Точка после «ять» - Виктория и Сергей Журавлевы

Крестов и шагнул к дверям, – как скажете! Впрочем…

– Впрочем? – переспросил я.

Журналист остановился и обернулся ко мне:

– Вы никогда не встречали такого выражения, как «cena libera»?

– Нет, не доводилось. А что это значит?

– По-латыни «кена либера» значит «свободная трапеза».

– Про Тайную вечерю знаю… – начал я.

– Нет-нет, – прервал меня Крестов, покачав головой, – это из истории Древнего Рима. Так, друг мой, называли последний ужин гладиаторов и звероборцев. Его устраивали вечером накануне игр. Назавтра большая часть из этих людей прольет свою кровь или даже погибнет на потеху толпе, и потому их хозяева теперь не скупились ни на богатое угощение, ни на дорогие напитки, ибо все это являлось неотъемлемой частью пышного ритуала этого древнего праздника смерти.

– Нет, никогда не слыхал о таком, – поежился я. – Даже от одних ваших слов уже немного не по себе…

– Значит, вы не знаете и о пикантной особенности такого ужина.

– О чем это вы?

Крестов хмыкнул:

– Гладиаторы совершали свои возлияния отнюдь не в одиночестве: в помещение, где в последний раз ели и пили обреченные на смерть, продавали билеты. За деньги туда мог войти всякий желающий.

– Зачем же?

– Как зачем? Пощекотать себе нервы, позлорадствовать: мол, я-то завтра точно уйду из амфитеатра живым, а вот эти, что лежат на трапезных ложах и угощаются, бог весть!.. Ну, или же увидеть того или иного бойца поближе, оценить его настрой, крепость его духа и мускулов: ведь на победу или поражение гладиаторов делали ставки и заключали пари, совсем как сегодня это делают с лошадьми на скачках!

– Георгий Владимирович, для чего вы мне все это рассказываете? На кого вы хотите ставить ставки? Чей настрой я должен оценить?

– А вы не догадываетесь?

– Черт возьми…

– Марк Антонович, не спешите снова отказываться, ведь вы еще не знаете имени персоны, на которую я хочу предложить вам взглянуть.

– И слушать ничего не желаю! – отрезал я. – Вот не ожидал от вас, честное слово…

– Князь Кобрин, – не дал мне договорить Крестов, и я осекся.

– Как вы сказали?..

– Кобрин, – повторил журналист.

– Сам?

– Ну, пусть не старший, но… средний! Средний ведь вам тоже подойдет, не правда ли? Совсем небольшая цена, всего пять рублей, и я сведу вас в дом княгини Амалии, где гуляет и развратничает весь петербургский высший свет, и в одном из уютных нумеров этого дома вы сможете встретить обреченно кутящего среднего брата вашего непримиримого соперника.

– Почему же обреченно?

– Процесс, который вы затеете, не оставит камня на камне от репутации княжеской фамилии, и он это знает… – и Крестов, хихикнув, прикрыл рот перчаткой.

– Но мне-то это на кой ляд? – начал я терять терпение от такой настырности Крестова и от характера развлечения, которое он мне так настойчиво предлагал.

– Разве нет в том удовольствия, – вполголоса заговорил мне на ухо журналист, – чтобы взглянуть на своего врага, знающего о том, что он обречен на неминуемое и сокрушительное поражение?

В его словах было зрелое зерно. Если есть возможность воочию увидеть среднего князя Кобрина, то почему бы ею не воспользоваться?.. Это не может быть лишним.

– Надеюсь, это недалеко? – буркнул я.

Крестов хитро прищурился:

– Что вы, тут все близко!..

С этими словами журналист, взяв под руку, бодро поволок меня к порогу дома княгини Багрушиной, перешагнув который, мы сразу же оказались на пронизывавшем нас до костей колючем снежном ветру.

Глава XV

Поймав извозчика, мы сели в экипаж. Некоторое время мы молча катились по одной широкой набережной, потом – по другой, затем пресекли просторную многолюдную площадь и проследовали вдоль нескольких оживленных улиц. Народу здесь и впрямь было изрядно, саней и возков на дорогах тоже хватало. Подобную суету я видел только во время моих поездок в Лондон, но и тогда она казалась мне несколько чуждой и непривычной.

– Георгий Владимирович, – решил я прервать молчание, – скажите, насколько подобные вояжи выручают вас?

– Я прошу действительно немного, – откликнулся Крестов, – но у меня очень небольшие траты. С того момента, как мой досточтимый папенька промотал мое наследство в карты, мне хватает пары комнат во флигеле дома моего приятеля с железной печкой и постелью из соломы. Да-с!

– А по вам и не скажешь! – удивился я.

– Внешность часто обманчива, – пожал плечами Крестов. – Казалось бы, столько об этом говорят, но все равно упрямо ловятся на эту удочку. Мне еще очень повезло, что я успел получить неплохое образование. Именно оно меня и кормит.

– Пишете и преподаете?

– Да. Частные уроки и литераторский труд. С переменным успехом, но дело все же идет. Так что за хлеб насущный я не очень беспокоюсь и в целом доволен жизнью, если не касаться отношений с книгоиздателями, чтоб им пусто было… Но меня интересуют в этом деле не только деньги…

– А что же еще?

– Пагубные пороки общества нужно, необходимо отражать в искусстве. Ослепительная красота и благолепие – лишь часть настоящей жизни, причем далеко не самая важная, а порой она и вовсе оказывается миражом. А есть другая – мерзкая, отталкивающая, гнусная, но, если, подобно врачу, не пытаться вскрыть этот нарыв, он может привести к гангрене на теле государства, и тогда плохо станет всем…

Крестов поежился и повыше поднял воротник своего тонкого пальто.

– И поэтому ваше дело меня изрядно заинтересовало, – продолжил он. – Я постараюсь подогреть к нему интерес столичных репортеров и редакторов газет, тем более, что, как я слышал, княгиня Багрушина посулила неплохие гонорары за подробное освещение этой темы в прессе. Купечеству есть что предложить, чтобы защитить своих! Единственное, о чем я предупрежу вас: газетная братия – народ ветреный и непостоянный. Она в своих статьях охотно поднимет князя на вилы, но, если вы проиграете, с вами поступят точно так же. И я уже буду бессилен.

– Если внимание прессы позволит мне избежать бесконечных бюрократических задержек и очевидной подтасовки фактов, то большего мне и не надо, – ответил я.

– Тогда будем считать, что я вас предупредил. Да, напомните мне позже: я запишу вам имена и адреса дюжины достойных московских репортеров. Это может вам пригодиться…

Тем временем повозка свернула куда-то в переулки, к слову, в отличие от Москвы, весьма недурно освещенные долговязыми газовыми фонарями; как рассказал мне мой спутник, топливо, получаемое перегонкой из дешевого английского каменного угля, по длинным подземным трубам подавали в фонари, в квартиры и в конторы из выстроенных в разных частях города исполинских толстых башен-бочек, именуемых газгольдерами.

Окраины столицы, конечно же, заметно отличались от центральных улиц и проспектов: фасады домов, скученных по обеим сторонам