Три круга войны - Михаил Колосов

— Привести приговор в пополнение!

Из группы офицеров быстро вышел старший лейтенант, скомандовал осужденному:

— Кру-у-гом!

Тот встрепенулся, сделал движение корпусом — хотел повернуться через правое плечо. Но, вспомнив, что команду «кругом!» надо исполнять через левое, рванулся в обратную сторону, крутанулся по всей форме и застыл лицом к своей могиле.

— Три шага вперед — шагом марш!

Солдат шагнул раз, другой…

Далее Гурин не мог смотреть, опустил глаза. Хотел сглотнуть слюну, но во рту пересохло, на лбу выступил пот. Когда раздался залп, он вздрогнул, засучил вспотевшими пальцами, словно искал, за что бы можно схватиться…

И в ту же секунду на разные голоса запели команды:

— Смирно! Налево! Шагом марш!

— Смирно! Направо! Шагом марш!

— Кругом, шагом марш!

— Шагом марш!..

— Шагом марш!..

В минуту опустела площадка, колонны торопливо расходились по своим местам расположения.

— Старшина, через десять минут ведите роту на ужин, — приказал Иваньков. — Я пойду в штаб батальона, вызывают. — Ни на кого не глядя, лейтенант быстро ушел.

Солдаты собирали котелки, становились в строй, исполняли команды — и всё это делали как-то тихо, молча, боясь взглянуть в глаза друг другу, словно были в чем-то виноваты.

Гурин сидел на бруствере, рядом стоял котелок, наполненный кашей, но есть не хотелось. Он невольно посмотрел в сторону заброшенного карьера — там на фоне закатного неба маячили несколько фигур: одни стояли неподвижно, другие работали, засыпали могилу.

«Да… Вот она какая — война, фронт… Тут не шутят…»

Гурина слегка подташнивало. Чтобы отвлечься, он взял ложку, набрал каши, но до рта не донес — его вырвало. Гурин корчился на бруствере, стараясь сдержаться, но его выворачивало наизнанку.

Превозмогая бессилие, он взял лопату, выдолбил небольшую ямку и, вывалив в нее кашу, закопал ее.

В тот же вечер им выдали сухой паек, пополнили боеприпасы и повели куда-то в ночь…

Зеленый Гай

ли долго и путано, пока наконец увидели «фонари» над передним краем и цепочки трассирующих пуль. Изредка где-то вздыхали орудия, с воем, холодя кровь, проносились снаряды.

— Не шуметь! Прекратить разговоры! — передавалось все чаще и чаще по колонне.

Спустились в овраг и шли по дну его. Внезапно остановились, но тут же побежали: кто-то стоял и почти каждого торопил: «Быстрее, быстрее, колодец пристрелян».

Пахло порохом, землей, кровью. Вокруг колодца были сплошные воронки, валялась искореженная кухня, лежала убитая лошадь. В стороне стонал солдат, над ним стоял на коленях санитар, делал перевязку.

Пригнувшись, все бежали куда-то по полю. Когда вспыхивала ракета, прижимались к земле, а потом снова поднимались и бежали. Вдруг Гурина кто-то остановил, сказал:

— Давай прыгай, только тихо…

Гурин увидел перед собой окоп, повиновался и прыгнул в него. Отдышавшись, он посмотрел вверх — над ним было высокое звездное небо. Вспыхнула ракета, и звезды исчезли. Ракета с шипением погасла и упала где-то рядом. Сделалось совсем темно.

Сидеть в окопе было скучно и жутковато. Гурин попробовал выглянуть, но, никого не увидев, снова спрятался. Так сидел он довольно долго, пока не услышал чей-то голос:

— Эй, ты, давай котелок. Да не греми, немец рядом.

Василий обрадовался: значит, он не один здесь и о нем кто-то заботится. Через некоторое время котелок возвратили и приказали: не спать, наблюдать за противником.

Наступил день. Кругом стояла такая тишина, будто никакой войны и нет. Поднялось солнышко, в окопе стало теплее. Гурину хотелось посмотреть, что делается на поверхности. Вдруг до него донеслось приглушенное:

— Эй, ты?..

«Не меня ли?» — подумал он и осторожно высунул голову. Из соседнего окопа в его сторону смотрел молодой солдат. На голове у него был укреплен куст травы (Гурин позавидовал его смекалке), а глаза блестели озорно и пугливо, как у зверька. Из ихнего взвода солдат, Гурин запомнил его — веселый паренек. Звать только не знает как.

— Ну, как ты? — опросил тот.

— Ничего. А ты?

— Тоже.

Вдали в лощине лежало притихшее село. Беленькие хатки, сады с изрядно покрасневшими листьями и за селом желтое поле. Собственно, это была лишь окраина большого селения, а само оно уходило влево и скрывалось за бугром.

— Что за деревня? — спросил Гурин у соседа.

— Зеленый Гай.

— Откуда знаешь?

— Слышал.

Их разговор прервала разорвавшаяся невдалеке мина. Солдаты, словно суслики, тут же юркнули в окопы, и хорошо сделали, так как мины стали рваться одна за другой у самых окопов, засыпая их землей. Гурин сжался в уголке и думал, что налету, наверное, не будет конца, ждал, что вот-вот мина залетит в окоп и все будет кончено. Но налет прекратился так же внезапно, как и начался. Остался только пороховой дым да комки земли на дне окопа. Посидев немного, Василий стал отряхиваться. И снова услышал:

— Эй, ты… живой?

— Живой, — ответил Гурин как можно бодрее. — А ты?

— И я.

— Тебя как зовут?

— Степан… Степка. А тебя?

— Василий. Откуда ты?

— С Новоселовки. А ты?

— Букреевский.

— Земляки, значит! — улыбнулся гуринский сосед. — Давай держаться друг друга?

— Давай… — обрадовался Василий. На сердце стало так хорошо, легко — дружок у него появился! «Вот я и попрошу его: если меня убьет, чтобы он писал маме письма от моего имени: пусть она думает, что я живой. Надо дать ему адрес. Только не сейчас, не так быстро. Тем более — тишина кругом, опасности никакой!» — размышлял Гурин.

А тишина и правда была такой редкой, даль была такой прозрачной, какой она бывает, кажется, только в самое мирное время. В воздухе паутинки летали, и на много верст кругом — до самого горизонта — никакого знака, что тут идет война. Тихая, мирная степь. И лишь сознание подсказывало Гурину, что тишина эта обманчива, что все затаилось, замаскировалось, вкопалось в землю.

Сосед Гурина — Степка настолько освоился, осмелел, что даже вылез наружу, сел на край окопа, а ноги свесил в него.

— Красота! — произнес он, и в ту же минуту послышался окрик сержанта:

— Сейчас же в окоп, твою мать!.. Вылез, как… — и снова матерные слова. — Ребенок, что ли!..

Степка нырнул в окоп, и тут же две пули, вжикнув, ударились в его бруствер.

— Видал? Теперь не вылазь, — сказал Гурин Степке.

— Ага… — голос у Степки дрожал. — Вот гады! Так же можно и убить человека.

Посидев немного, Гурин вспомнил приказ — наблюдать за противником. Водрузив себе на каску куст перекати-поля и несколько веточек полыни, он стал смотреть поверх бруствера в сторону немецких траншей. Там по-прежнему была тишина и покой — ни звука, ни тени. И вдруг он увидел: на бугре за деревней, где стоят скирды соломы, от одного стога к другому идет человек. Явно немец. «Они стреляют по нас, а мы что, сидеть сюда пришли?» — рассудил Гурин, загнал патрон в казенник и стал целиться в идущего. Долго целился, наконец решил, что тот на мушке, и нажал на курок. Винтовка дернулась и больно ударила Гурина в плечо, но он не обратил на это внимания, смотрел на немца и ждал, когда тот упадет. А он даже шагу не прибавил — так и прошел спокойно от скирды к скирде.

— Опять! — послышался голос сержанта, и через какое-то время Гурин увидел его рыжую голову, свесившуюся к нему в окоп. — Ты стрелял?

— Да.

— Зачем?

— А немец там шел.

— Где ты увидел немца?

— Как где? Возле стогов соломы.

— Ё… Елки-палки! — закатил сержант глаза. — Дите!

— Почему? — обиделся Гурин.

— Убил немца? — спросил сержант ехидно.

— Нет…

— Дите. Да ведь!.. Ведь туда, наверное, километров пять будет?

— А пуля летит до восьми… Лейтенант говорил.

— «Летит», — передразнил Гурина сержант. — Дите. А эффективный прицельный огонь на сколько метров можно вести? Об этом говорил лейтенант?

— Говорил…

— Ну так что же ты? Забыл?.. — и уже по-деловому, спокойно предупредил: — В белый свет не пуляй, еще настреляешься. — И, прижав голову к земле, пополз к себе.

Когда стемнело, сержант снова появился над окопом. Стоя во весь рост, он приказал Гурину:

— Собери котелки у ребят нашего отделения, пойдешь за ужином.

Василий быстро выскочил из окопа, винтовку и вещмешок оставил внизу. Подумал и бросил туда же шинель, чтобы легче было идти.

— Ты что, дома у мамки или на передовой? А если немцы встретятся, чем отбиваться будешь? Котелками?

Василию стало стыдно, что из него получается такой нескладный солдат, проворчал: «При чем тут мамка» — и снова полез в окоп. Нацепил на себя всю амуницию, собрал котелки, побежал вместе с другими солдатами за кашей в овраг, куда пришла кухня.