Баллантайн - Уилбур Смит

я назвал вас в числе погибших.

– Моя армия идет вслед за мной. Мы направляемся в Омдурман. Джихад продолжается! Мы будем сражаться с неверными, где бы с ними ни встретились. Расскажи об этом всем по дороге! – Осман пришпорил коня и умчался прочь.

На улицах Омдурмана царила тревожная суматоха. Мчались вооруженные ансары, заплаканные женщины грузили на ослов и верблюдов свои пожитки, толпы горожан спешили в мечеть, чтобы напоследок помолиться и получить поддержку Аллаха в этот трудный момент всеобщего отчаяния и ослабления духа. Осман разогнал толпившихся на пути людей и направился в обнесенный высокой стеной дворец Махди.

Он нашел Махди и халифа Абдуллахи на крыше дворца за зеленой камышовой перегородкой в окружении дюжины юных жен из его гарема. Махди сидел на ангаребе скрестив ноги, а халиф Абдуллахи распростерся перед ним. Осман с большим трудом принял решение ехать в Омдурман и предстать перед наследником пророка Аллаха, вместо того чтобы увести своих аггагиров в бескрайнюю пустыню на востоке Судана. Он знал, что, если бросит Махди, тот непременно пошлет за ним свою армию, но на родной земле Осман мог победить любого неприятеля. Однако это означало бы объявление войны Махди – посланнику Аллаха на земле, что равносильно отречению от высокого звания мусульманина. Эмир предпочел пойти на смертельный риск, представ перед Махди, нежели стать неверным, перед которым навсегда закроются врата рая.

– Нет Бога, кроме Аллаха, – мягко начал Осман, – и Махди Мухаммед его единственный посланник и пророк на земле.

– Посмотри мне в глаза, Осман Аталан, – приказал Махди.

Эмир поднял голову. Махди широко улыбался, обнажив щель между передними зубами. Осман знал зловещий смысл этого оскала и всем сердцем чувствовал, что Махди не простил ему поражения в бою с неверными. Он не остановил экспедиционный корпус, и теперь стоит Махди подать знак, и его подвергнут пыткам или просто казнят. Как правило, высокопоставленным жертвам Махди оставлял право выбора. Во время длительного похода по пустыне от Метеммы до Омдурмана Осман твердо решил, что выберет отсечение головы, а не долгие мучения при четвертовании.

– Ты помолишься со мной, Осман Аталан? – предложил Махди.

У эмира упало сердце. Это было зловещее предзнаменование, часто предшествовавшее суровому приговору и смертной казни.

– Со всей душой и последним дыханием моего тела, – поклонился он.

– Мы вместе прочитаем с тобой аль-Фатиху, первую суру боговдохновенного Корана.[15]

Осман опустился на колени и прочитал в унисон с Махди:

– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного! – И закончил молитву следующими словами: – Только Тебе поклоняемся мы и у Тебя только помощи просим!

Помолившись, Махди снова сел и пристально посмотрел на эмира.

– Осман Аталана, я поверил тебе и поставил перед тобой великую задачу.

– Вы биение моего сердца и дыхание моих легких…

– А ты подвел меня. Позволил неверным одержать победу. Ты оставил меня перед лицом врага, и теперь все кончено.

– Нет, мой господин, еще не кончено. Я проиграл битву, но не все сражение.

– Что ты имеешь в виду?

– Аллах сказал, что все закончится, лишь когда кто-то принесет вам голову Гордона-паши. Более того, Аллах сообщил вам, что этим человеком буду я, Осман Аталан.

– Ты не исполнил это пророчество – значит, обманул своего Бога, – мрачно заметил Махди.

– Аллаха и божественного Махди никто не может обмануть, – тихо возразил Осман, почти физически ощутив прикосновение ангела смерти к тому самому месту на шее, куда должен опуститься топор палача. – Ваше пророчество – монолитная скала в реке времени, которую нельзя смыть водой. Я вернулся в Омдурман, чтобы исполнить это пророчество. – Он показал рукой на другой берег Нила, где возвышались башни форта Мукран. – Гордон-паша все еще ждет своей участи за теми высокими стенами, и наступило время для решительных действий, поскольку вода в Ниле отошла от берега. Умоляю вас, дайте мне свое благословение, священный Махди.

Сердце Махди совершило не меньше сотни ударов, пока он напряженно размышлял над словами Османа. Эмир был умным человеком и искушенным стратегом. Отказать ему сейчас, значило бы расписаться в том, что он, Мухаммед Махди, не верит в свою победу. Махди натянуто улыбнулся и положил руку на обнаженную голову Османа.

– Иди и исполни предписанное. А когда выполнишь мое пророчество, возвращайся ко мне.

* * *

За час до полуночи в восточный канал викторианского Нила вошла небольшая лодка с гребцом и опущенным парусом. Аль-Нур сидел на скамье рядом с Османом Аталаном, и оба до боли в глазах всматривались в темный берег возле Хартума. С наступлением темноты небо над городом то и дело озарялось яркими вспышками фейерверков, рассыпавшихся красочными разноцветными огнями. Где-то за стенами города громко играл оркестр, и до них доносились нежное пение и беззаботный женский смех, замиравший над темными водами реки.

– Гордон-паша узнал новости из Абу-Клеа, – прошептал аль-Нур. – И решил отметить со своими подчиненными это радостное событие. С часу на час они ожидают пароходы с юга.

Далеко за полночь звуки празднества постепенно затихли, и Осман велел гребцу поднять парус и приблизиться к берегу. Когда лодка скользила мимо площади, аль-Нур тихо тронул своего господина и показал на крошечный участок берега, недавно освободившийся от воды. Влажный ил блестел в слабом свете звезд. Осман шепотом приказал гребцу подойти к берегу как можно ближе, перебрался на нос и длинным шестом стал отталкиваться от илистого дна, чтобы не привлекать внимание хлюпаньем весел. Они замерли, прислушиваясь к тихим голосам часовых и другим подозрительным звукам. Вскоре все смолкло, и только уханье совы доносилось из высокой башни католической миссии. В окне дворца британского консульства, выходившего на реку, тускло мигала масляная лампа, затем промелькнула темная фигура, и все стихло.

– Отпраздновав победу, неверные наслаждаются покоем, – прошептал аль-Нур. – Гордон-паша уже не такой бдительный, как раньше.

– Ну что ж, мы нашли участок, на котором можно высадиться, – кивнул Осман. – А теперь мы вернемся в Омдурман и приступим к подготовке. – Он подал сигнал гребцу, и лодка тихо поплыла к противоположному берегу.

Когда Осман и аль-Нур добрались наконец до двухэтажного здания в южном квартале Омдурмана, расположенного между казначейством Бейт-эль-Маль и невольничьим рынком, уже светало. Верные аггагиры Османа сидели во дворе и жадно поглощали принесенные