Огнедева. Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

— Еще коня даю, да конь во дворе стоит. А это тебе, шурь мой дорогой! — Станила принял из рук отрока и положил на груду мехов меч варяжской работы с серебряным набором, в ножнах из красной кожи, отделанных серебром на устье и наконечнике, и железный шлем с оковкой из позолоченного серебра.

— Ну, за такой выкуп нельзя девку не отдать. — Велем поднялся, стряхнув с колен связку бобров. — Бери, твоя отныне!

Он с усилием заставил себя обнять Станилу, но у того не больше было желания задерживаться в объятиях брата, когда его в недолгом времени ожидали объятия сестры. Велем отошел, Станила сам сел на скамью рядом с Зарялой, правой рукой взял ее правую руку, и теперь хлебом благословили их обоих вместе — сперва Велем, потом воевода Жданец, дальний родич молодого князя с отцовской стороны.

Вот их подняли со скамьи. Бережана обвязала правую руку жениха с левой рукой невесты вышитым рушником.

— Как связуем рушником сим десницу добра молодца Станислава Велебрановича да шуйцу красной девицы Зарялы, так связуют нити судеб их ладом сама Макошь-бабушка, Покутна Хозяюшка, да Лада-матушка, миру отрадушка, на век долгий, на счастье вековечное! Совет да любовь!

— Совет да любовь! — подхватили те, кто был в избе. И только Велем, старательно открывая рот, не сумел выдавить из себя ни звука.

Вышли во двор — теперь уже Станила вел свою невесту. Даже боги, обильными жертвенными возлияниями приведенные в хорошее расположение духа, раздвинули тучи, чтобы не мешали смотреть сверху на княжью свадьбу, и солнечный луч, как осенняя улыбка Лады, пал на землю, будто заверяя: лето еще не кончилось, осень пришла понарошку! В этом Станила видел добрый знак. Правда, кабы шел дождь, и это бы его не смутило: дождь на свадьбу — добрая примета!

Из другой клети показался Радим, ведущий Ольгицу, тоже укрытую паволокой. По такому торжественному случаю на нее надели столько серебряных и бронзовых украшений, служащих также оберегами, что она еле шла и каждый ее шажок сопровождался оглушительным звоном. Не так чтобы она чувствовала себя счастливой в день своей свадьбы, но утешало ее хотя бы то, что она исполняет волю покойного отца и соединяет свою судьбу с тем, кого он для нее выбрал еще пять лет назад.

Обе пары двинулись к воротам; женщины усердно мели дорогу перед ними, разгоняя все дурное, а мужчины шли по бокам и следом, изо всех сил громыхая железом, стуча деревянными колотушками и палками по щитам и котлам, стараясь производить как можно больше шума. Неудивительно, что у невест, не помнящих себя от волнения, ничего не видящих под паволоками, ступающих среди грохота в неудобном тяжелом наряде, подгибались ноги и шествие двигалось еле-еле.

За воротами гудела целая толпа. Здесь были дружины смолян, кривичей, радимичей, местные жители, собравшиеся чуть ли не за три дня пути поглядеть на диво: новый князь Станислав женится на бывшей Огнедеве, которая теперь Заряла. Пришли и волхвы с Вечевого Поля, с посохами, кнутами и факелами в руках, чтобы очистить дорогу от всякого зла, пришли волоковщики, торговцы из Свинеческа и проезжающие гости, случайно оказавшиеся здесь в это время. Велем мельком увидел старого знакомого — Синельва, уже красного от пива и веселого. Все это гудело, орало, лезло на плечи друг другу, чтобы увидеть побольше, и дорогу вниз от ворот пришлось расчищать не только вениками от порчи, но и древками копий и щитами — от чересчур настырных гостей.

Направлялись к Перунову дубу, растущему чуть поодаль, на пригорке. Здесь их уже ждали Веледар и Макошина жрица Богуслава. Для свадьбы оба они надели самые торжественные наряды, головы их венчали позолоченные рога, одежды сияли красной обережной вышивкой. У Веледара был в руках огромный турий рог, окованный позолоченным серебром, — священный, хранившийся в Велесовом святилище и используемый для самых важных торжеств. Богуслава держала на длинном вышитом рушнике свадебный каравай, где внутри была запечена целая жареная курица, — такой огромный и тяжелый, что две молодые жрицы поддерживали по краям доску, на которой он лежал.

Станила с невестой встали на колени на медведину, раскинутую на траве под дубом. Веледар поднял рог, полный пива, и трижды описал им круг по солнцу возле склоненных голов жениха и невесты, приговаривая:

Уж ты гой еси, добрый молодец,Добрый молодец, честный родович,Внук Дажьбожий, Станислав Велебранович!Вот тебе жена — от Рода дана,Внучка Дажьбожия, Заряла,Люби ее, не обижай, в обиду не давай!

Он обрызгал молодых пивом из рога и отошел, его место заняла Богуслава и тоже трижды благословила жениха и невесту караваем, который с усилием держали три женщины, будто Макошь и Рожаницы.

Сварог-батюшка!Лада-матушка!Велес-сватьюшка!Макошь-бабушка!Да будет святая воля вашаНа житье-бытье внуков ДажьбожьихСтанислава и Зарялы,На детей их, на приплод, на богатство,На доброе здоровье!Во славу родов наших,На славу земли родной!

— Гой! — кричали все собравшиеся вслед за ней.

Веледар взял за руку Станилу, Богуслава — Зарялу, и повели их вокруг дуба, следуя по солнцу — один круг, второй, третий. Волхвы окропляли их водой со священных трав, женщины осыпали хмелем и зерном из ковшей, а народ вопил:

— Житом — чтобы жить хорошо! Хмелем — чтобы жить весело!

— А что это мы все на паволоку смотрим? — закричал воевода Жданец. — Мы на невесту пришли смотреть! А ну, княже, покажи нам княгиню нашу!

Под ликующие вопли народа Станила нетерпеливыми руками поднял паволоку. На него глянула Заряла, раскрасневшаяся, как настоящая заря, с блестящими глазами, дрожащая от волнения. Теперь она принадлежала ему. Станила жадно схватил ее пылающее лицо в ладони и припал к губам долгим поцелуем. Люди вокруг кричали и от радости кидали вверх шапки, а он все не мог оторваться, обнимал ее, скользил руками по телу, стараясь нащупать под множеством рубашек самую желанную для него женщину. Казалось, ему ничто не помешает осуществить свои новые права на нее прямо сейчас и присутствие орущей толпы ничуть не убавит его пыла.

— Княже… оставь. — Заряла, задыхаясь, еле вырвалась, упираясь руками ему в грудь. — Задушил совсем… дай вздохнуть…

— Хороша ли моя княгиня? — Станила повернулся к людям, снова взяв ее за руку.

— Хороша! Ох, хороша! — вопили все вокруг.

Но кто-то один в толпе кричал нечто иное. Велем первым его заметил и первым услышал голос, выбивающийся из общего лада, потому что отвернулся, не в силах смотреть, как Станила жадно, с такой страстью и полным правом целует его Красу… уже совсем не его! И довольно скоро приметил в толпе человека, который усиленно пробивался в первые ряды. Мужик как мужик, по виду варяг, лет пятидесяти, грузноватый и с брюшком, с длинными светлыми волосами и двумя косами спереди, с косичками в бороде, с железной гривной и двумя торсхаммерами на ней, какие носят уроженцы Свеаланда и берегов озера Лауг. Но только лицо у него было какое-то дикое, не идущее к свадебной радости, изумленное и возмущенное разом.