Сыночкина игрушка - Валерий Лисицкий

дождавшись ответа, махнула рукой и полезла в подвал за картошкой.

— Бессовестная! — нахмурившись, женщина говорила это куда боле эмоционально, но при этом гораздо тише. — Ушла и пропала, подумать только! Хоть бы позвонила! Целый день в телефоне своём, а матери позвонить не додумалась!

Гневная тирада тянулась и тянулась, обрастая всё новыми претензиями к пропавшей. Руки Марины, привыкшие к нехитрому труду, ловко очищали картофель, срезая с клубней тончайший слой кожуры. Лезвие не соскользнуло ни разу. Но всё больше и больше картофелин, поблёскивавших желтовато-белыми боками, падало в таз, предназначавшийся для очистков. И всё больше ленточек кожуры летело на пол. Не замечая этого, Марина продолжала причитать о непутёвой племяннице.

Закончив чистить картошку, Марина вытерла руки о фартук и замерла, растерянно глядя на кастрюлю, в которой смешались очистки и готовые к варке клубни. Она словно позабыла, зачем это делала. Потом тряхнула головой и, бормоча о что-то о не знающих никаких приличий городских, принялась наводить порядок в заготовках. Наконец, кастрюля с лязгом опустилась на плиту. Расцвёл сине-жёлтый цветок газа.

Гонимая необходимостью делать хоть что-то, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями, Марина принялась ходить по дому, яростно хлопая дверьми. Её руки, словно беспокойные пухлые пауки, скользили по горизонтальным поверхностям, тут и там поправляя валяющиеся в беспорядке вещи. Её недовольный голос упал практически до шёпота, без устали призывая кары на голову Кати. Вот только придёт она! Вот только вернётся домой непутёвая! Марина как раз выравнивала висящие на вбитых в стену гвоздях кепки, чтобы каждая оказалась повёрнута козырьком к полу, когда до неё дошла, наконец, вонь подгорающей на плите картошки. Дико завопив, женщина ринулась к кастрюле.

Света не видела всего этого. Она сидела, заворожённая тем, как медленно темнеют, наливаясь силой, тени в углах крохотной душной комнаты. Мыслями она пребывала далеко, в лесу. Там, где такие же тени неторопливо выползали из-под кустарников и папоротников. И где, как она думала, находилась её дочь. Она пришла в себя, лишь когда тишину разрезал резкий крик её сестры. На этот раз та явно обращалась к ней.

— Что? — переспросила Света.

— Картошку залить водой забыла! — отчаянно, словно от этого зависели жизни, завопила Марина, и тут же, не меняя интонации, продолжила: — Да что ты сидишь-то, будто задницей приросла к стулу! От Артёма толку нет! А смеркается уже! Кате позвонила хоть раз?!

Свету пробрала дрожь. Окрик сестры подействовал на неё, как оплеуха, возвращая в реальный мир. Действительно, чего она сидит?! Закусив губу, она дрожащими руками выхватила телефон из кармана и, со второй попытки введя графический ключ, принялась рыться в телефонной книге, позабыв, что добавляла телефон дочери в быстрый набор. В сердцах плюнув, Марина сорвала с себя фартук, швырнула, голой рукой схватив с плиты, раскалённую кастрюлю в раковину и в два широких шага очутилась возле входной двери.

— Я к участковому, — зло выдохнула она. И, не выдержав, добавила: — Дура!

Хлопнула дверь. Света не успела ничего возразить. Да и не собиралась она этого делать.

14.

Артём стоял голый посреди кухни своей любовницы и с наслаждением разглядывал своё отражение в дверце микроволновки. День прошёл просто чудесно, он сумел, наконец, расслабиться и в кои-то веки забыться по-настоящему. Почувствовать себя молодым, сильным и свободным — таким, каким он и являлся до того, как в его родную деревню приехала студенческая археологическая экспедиция из Москвы. Мужчина усмехнулся. На горбу молодой дурочки Светы ему удалось въехать в счастливую столичную жизнь, зацепиться, найти нормальную работу… а потом пнуть её под зад, едва та попыталась припереть его к стенке округлившимся брюхом.

Если бы он бросил её раньше, когда светлая мысль о детях ещё не пришла в Светину голову… Тогда он оставался бы самым счастливым человеком на свете. Избежал бы этих бесконечных звонков, полных завуалированных намёков на то, что настоящие мужчины не бросают своих детей. Артём усмехнулся. Откуда вообще бабы могут знать хоть что-то о настоящих мужчинах? И почему так любят бросаться этим убогим словосочетанием?

Он продолжал стоять, глядя, как раскалённый красный диск солнца опускается за изломанную высотками линию горизонта. Скоро зажгутся фонари. Жара спадёт, и можно будет прогуляться по парку, не изнывая от сухости во рту и ощущения липкости на спине и в подмышках. И Света продолжит яростно ему названивать…

Скривившись, как от горького лекарства, Артём поднял смартфон со стола. Тридцать восемь пропущенных! Он яростно скрипнул зубами. Все звонки, разумеется, с одного номера. Что же, он перезвонит. Света ответила сразу же, не успел смолкнуть даже первый гудок. Но разговор начал всё же её бывший муж:

— Да ты охренела совсем уже! Что тебе нужно?!

Некоторое время он молча слушал всхлипывания и причитания бывшей жены. Потом закурил, вытащив из Кристининой пачки мерзко пахнущую тонкую сигарету. Поморщился от дыма.

— Хорошо! — ответил он резко. — Я сделаю. Но номер укажу твой. И больше ты мне не звонишь. Ясно тебе?

Свете было ясно. А спустя несколько минут по поисковым организациям разлетелось небрежно составленное письмо, завершавшееся контактными данными Светы.

«Пропал человек! Утром девушка ушла одна в лес и не вернулась…»

15.

В то время, когда Артём отправлял информацию о пропавшей дочери, раскручивая маховик поисков, в маленьком провинциальном городке её тётка действовала проверенным веками методом. Участкового она нашла легко, тот, как и положено человеку солидному и уважаемому, коротал вечер у себя дома. Полицейский, кажется, даже обрадовался её визиту, хотя в обычных обстоятельствах вряд ли пришёл бы в восторг от идеи вставать с уютного кресла перед телевизором и тащиться куда-то в предзакатных летних сумерках, когда жара едва спала и всё вокруг располагало к неге и отдыху. Но когда женщина постучала в массивную деревянную дверь, обитую железом, та распахнулась на удивление быстро.

— Да?! — рявкнул участковый.

— Валентин Георгич, у меня племянница в лесу пропала! — с ходу выпалила Марина, так как знала, что тот не любит долгих прелюдий к деловым разговорам. Она ожидала, что полицейский сразу же засыплет её вопросами, но тот стушевался и, замявшись, стрельнул глазами вглубь дома. И в тот же миг из угла прихожей, совмещённой с кухней, раздался дребезжащий старческий голос:

— Говорил я тебе, Георгич? А? Беда в лесу приключилась…

Зло взглянув сначала на Марину, потом на ссутулившегося в уголке беспокойного деда, полицейский хотел сказать что-то им обоим, но, раздражённо махнув рукой, закрыл рот и ушёл из прихожей по тускло освещённому коридору. Надевать форму, догадалась Марина. Пока его не было, она думала, что старик, с