Закулисная хроника - Александр Нильский

Василько-Петров был в тесных дружеских отношениях с Аубелем. Связующим звеном служила обоюдная любовь к кутежам и загулам. Он так же, как и Леонтий Филиппович, не признавал меры в выпивке, но был значительно слабее его; винные пары быстро туманили его голову и возбуждали в нем беспокойный кураж. В свою компанию он изредка допускал старших учеников, которые, однако, не выдерживали искуса подчинения захмелевшему учителю, в пьяном виде придирчивому, без причины обидчивому и сердитому. Дойдя до известных градусов, он начинал высказываться не в пользу учеников своих и заносчиво давал понимать, что он все-таки им не ровня, что он начальник. У Василько-Петрова была еще и другая слабость, он любил ухаживать, а иногда даже серьезно влюблялся в своих миловидных учениц. В период увлечения он становился несносным: окружающих подозревал в соперничестве и вообще преисполнялся такою ревностью, что не было с ним никакого ладу. Хорошо еще, что это восторженное настроение никогда не бывало продолжительным: он так же скоро разочаровывался, как скоро влюблялся. Под конец своей жизни Василий Петрович стал сильно запивать, что, надо полагать, и было причиной его ранней смерти.

После Василько-Петрова преподавателями драматического искусства, во времена Федорова состояло много компетентных лиц, однако никто из них подолгу на том месте не засиживался. Учительствовал покойный режиссер Е. И. Воронов, Вера Васильева Самойлова, П. А. Каратыгин, П. В. Васильев, некий г. Эвальд и, наконец, какой-то учитель географии Н. И. Сведенцев, которого Федоров по одной ему известной причине возвел в сценические преподаватели. Страшась, должно быть, забвения, этот Сведенцев написал объемистую «Теорию драматического искусства», про которую Каратыгин сложил четверостишие, пародирующее стихи из «Горе от ума»[2]:

Молчалин.

Читали вы?

Чацкий.

Я глупостей не чтец, а пуще образцовых!

— «Скажи мне, старый театрал,Теорию ты Сведенцева не читал?Там много глупостей найдешь ты образцовых!— Я глупостей не чтец, а пуще Сведенцовых!»

Пересчитывая училищное начальство и состав преподавателей, нельзя обойти молчанием училищной прислуги, без характеристики которой настоящие очерки были бы не полны. Для меня памятнее всех остальных сторож Филипп и швейцар Никита. Филипп — это старый отставной солдат, прослуживший при школе чуть ли не полстолетия. Воспитанники издевались над его типичным солдатским видом и присвоили ему прозвище «Шлема». В душе он был добрым и снисходительным человеком, но наружно предпочитал сохранять угрюмость, суровость и олимпийскую величественность. С учениками обращался строго, беспрестанно читая им нравоучения, направление которых было неизменно в пользу откровенности. Он не терпел скрытности и всегда требовал от учеников чистосердечного признания во всем, в особенности же после отпуска. Свое любопытство он мотивировал своим «начальническим» положением, но воспитанники были неумолимы и не посвящали его в свои тайны. Филиппу же это было тем более обидно, что он оказывал «учащейся молодежи» большие услуги, выпуская и впуская ее по ночам на «прогулку» и с «прогулки». Он имел обыкновение круглый год почивать на ларе, помещавшемся у дверей, которые выходили на черную лестницу; и не было для него ничего возмутительнее, когда после сильного звонка, раздававшегося над самым его ухом и вызывавшего его продолжительные проклятия, в открытую им дверь проскальзывал загулявшийся воспитанник и быстро скрывался в спальне. При этом, желая быть совершенно незамеченным Филиппом, дабы избавиться от его расспросов на другой день, каждый закутывался с головой в плащ и изменял свой голос, походку и пр. Это до такой степени раздражало старика, что он целые часы изрыгал ругательства по адресу пришедшего и успокаивался только в дремоте.

Швейцар же Никита был резкою противоположностью Филиппа. Никакие нежные чувства не были доступны его пониманию; всегда грубый, свирепый, он наводил страх на все училище, признававшее в нем неумолимого дисциплинера. Он был бессменным дежурным на парадной лестнице и почти никогда не спускал с плеч красной придворной ливреи, благодаря которой имел неотразимо-величественный вид и ради которой назывался «кардиналом Ришелье». Никита был злейшим врагом всякого ухаживания и до пены у рта преследовал всякого искателя любви у воспитанниц. По вечерам, когда местные Дон-Жуаны, из старших воспитанников, спускались по лестнице к дверям женского отделения и через замочную скважину беседовали с своими «предметами», швейцар, как хищный ястреб, набрасывался на жертвы легкомыслия и доставлял их с жалобою начальству.

На всякого мудреца довольно простоты! Наученные горьким опытом влюбленные воспитанники придумали способ, благодаря которому можно было избежать преследования Никиты. Перед условным часом свидания они посыпали всю лестницу песком, который мешал подкрадываться к ним швейцару. Его шаги становились слышными издалека. Но, как ни были хитры воспитанники, Никита был хитрее. Он ползком на животе взбирался во второй этаж и с остервенением ловил юных воздыхателей. Покойный И. Е. Чернышев удачно изобразил Никиту в своих талантливых рассказах «Уголки театрального мира».

IV

A. М. Гедеонов. — Обращение Гедеонова с подчиненными. — «Трубная». — Рассказ В. Г. Васильева об аресте. — Камердинер Петр. — Его мнимое влияние на Гедеонова.

Директор императорских театров Александр Михайлович Гедеонов, которому я обязан своей карьерой, почти в самом начале моей службы вышел в отставку, так что мои о нем воспоминания ограничиваются только несколькими эпизодами из его жизни, слышанными мною от товарищей.

Несмотря на свой вспыльчивый характер и наружную суровость, он был любим всеми подчиненными. Красноречивым доказательством этого может послужить то, что когда минуло двадцатипятилетие его директорской деятельности, все артисты, по инициативе И. И. Сосницкого, на собственные средства отлитографировали его портрет с такою трогательною надписью: «Благодарное сословие артистов составило между собою и для себя».

В обращении с подчиненными он был суров и говорил всем без исключения как мужчинам, так и женщинам «ты». Конечно, никто на это не обижался, так как большинство служило под его начальством чуть ли не с детства.

Будучи нервным и раздражительным, он не умел сдерживаться и так иногда кричал на актеров и на своих чиновников, что те буквально шалели от его распеканий, часто совершенно неосновательных и беспричинных. Любимым его выражением во время выговоров была угрожающая фраза: — Я тебя в солдаты отдам!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});