Деревенские девчонки - Эдна О`Брайен

Я вбежала во двор и стала трясти его.

– Хикки, Хикки!

Он заморгал, потом открыл свои серые глаза и посмотрел на меня непонимающим взглядом. Он не мог выйти из глубокого сна.

– Что случилось? И где мама? Она дома? – вопросы градом сыпались из меня.

– Ради Бога, успокойся, – сказал он и снова протянул руку и погладил меня по щеке.

– Где мама? – снова спросила я его.

– Она отправилась в Тинтрим, – ответил он. Тинтрим был домом её родителей. Там жили сейчас её отец и её незамужняя сестра. Это был небольшой белёный домик, обвитый плющом, и располагался он на скалистом островке посреди озера Шеннон. От берега до него было мили три. На островке жил ещё один фермер, и обе семьи пользовались одной лодкой. По пятницам они приезжали в наш городок за письмами и за пенсией дедушки; и, разумеется, они по воскресеньям бывали в церкви на службе. После службы они покупали газеты и выпивали по чашке чая, которым их угощала владелица писчебумажного магазинчика, пока дедушка заходил пропустить кружку крепкого портера. Ему уже было много лет, и после этого на его бороде всегда блестели капельки пролитого пива. Не мог он из-за возраста и грести, но его сосед, Том О'Брайен, был ещё молодым и дружелюбным человеком. Грёб Том, а дедушка в это время вспоминал былые дни, когда Шеннон замерзал месяца на три в году, а ещё он любил рассказывать историю про молодого человека, который скрывался у него на сеновале во время заварухи между Блэками и Танами. Эти истории постоянно повторялись но Том О'Брайен и его семейство внимательно слушали дедушку, словно они не знали все эти истории наизусть. Миссис О'Брайен и моя тётя Молли всегда во время этих поездок с трудом справлялись со своими шляпами, потому что даже в ясный летний день на воде было ветрено, а иногда налетал порыв ветра и случайная волна перехлёстывала через борт лодки. Лодка была довольно древней и выкрашена зелёной краской.

Итак, мама отправилась к ним, хотя она не любила таких поездок. Она всегда говорила, что разросшийся плющ закрывает свет в кухню, что она не может спать в этом доме, так как ей мешает шум прибоя. На самом деле она просто боялась воды. Сегодня была суббота, и она вполне могла встретить Тома О'Брайена в деревеньке Тинтрим. Я задала себе вопрос, почему она вообще ушла. На неё это было совершенно не похоже. До этого дня она никогда не оставляла меня одну. Я подумала, что она, возможно, захотела выяснить у дедушки, не можем ли мы с ней пожить у них. Я бы ничего не имела против этого. Тётя Молли любила меня и читала мне вслух на ночь романы про любовь. У них был и старенький радиоприёмник, который можно было слушать, только надев наушники; а ещё у них жили собаки, которые всегда крутились под ногами. Летом у них было просто здорово. Рядом с домом росли делянки пшеницы, а у воды – буйные заросли кустарника. У самой воды располагался песчаный пляжик, на котором я и тётя Молли любили сидеть и читать романы про любовь, а мой дедушка никогда не напивался. Я думала обо всём этом, боясь задать Хикки следующий вопрос, но в конце концов отважилась и спросила:

– А он вернулся домой?

– Вернулся, чтобы сменить рубашку, – с сарказмом ответил Хикки.

– Он бил её?

– А когда он не бьёт каждого, Кто ему подвернётся под руку, если он напился? Если не её, то меня, а если не Нас, то собаку.

Как раз в этот момент в калитку вошла Бэйба, доедая банан.

– Могла бы и подождать меня, – сказала она, бросив на меня грозный взгляд.

– Привет, Ширли Темпль, – приветствовал её Хикки, и снова повернулся ко мне: – Твоя мама сказала, чтобы ты пошла домой к Бэйбе.

– Нет, Хикки, я останусь у себя дома. Ты же не будешь против.

Он отрицательно покачал головой. Итак, он не хотел быть здесь со мной. Он не любил меня. Он не мог принести жертву и остаться здесь на ночь. Он не мог жить без своего портера и без сальной физиономии Мэйзи. Мэйзи работала в баре гостиницы «Серая гончая». Молнии её одежды лопались от напора её тела, зубов у неё не было, но Хикки она нравилась. Она, как и он сам, была полной и ещё весёлой.

– Да оставайся ты у нас, – сказала Бэйба, бросая банановую кожицу на свежую коровью лепёшку, отчего мухи поднялись с лепёшки и разлетелись во всех направлениях. Я взглянула на Хикки, чтобы взглядом попросить его что-нибудь посоветовать мне, но не смогла поймать его взгляд. Мы все молчали. Я повесила голову и увидела, что мухи возвратились на коровью лепёшку и уселись на ней, напоминая изюмины, выглядывающие из пирога.

– Я ничего не имею против тебя, – в конце концов сказал он. – Но я должен доить коров, кормить телят и кур. Мне же приходится тянуть эту ферму на своих плечах.

Он наслаждался своей значимостью.

– Мне не нужны одолжения, – сказала я. – Просто я хочу, чтобы ты переночевал здесь сегодня. Тогда и я смогу остаться дома.

Но он отрицательно покачал головой. Я так и знала, что мне придётся искать место для ночлега. Но я решила попробовать ещё немного поупираться.

– А как же быть с моей ночной рубашкой? – спросила я.

– Да просто поднимись и возьми её, – холодно посоветовала Бэйба.

Как могут они быть так хладнокровны, когда у меня зуб на зуб не попадает от страха?

– Я не могу. Я боюсь.

– Чего ты боишься? – спросил Хикки. – Успокойся, он же сейчас в Лимерике.

– Это точно?

– Конечно! Он же спустился и вышел из дома, а потом его подвёз почтальон на своей машине. Теперь мы его не увидим дней десять, пока он не протратит все деньги.

– Давай, Буби, я поднимусь вместе с тобой, – предложила Бэйба.

Я хотела спросить Хикки, всё ли в порядке с мамой. Но задать этот вопрос мне удалось только шёпотом.

– Я ничего не слышу. Я снова зашептала.

– Ничего не слышу.

Я решила не настаивать. Он пошёл через поле, насвистывая, а мы пошли по улице. Она заросла сорняками, по бокам тянулись глубокие колеи от телег, которые двигались по ней каждый день взад и вперед.

– А у тебя есть в волосах гниды? – спросила Бэйба, состроив гримасу отвращения.

– Не знаю. А почему ты спрашиваешь?

– Если у тебя есть гниды, ты не можешь оставаться у нас. Не хочу, чтобы у меня ползала по подушке всякая нечисть, которую ты можешь притащить.

– Притащить откуда?

– С Шеннона.

– Ты сошла с ума.

– Сама ты сошла с ума, – сказала она, поднимая мои волосы на затылке и всматриваясь в кожу. Потом вдруг бросила их, будто увидев там что-то донельзя заразное. – Да тебя надо лечить. Там у тебя полно клопов, вшей, гнид и прочих насекомых.

Я почувствовала, что у меня побежали мурашки по коже.

Бычий Глаз жевал кусок хлеба, который какая-то добрая душа положила в эмалированную миску перед его мордой. Бедняга Бычий Глаз, хоть кто-то вспомнил о нём.