Торговка детьми - Габриэль Витткоп

Прощайте на сегодня, красавица моя. В последнее время в Париже много танцуют.

Маргарита

Париж, апрель 1792

Дорогая Луиза,

Теперь мы все знаем, зачем нужна машина, которую я описала Вам два месяца назад, и с тех пор Вы и сами наверняка читали в газетах кое-что об этом. Испытав ее на баранах, машину установили на Гревской площади, и вор Пелетье получил честь ее инаугурации. В Париже любят всё новое, и толпа собралась огромная, но она была весьма разочарована тем, что всё произошло так быстро. Едва успели хоть что-то разглядеть. Во времена моей юности ходили смотреть колесование, и, уверяю Вас, зрелище стоило того, особенно если смотреть с хорошего места. День пролетал как час. Так меняется мир: людей более не убивают, но отправляют к праотцам. Всё сегодня делается оптом, и нам остается лишь сожалеть о наставших временах, когда количество заменяет качество. Шепчут, однако, что новая машина поможет стереть с лица земли всех тех, кто слишком прилежно изучает Декларацию прав человека. Меня бы это не удивило, но я утверждаю, что как бы ужасно ни было положение, хуже быть уже не может.

Я бы не могла сказать этого о Ластансуаре, которого я увидела на набережной Часовщиков шагающим на костылях. Похоже, у него больше нет кареты, зато есть сифилис: согласитесь, очень невыгодный обмен. О Титюсе я ничуть не беспокоюсь: вероятно, он вновь продает свои странные прелести на ярмарках и рынках.

Индус уплыл в Мизор и увез с собой Серебристый Цветок, но вот позавчера Мелани-Лизунья - еще, Вы не поверите, девственница несмотря на свои семь лет - жалуется мне, что у нее болит горло. Осматривая ее, я замечаю у нее в гортани какую-то розоватую опухоль, которая ставит меня в тупик. Я зову тогда Луазеля, весьма искусного врача, который не раз выручал своим искусством и меня, и моих спутников.

Луазель обладает приятным характером, он ни красив, ни дурен, прическу носит еще графтонскую, по моде, какая была двадцать лет тому назад. Он ничему не верит, ни на что не жалуется, никогда не утешает попусту, но очень славно починил ногу, которую мой Жак сломал, натирая паркет. Наконец, у него есть прекрасные мази, чтобы лечить детей, отстеганных крапивой или сильно обжегшихся. Я знала его мать, очень способную женщину, которая одинаково хорошо умела завязать развязанное, как и развязать, то, что связали.

Приходит Луазель, осматривает Лизунью, находит мягкий шанкр и определяет сифилис, как я и ожидала. Видите, это письмо насквозь пропитано сифилисом, поскольку Ластансуар и маленькая смуглянка несут одинаковое бремя, хотя пути зла оказались различны. Сифилис повсюду, и, имея в виду декреты Законодательного Собрания, люди только об этом и говорят. Если Мелани-Лизунья вылечится, тем лучше. А если нет, с ней обойдутся, как с другими. Моралисты, - сказал Луазель, когда я наливала ему портвейн, считают, что все несчастья происходят от нашего плохого поведения, но можно долго рассуждать, что они под этим понимают, поскольку в наших блужданиях и заблуждениях мы шли уверенным шагом. Что же касается некоторых болезней, то нам их не в почтовых каретах привозят. В противоположность тому, что утверждают святоши, которые, когда заболеют, винят козни Лукавого или дверные замки, сифилис мы получаем через половое сношение, фелляцию, куннилингус или педерастию. Причины простительные, результаты поразительные...

Господин де Сад уверяет, что результат не обязательно нуждается в причине...

Знаю, знаю... Такие фразы взрывоопасней пороха, потому что они ставят под вопрос всю философию Аристотеля и схоластов, а заодно отправляют своего автора прямехонько в тюрьму. Господин де Сад уже испытал это на себе, и поскольку он самый неудобный человек на свете, то не исключено, что он еще вернется в застенок. А теперь, многоуважаемая госпожа сводница, я должен вас покинуть и ехать в Монруж, где один часовщик пробуравил свою дочку, и весьма нехорошим образом, принимая во внимание диспропорцию органов. Мне нужно заштопать это дитя к первому причастию, потому что, да будет вам известно, наши развратники возлагают много надежд на маленьких причастниц. Эти овечки и невесты Господни воспламеняют тебе низ живота одним своим видом.

Этот часовщик - преступник, - ответила я, - ибо что бы сталось с моей торговлей, если бы каждый угощался у себя дома? Если хозяйки будут сами делать свечи, все бакалейщики разорятся!

Я уверена, дорогая Луиза, что Вы разделяете эту справедливую точку зрения. Что сказать, мы живем в эпоху больших перемен. Улицы переименовывают, Разум и Равенство вдруг заменяют святого Илью и святую Екатерину. Мальчишки еще рыбачат в Сене, которая продолжает красиво отражать небо по вечерам, но окрестные жители не складывают больше дрова на берегу. До сих пор в этих поленницах обитало целое племя красных пауков, а также там прятались милые девушки, лишь немногим менее мерзкие, чем в зерновом порту.

До скорого. Ваш друг,

Маргарита

Париж, июнь 1792

Дорогая Луиза,

Это письмо будет, возможно, чересчур длинным, поскольку мне нужно рассказать Вам вещи необыкновенные.

Как-то раз Ворчунья приходит вся разгоряченная и приносит весть, что в Маленькой Польше одна старуха продает великолепного ребенка: гермафродита, ни больше, ни меньше. Я отправляюсь проверить это известие как следует и не спеша. Надо быть острожным с подделками: часто мне представляли вместо андрогина какую-нибудь девчушку, где при свете свечи не разберешь, что ее маленький член сделан из воска - неподходящий материал, Вы согласитесь.

Прихожу по назначенному адресу, старуха проводит меня в помещение, достоинство которого резко контрастирует с кошмаром, царящим вокруг. Кровать красного дерева, довольно опрятная, с зелеными саржевыми занавесками, и нечто вроде подмостков, ярко освещенных и украшенных персидских ковром. Там и стоит девочка-гермафродит. Представьте себе ребенка лет уже тринадцати от роду, совершенных пропорций, ноги длинноваты, но прекрасной формы, также и руки, красивые ступни и ладони. Кожа цвета слоновой кости, водопад эбеновых волос обрамляет лицо чрезвычайной привлекательности. Глаза, похожие на черные маслины, которыми торгуют греки, и широко расставленные, как у козочки, нос короткий, с горбинкой, большой рот с пухлыми губами и превосходнейшими зубами. Гермафродит сидит рядом с большой корзиной, наполненной вещами, которые должны быть приобретены вместе с ним. Старуха не хочет брать ассигнаций, требует золотых монет и называет такую чудовищную сумму, что у меня перехватывает дыхание. В то же время, улыбка, красота и необычность ребенка очаровывают меня. Я приближаюсь, протягиваю руку, чтобы ощутить упругость плоти. Грудки шелковистые, острые и твердые: можно предположить, что они будут великолепны. Живот площе, чем обычно у детей такого возраста, особенно у девочек, всё тело какое-то необыкновенно гладкое и чистое. На безволосом еще бугорке можно различить как будто пушок, скорее намек, но скоро он начнет вовсю пробиваться. Я наклоняюсь, чтобы исследовать щелку, очень четко прочерченную, с губками еще тонкими и бледными. Член длиной не более безымянного пальца заменяет клитор, и под ним я замечаю одно яичко размером не крупнее вишни. Я ввожу палец между половых губ и нащупываю под ними крохотное отверстие.

- Девственность?

- Никогда не было, - отвечает старуха.

- Лунные цветы?

- Пока что обходилось без этого свинства, - отвечает старуха.

Я беру членик двумя пальцами, гермафродит со смехом отворачивается.

- Встает иногда?

- Бывает, - отвечает старуха.

- Может спускать?

- На все Божья воля, - отвечает старуха.

Я раздвигаю маленькие ягодицы, изучаю бледно-лиловую розочку, которая мне кажется нетронутой.

- Не пользовались?

- Никогда, - отвечает старуха.

- Язык?

- Взгляните сами: вы такого не увидите до самого Константинополя.

Ребенок открывает рот. О, небо! Я вижу свежий, кораллового цвета язык, длинный, тугой, изысканный и такой гибкий, что гермафродит может его раздвоить. Этот язык может стать змейкой, трубкой, клыком, кинжалом, канавкой, шилом, присоской, и понимаешь, что он примет любую форму, чтобы тянуть и тянуть сладострастие. При виде его я дрожу, мое нижнее белье намокает, я чуть не лишаюсь чувств. Живо беру себя в руки, начинаю делать подсчеты, торгуюсь, но старая ведьма, которая заметила мое состояние и знает цену вещей, остается непреклонной. Я уступаю. Дорогая Луиза, я не решаюсь назвать Вам сумму, которую мне пришлось заплатить, но описав вам существо, которое я назову Тирезием, я должна перечислить и его гардеробы, один для девочки, другой для мальчика.

Два атласных корсета цвета утренней зари.

Три нижних перкалевых юбки, одна в голубую полоску.

Шесть вышитых сорочек.

Три тюлевых накидки, называемые «лгуньи».