Дневник Трейси Бикер - Жаклин Уилсон

— Это Трейси, — некстати сунула свой нос Дженни. — Это она хочет стать писательницей.

Мое лицо вновь запылало.

— Она? Писательницей? — удивилась Жюстина. — Шутите.

— Жюстина, не начинай, — сказала Дженни. — Трейси пишет настоящую повесть в своем дневнике.

— Все это полная чушь, — сказала Жюстина. И резко выхватила дневник у меня из-под свитера. Я дернулась — и опоздала. Жюстина уже завладела тетрадкой.

— Верни сейчас же! — взвизгнула я.

— Полная чушь, только послушайте, — повторила Жюстина, открыла дневник и сделала вид, будто читает плаксивым детским голоском: — «Жила-была девочка, и звали ее Трейси Бикер, дурацкое начало, и неудивительно, потому что я полная дура и страдаю недержанием…» Ааааааай!

Дальше я помню все как сквозь туман. Но дневник я отобрала. А из носа Жюстины фонтаном брызнула алая кровь. На душе сразу полегчало. Я хотела избить ее так, чтобы кровь хлестала у нее из каждой поры, но Дженни поймала меня и стала звать Майка. Меня отволокли в комнату отдыха. Но я не хотела отдыхать. Я вопила как ненормальная. Дженни попыталась меня утихомирить, но я не умолкала. Дженни ушла, в комнату вошел кто-то другой. Сначала я не разобрала кто, потому что в крике я закатываю глаза и мне нужно время, чтобы проморгаться. Потом я увидела джинсы, футболку и короткую прическу Кэм. Я вспыхнула, будто юная Жанна д'Арк.

Она наблюдала, как я бьюсь в истерике. Мне наплевать, если рядом Дженни или Илень. Им не привыкать. Почти все детдомовские время от времени впадают в буйство. Я, правда, чуть чаще, чем другие. Обычно я только вхожу в раж при виде взрослых, но перед Кэм я почувствовала себя выжившей из ума.

Но кричать я не перестала. Какой смысл? Она уже увидела и услышала все, что можно. Не попыталась меня успокоить. Не сказала ни слова. Просто стояла в дверях. На ее лице появилось выражение, которого я не выношу. Не терплю, когда меня жалеют.

Мне не нужна была ее жалость, и я велела ей убираться. То есть сказала я кое-что похлеще. Грубо накричала на нее. Она только пожала плечами, кивнула и ушла.

Я осталась одна-одинешенька со своими криками и руганью.

Сейчас я уже успокоилась. Мне разрешили выйти из комнаты отдыха. Я провела там вечность, мне даже принесли туда полдник. Теперь я в спальне и пишу, пишу, пишу без перерыва, не могу остановиться. Я уже так долго пишу, что натерла большую мозоль на среднем пальце правой руки. Вот такую:

Когда-то я, как все дети, играла с пальцами. Я придумала, будто они семья: мама Пальчик, папа Пальчик, старший брат Фредди, малыш Крепыш и сестричка Мизиничка. Я изобрела театр пальцев, научила их прыгать, взбираться на Колоночные холмы и заворачиваться на ночь в носовой платок.

Малышка Камилла души не чаяла в моем театре. Я придумала для каждого члена семейства Пальчиков собственный писклявый голосок. Они по очереди говорили с Камиллой и слегка нажимали ее носик-пуговку. Камилла смеялась так, что все ее тельце подпрыгивало. Как же я по ней скучаю!

Эй, кстати… Кэм. А что, если Кэм — это сокращение от Камиллы?

За завтраком я любовалась распухшим носом Жюстины, заклеенным пластырем.

Распухший нос идет к ее опухшим мозгам. Жюстина Литтлвуд считает, что лучше нее на свете нет. Вот и ошибается. Я правда не понимаю, что Луиза в ней нашла. Будь я Луизой, я бы предпочла дружить с Трейси Бикер.

Что самое обидное, я подружилась с Жюстиной раньше нее. Я помню, как Жюстину привезли к нам. Она казалась несчастной и растерянной. Ее мама сбежала с каким-то типом, предоставив отцу заботиться о дочери и двоих сыновьях. Но отец не сумел как следует позаботиться о детях, и всех троих забрали в приют. Мальчикам сразу же нашли опекунов, они были почти младенцами, с ними немного хлопот. Взять Жюстину опекуны не решились, сказали, что с большой девочкой слишком сложно.

Вообще-то с трудными детьми я схожусь легко. Мне Жюстина понравилась. И ее манера общения. Потосковав вечер, она будто заново обрела дар речи и начала всем хамить и виртуозно ругаться. Даже мне было чему у нее поучиться.

Жюстина не закрывала рта всю неделю, а в воскресенье неожиданно присмирела. В воскресенье к ней должен был прийти отец. Она уселась у окна сразу после завтрака, хотя он обещал появиться не раньше одиннадцати. Часы пробили одиннадцать. Двенадцать. Пришло время обеда, но Жюстина не притронулась к куриным крылышкам. Она просидела весь вечер у окна не шевелясь.

Стоило мне посмотреть на нее, у меня засосало под ложечкой. Я тоже прошла через ожидание. Я днями сидела у окна. В приютах. В домах опекунов. Я ждала маму.

Но теперь я поумнела. Больше никаких пустых ожиданий. Мама наверняка слишком далеко, чтобы заскочить мимоходом. Вот именно, она наверняка за границей, ей всегда хотелось путешествовать.

Возможно, она во Франции.

Или в Испании, греется на пляже.

Да что это я? Она наверняка в Америке. В Голливуде. Мама такая красивая, что любой режиссер будет рад предложить ей роль.

А когда находишься за сотни и тысячи километров от детского дома, в Голливуде, невозможно выкроить минутку и примчаться к дочери… правда же?

И все-таки, хоть я и перестала ждать, от стука в дверь у меня до сих пор перехватывает дыхание. Я замираю и жду, пока Дженни впустит гостя. Просто на всякий случай…

Так что я отлично понимала чувства Жюстины. Я не пыталась заговорить с ней, знала, она оторвет мне голову, просто незаметно подошла, уронила ей на колени леденец и отступила. Я стянула горсть леденцов у Вэйна. Его мамаша даже младше Адели и ничего не смыслит в детях. Она каждый раз приносит Вэйну сладости. Леденцы — только представьте себе — на палочке. Вэйн запросто может проткнуть себе глаз. Он и так постоянно в соплях, а от сладких леденечных подтеков становится липким, как суперклей. Так что я только делаю всем одолжение, забирая у него леденцы.

— Зачем делиться с противной Жюстиной? — удивилась Луиза. — Трейси, она такая гадкая. Вчера она толкнула меня на лестнице и даже не извинилась. Наоборот, сказала очень обидное слово. — Луиза поджала губы.

— Ай-ай-ай, неужели? — Я прыснула. — Что ты, она не противная. И потом, я не отдала ей красный леденец. Красный я сберегла для тебя.

— Спасибо, Трейси, — просияла Луиза.

Да, в те дни мы были не разлей вода.

Я следила за Жюстиной. Она не шевелилась еще с полчаса, словно не замечая конфеты. А затем ее рука потянулась к леденцу. Она развернула обертку и осторожно лизнула, будто опасаясь отравы. Леденец пришелся ей по вкусу. Она лизнула еще и еще, а затем запихнула его в рот целиком. Леденцы хорошо успокаивают нервы.

Она не поблагодарила, не улыбнулась. Когда она отчаялась ждать, то отправилась наверх, не глядя на меня. Но на следующий день за завтраком она мне слегка кивнула. Я тоже кивнула и отправила ей щелчком кукурузную звездочку. Она отправила другую в ответ. Мы стали перебрасываться хлопьями и установили мир. Конечно, мы не стали лучшими подругами. Моей лучшей подругой была Луиза. Ну-ну…

Поначалу Луиза скулила.

— Ну зачем нам нужна эта Жюстина? — стонала она. — Трейси, мне она не нравится. Она такая несносная.

— Я бы тоже не отказалась быть несносной. Это же здорово! Послушай, что ты такое говоришь, я же несноснее Жюстины! — опомнилась я, выпячивая подбородок.

— Вот ненормальная, — улыбнулась Луиза.

Но ее слова меня задели. Я начала ругаться покрепче Жюстины. Дженни сердилась, потому что Максик стал за мной повторять, и даже крошка Вэйн иногда выдавал такое, что она затыкала уши.

Затем я решила взять ее на слабо. Я всегда побеждала в слабо. Пока не столкнулась с Жюстиной.

Я подначила ее смачно выругаться, когда к нам на чай заглянул викарий. Она выругалась.

Она сказала, что мне слабо выбежать во двор голышом. Я выбежала.

Я сказала, что ей слабо проглотить червяка. Она проглотила.

Она сказала, что мне самой слабо проглотить червяка.

Я возмутилась: так нечестно. Нельзя повторять чужую подначку. Луиза раскрыла свой болтливый рот и заявила, что я боюсь червяков.

— А слабо проглотить двух червяков? — сказала Жюстина.

Я проглотила.

Честное слово, я проглотила! Почти. Я не виновата, что меня начало тошнить, едва червяки оказались у меня в желудке. Жюстина сказала, что я подержала их во рту и выплюнула, но это неправда.

Следующую подначку я задумала на славу. Я отлично катаюсь на скейте. Жюстина не умеет держать равновесие и поворачивать. Я соорудила во дворе трассу с препятствиями: качели, скамейки и так далее. И сказала Жюстине, что ей слабо проехаться. Она проехалась.

Она то и дело падала. Но каждый раз поднималась на ноги и продолжала путь. Я сказала, что она дисквалифицирована. Но Луиза решила, что Жюстина выиграет, если продержится до конца. Она продержалась.

Тогда Жюстина сказала, что мне слабо залезть на дерево у забора. Я залезла.