкусной, Евгений умял ее со зверским аппетитом, не особенно прислушиваясь к беседе с очередным расстригой. Горничная внесла кофе, едва он успел вымазать коркой сковороду, будто подсматривала за его трапезой в замочную скважину.

На экране телевизора возникла тысячная аудитория; с трибуны выступал все тот же мужик.

«Почему бы не заменить коня во время переправы, если видно, что конь до другого берега не дотянет? — риторически вопрошал он у притихшей толпы хорошо поставленным голосом. — Люди жалуются на безработицу, на дороговизну, невыплаты, разгул преступности. Вспомните, когда это началось!.. Мне не хочется принижать заслуг своего оппонента, хотя, честно признаться, я не знаю, есть ли у него заслуги…»

Последние слова потонули в хохоте и аплодисментах.

«Я знаю Приморск, я здесь с восемьдесят третьего года. Вы знаете меня по горкому и обкому, который я возглавлял с восемьдесят шестого. И я знаю, что нужно сделать, чтобы в Приморске забыли о преступности, чтобы у людей появилась работа! Это ложь, что нет денег на преобразования!..»

— Кто это? — спросил Евгений у горничной, поблагодарив за кофе.

Та без интереса покосилась на экран.

— Губернатор, — ответила односложно и удалилась.

На экране появилась надпись: «СЪЕМКА 27/6.1992 г. ВСТРЕЧА НА СУДОРЕМОНТНОМ ЗАВОДЕ».

Затем экран погас и вспыхнул снова. Изрядно поседевший губернатор сидел в студии рядом с симпатичной ведущей лет двадцати пяти.

«Константин Григорьевич, — сказала она, — мы только что посмотрели кадры четырехлетней давности. Зрители получили возможность еще раз услышать ваши предвыборные обещания, сравнить их с тем, что выполнено, в преддверии новых выборов…»

Евгений допил кофе, посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Слушать эту предвыборную ахинею он не собирался, ответы губернатора знал наперед из экскурсии по городу, а потому выключил телевизор и с наслаждением прислушался к морю.

2

Визитка Козлова привела его на Столичное шоссе — широкую и прямую улицу, отсекавшую добрую треть города. На крыше сорок первого дома громоздились алые буквы «ПРЕСС-ИНФОРМ», обозначавшие не то принадлежность, не то рекламу и делавшие его едва ли не самым значительным в административном центре.

Два первых подъезда занимали общежития — Гостелерадио и Союза журналистов. На тротуаре припарковался автобус с надписью «ТЕЛЕВИДЕНИЕ» на ветровом стекле; несколько молодых парней выгружали из него треноги и ящики с аппаратурой.

Евгений толкнул двустворчатую дюралевую дверь и оказался в холле. Дальнейший путь преграждал мощный никелированный турникет. В обшитой полировкой будке сидела пожилая вахтерша в капоте и платке, повязанном так, точно у нее болели зубы. Хотя, судя по уверенности, с которой она вгрызалась в сухари, последнее предположение было явно ошибочным.

— Приятного аппетита, — наклонился к окошку Евгений.

— Вы здесь живете?

— Нет, я здесь не живу, — любезно ответил он и достал из кармана паспорт. — Я приехал в командировку из Москвы, хочу повидать своего давнего университетского приятеля.

— В какую комнату? — заглянув в паспорт, поинтересовалась вахтерша.

— В триста первую. Можно пройти?

Она нажала на педаль турникета, но, едва Евгений дошел до середины холла, окликнула:

— Минутку, гражданин! А фамилия вашего приятеля как?

— Козлов, — остановился он. — Паша Козлов, Павел Сергеевич. Вахтерша выплюнула в руку недожеванный сухарь, выбросила его в корзинку и вышла из будки.

— Разве вы не знаете? — заговорила она растерянно. — Паша здесь больше не живет.

— Вот как? А где же мне его найти?

— То есть… я хотела сказать… он вообще больше… Пашу-то схоронили.

Улыбка медленно сползла с лица Евгения. Некоторое время он смотрел на вахтершу молча, потом прикрыл глаза, что должно было означать полуобморочное состояние.

— Я думала, все уж знают — газеты об этом писали.

Он глубоко вздохнул, приложил к груди ладонь.

— Как же так? — прошептал. — Он же молодой был, спортсмен?