Сущность Религии - Людвиг Фейербах

Антирелигиозные явления в области веры всего нагляднее раскрывают происхождение и сущность религии. Таким антирелигиозным фактом, с горьким упреком подмеченным еще благочестивыми язычниками, является, например, то обстоятельство, что вообще люди только в несчастии прибегают к религии, только в несчастии обращаются к богу и думают о нем, но как раз этот факт приводит нас к источнику самой религии. Человек приходит к мучительному выводу, что он не может того, чего хочет, что у него связаны руки, когда он находится в несчастии, в нужде, своей ли собственной или чужой. Но расслабление двигательных нервов не есть одновременно расслабление чувствующих нервов; оковы моих телесных сил не оказываются оковами моей воли, моего сердца. Наоборот, чем больше у меня связаны руки, тем свободнее мои желания, тем сильнее моя жажда избавления, тем энергичнее мое стремление к свободе, тем сильнее мое желание не быть ограниченным. Чрезмерно возбужденная, сверхчеловеческая сила сердца и воли, взвинченная у людей до последней степени властью нужды, и есть божественная сила, не знающая ни нужды, ни границ. Боги в состоянии сделать то, чего хотят люди, другими словами, они реализуют заколы человеческого сердца. Чем люди являются по своей душе, таковы боги телесно; то, что людям доступно только в хотении, в воображении, в сердце, то есть только духовно (например, разом перенестись в отдаленное место), то находится в физической власти богов. Боги – воплощенные, овеществленные, осуществленные желания человека, упраздненные естественные пределы человеческого сердца и воли, существа с неограниченной волей, существа, чьи телесные силы равны сипе их хотений. Антирелигиозное проявление этой сверхъестественной религиозной силы есть волшебство у некультурных народов: здесь простая воля человека совершенно явно оказывается богом, который властвует над природой. Если израильский бог по требованию Иисуса Навина приказывает солнцу остановиться, если он посылает дождь по просьбе Илии, если христианский бог для доказательств своей божественной природы, то есть своей силы, выполняет все пожелания людей, одним своим словом успокаивает разбушевавшееся море, исцеляет больных, воскрешает мертвых, то здесь так же, как при волшебстве, простая воля, простое желание, простое слово объявляются силой, господствующей над природой. Разница лишь в том, что волшебник реализует цель религии антирелигиозно, а иудей, христианин – религиозно, причем первый усматривает в себе то, что вторые переносят в бога; первый превращает в объект настойчивого желания, приказа то, в чем последние усматривают объект тихого, покорного волеизъявления, скромного желания, словом, первый действует через себя и для себя, а вторые – через бога и с богом. Но известная поговорка: guod quis per alium fecit, ipse fecisse putatur, иначе говоря, то, что один делает при помощи другого, то ему приписывается в качестве собственного деяния – находит здесь свое применение: то, что человек делает через бога, то в действительности делает он сам.

34

Единственной задачей и целью религии (во всяком случае в первую голову и по отношению к природе) является превращение неизвестного и жуткого существа природы в знакомое, близкое существо, размягчение в пламени сердца неумолимой самой по себе, твердой, как железо, природы на пользу человека – словом, религия ставит себе такую же цель, как просвещение или культура; их стремление сводится к тому, чтобы сделать природу в теоретическом отношении понятной, в практическом отношении – податливой, соответствующей человеческим потребностям, однако с тем различием, что культура достигает своей цели с помощью средств, а именно с помощью заимствованных из самой природы средств, религия же – без средств, иначе говоря, с помощью сверхъестественных средств – молитвы, веры, таинств, волшебства. Поэтому все, что при развитии культуры человеческого рода стало делом образования, самодеятельности, антропологии, то было первоначально делом религии или теологии; таковы, например, право (ордалии, испытания кровью, судебные оракулы германцев), политика (оракулы греков), врачевание, которое еще в наши дни у некультурных народов является функцией религии. Поэтому религия является средством просвещения человечества в суровые времена и для диких народов, но в эпоху просвещения религия потакает дикости, архаичности; она – враг просвещения. Правда, культура всегда отстает от пожеланий религии; она не может уничтожить ограниченность человека, коренящуюся в его существе. Так, например, культура дает нам указания на средства долгой жизни, но не доставляет нам бессмертия. Последнее остается безграничным, неосуществимым желанием религии.

35

В естественной религии человек обращается к объекту, который прямо-таки противоречит подлинному устремлению и смыслу религии. Действительно, человек жертвует своими чувствами для сущности, самой по себе бесчувственной, отдает ей, чуждой разума, свой ум, он ставит над собою то, что он хотел бы иметь под собой, он находится в услужении у того, над чем он хочет властвовать, он с почтением относится к тому, что он по существу ненавидит, он взывает о помощи к тому, от кого он ищет защиты. Так греки приносили жертвы ветрам на Титане, чтобы умилостивить их ярость; так римляне посвятили храм лихорадке, чтобы ее обезвредить; так тунгусы во время эпидемий благоговейно и с торжественными поклонами умоляют болезнь, чтобы она миновала их юрты (Паллас); так жители Гвинеи приносят жертвы бурному морю, чтобы побудить его успокоиться и не мешать им ловить рыбу; так индейцы при приближении грозы или бури обращаются к манито (духу, божеству, существу) воздуха, а при путешествии по воде – к манито вод, чтобы он отклонил от них все опасности; так вообще многие народы определенно почитают не доброе, а злое существо природы, во всяком случае оно им представляется злым. Сюда же относится почитание вредных животных. В естественных религиях человек обращает свои любовные речи к статуе, к трупу; поэтому нет ничего удивительного в том, что он прибегает к самым, отчаянным, безумным средствам, чтобы быть выслушанным, нет ничего удивительного, что он становится бесчеловечным, чтобы очеловечить природу, что он даже проливает человеческую кровь, чтобы внушить природе человеческие чувства. Так, северные германцы определенно верили, что «кровавые жертвы могут наделить человеческой речью и восприятием деревянных божков, также заставить говорить и пророчествовать камни, почитаемые в зданиях, где приносятся кровавые жертвы». Но тщетны все эти попытки оживить мертвую природу: природа отвечает молчанием на жалобы и вопросы человека; она беспощадно отбрасывает его обратно к самому себе.

36

Хотя человек чувствует и представляет себя с религиозной точки зрения ограниченным, эти границы на самом деле являются только границами представления и фантазии и в действительности вовсе не являются доказательством роковой ограниченности человека, потому что они необходимо определяются существом дела, коренятся в природе вещей; таково, например, ограничение, что человек не знает будущего, что он не вечен, что он не пользуется непрерывным и неомраченным счастьем, что его тело обременено тяжестью, что он не может летать, как боги, не может распространять гром, как Иегова, не может по собственному почину увеличивать свой облик или делать его невидимым, не может, подобно ангелу, жить без чувственных потребностей и влечений, – словом, не в состоянии достигнуть всего того, чего он хочет или желает, – так же точно бесконечное божественное существо, неограниченное этими пределами, есть лишь сущность нашего представления, нашей фантазии и нашего настроения или чувства, находящегося во власти фантазии. Поэтому, что бы ни было предметом религии, пусть это будут даже раковины улитки или кремень, они окажутся предметом религии лишь как сущность, определяемая чувством, представлением, воображением. Это лежит в основании утверждения, что люди почитают не камни, не зверей, не деревья, не реки, как таковые, но обитающие в них божества, манито, духи. Но эти духи природных существ не что иное, как представления, как их отображения, или: это – представляемые существа, воображаемые существа в отличие от этих же существ, но рассматриваемых как нечто чувственное, доподлинное. Точно так же духи умерших не что иное, как представления и образы умерших, не исчезающие из памяти, – они были когда-то действительными существами, а теперь только представляются таковыми; религиозный, то есть необразованный, человек не различает между предметом и представлением этого предмета, почему эти существа кажутся ему реальными и самостоятельными. Совершенно ясен и очевиден благочестивый, непроизвольный самообман верующего человека, если он обнаруживается в естественной религии, ибо человек сам здесь вкладывает в свой религиозный объект и глаза и уши, он знает, он видит, что это сделанные каменные или деревянные глаза и уши, и все же он верит, что это действительные глаза и уши. Итак, верующий человек обладает глазами только для того, чтобы не видеть, чтобы быть совсем слепым, он обладает разумом только для того, чтобы не мыслить, чтобы быть совсем глупым. Естественная религия есть наглядное противоречие между представлением и действительностью, между фантазией и истиной. Что в действительности – мертвый камень или чурбан, то в понимании естественной религии– живое существо, что по всей видимости не бог, а нечто совсем другое, то невидимо, согласно вере, – бог. Поэтому естественная религия находится в постоянной опасности горчайшего разочарования. В самом деле, достаточно удара топором для обнаружения, например, что из боготворимых этой религией деревьев не течет никакой крови, что, следовательно, в них не пребывает никакое живое божественное существо. Как же теперь религия ускользает от этих грубых противоречий и разочарований, которым она себя подвергает своим почитанием природы? Только тем, что она превращает свой предмет в нечто невидимое, вообще нечувственное, в существо, которое есть только предмет веры, представления, воображения, словом, духа, итак, само по себе это есть духовное существо.