Выкупленная жизнь (СИ) - Лавру Натали

— Просто ты приехал очень не вовремя.

— Что, есть ещё какой-то сюрприз?

— Нет, всё по-старому. — успокоила его я; разумеется, рассказывать про свои ночные смены в клубе я не собиралась, так как понимала, что теперь будет совсем не до того.

Дилан пообещал, что с этого дня будет контролировать каждый мой шаг. Мне было немного странно это слышать, такое своеобразное чувство дежавю: он уже говорил мне те же самые слова несколько лет назад, когда мне сносило крышу от разбушевавшихся гормонов.

Он был настолько зол, что я начала бояться повторения событий не столь давнего прошлого. Однако всё обошлось, Дилан был вправе возмущаться, а мне пришлось согласиться с тем, что он больше не вернётся в клинику.

Глава 11

Во вторник Дилан отправился на работу, не предупредив об этом отца. Я, разумеется, потеряла право указывать или советовать ему, как быть.

Утром Владимир Александрович позвонил мне, потребовал объяснений, почему его сын появился в городе раньше запланированного. И снова я убедительно врала, что Дилан в норме, хотя у меня были серьёзные сомнения на этот счёт. Я надеялась, что у нас появится возможность поговорить обо всём вечером, когда он успокоится. Нельзя было допустить, чтобы он вот так сразу взвалил на себя большую нагрузку, это очень опасно, я хотела попросить его работать в щадящем режиме, вникать в дела постепенно.

Дилан встретил меня после работы, тоже без предупреждения.

— Привет, мог бы позвонить, я бы не стала задерживаться. Как прошёл первый рабочий день?

— Как и ожидал. — неохотно ответил он, на его лице красноречиво читалась вселенская обида на меня. Ну а караулили меня, чтобы дать понять: моя свобода кончилась.

— Нормально себя чувствуешь? — как бы не замечая настроения Дилана, полюбопытствовала я.

Он неопределённо помотал головой.

— Может быть, лучше погружаться в дела постепенно?

— Я себе не враг, Диана, сам разберусь.

— Да как-то радости в голосе не слышно.

— Немного устал. Был непростой день. — наконец, признался он.

— Поработай пару недель дома?

— Там видно будет.

Я предложила завернуть в парк, Дилан нехотя согласился. Мы прошлись по аллее, затем устроились на скамье.

— Зачем мы сюда пришли? — спросил он.

— Давай поговорим спокойно? Я понимаю, ты зол на меня, и ты абсолютно прав: я это заслужила. — на самом деле я просто решила выступить инициатором примирения, потому что терпеть игнор и нервотрёпку уже не было сил. — Но теперь нам нужно как-то жить с этим. Я хочу, чтобы ты простил меня. Пожалуйста? Ты сможешь?

— Я думаю, нам лучше отложить этот разговор. — сказал Дилан, даже не посмотрев в мою сторону.

— Ладно, конечно. — мне пришлось взять остатки самообладания в кулак, чтобы не зарычать и говорить спокойно. — Тогда поехали домой.

Вечером мы не обмолвились даже словом: я допоздна занималась готовкой и стиркой, а Дилан уснул на диване с какими-то документами. Некоторое время я наблюдала, как он спит, прислушивалась к его неровному прерывистому дыханию, и поняла, что полтора месяца в клинике не дали ровно никакого результата.

Он дышал так тяжело, будто на грудь ему положили мешок цемента. По-хорошему нужно было отправиться куда-нибудь в санаторий вместе с ним, чтобы он считал, что присматривает за мной, а я думала, что присматриваю за ним.

Однако на следующее утро он не нашёл времени даже для того, чтобы позавтракать, спешно собрался и уехал. На душе у меня было тревожно, но мне доходчиво объяснили, что я потеряла своё право выражать мнение. Я понимала, что заслужила эту обиду, и всё же это не отменяло необходимости продолжать лечение.

Всё утро меня не покидало тяжёлое ощущение надвигающейся беды, я старалась отвлечься, успокаивала себя тем, что это лишь домыслы, однако помогало слабо.

Я была на обеде, когда мне позвонил Седой, он, как всегда, начал осыпать меня обвинениями, так что я не сразу поняла, в чём дело: оказалось, Дилана увезли в реанимацию, снова то ли сердечный приступ, то ли инфаркт.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он такой новости у меня всё похолодело внутри, я побежала в приёмный покой, узнать, не к нам ли его привезли, и успела как раз вовремя.

В кабинете были главный врач, медсёстры и Костя Жуков. Костя, как обычно, не упустил возможности высказаться:

— А вот и ты, даже звать не пришлось. Вы, оборотни, на расстоянии друг друга чуете?

— Лучше б ты молчал…

— Извини, я не думал, что у оборотней могут быть проблемы с сердцем…

Я с трудом удержалась, чтобы не двинуть ему по физиономии.

— Константин, у вас обход на очереди, не задерживайтесь. — вмешался главврач, я мысленно поблагодарила его за это. — Диана, иди и позови Нелю Фролову и Вахтанга, через 15 минут срочно в операционной.

— Я должна присутствовать, Александр Владимирович. Пожалуйста?

— Это твой муж?

— Да.

— Нельзя.

— Мы сейчас в разводе. Умоляю вас, я должна там быть.

— Ладно. В качестве ассистента. И не смей лить слёзы.

— Я вас не подведу.

На срочно созванном консилиуме решили, что безотлагательно требуется операция на сердце. Снимки и результаты анализов показывали, что ждать нельзя.

Операция длилась дольше запланированного: 7,5 часов. Была зарегистрирована клиническая смерть, но в целом всё завершилось более-менее удачно, однако делать какие-то прогнозы пока что было рано. Я явно переоценила свои моральные силы, но до последнего держала себя в руках.

Когда мы вышли из операционной, за окнами было уже совсем темно. На телефоне высветилось около десятка звонков от Максима. Я набрала его, вкратце объяснила, что случилось, и сказала, что приеду домой поздно. Он всерьёз волновался за меня, сказал, что приготовил мне на вечер салат, что не будет спать, пока я не вернусь.

А вот я, вместо того, чтобы отправиться домой, решила понаблюдать за состоянием Дилана. Его как раз только что привезли в палату интенсивной терапии. Я знала, что он без сознания и не может слышать меня, но мне просто хотелось побыть рядом, безо всяких споров и обид.

Его состояние понемногу стабилизировалось, все показатели были в норме, а я верила, что самое страшное позади. Я чуть не уснула, пока сидела рядом с ним, потом вспомнила, что Максим обещал не ложиться до моего возвращения.

До дома добиралась на такси, ревела в носовой платок и не могла остановиться, разговорчивый таксист спросил, что за горе у меня случилось, я попросила его ехать молча.

Максим всеми силами пытался меня успокоить, даже вызвался навестить Дилана в больнице, от этого истерика нахлынула на меня ещё больше.

Утром четверга я примчалась в больницу за полтора часа до начала смены, однако перемен в состоянии Дилана пока что не наблюдалось, он спал, но уже начинал подёргиваться, видимо, скоро должен был проснуться. Я оставила записку о том, что операция прошла успешно и что я приду к нему, как только смогу, и положила листок ему в ладонь.

Явились Владимир Александрович со своей женой, требовали, чтобы их впустили в палату, но им пришлось ограничиться разговором со мной. Седой в свойственной ему манере искал виноватых, снова набросился на меня. К счастью, мне пора было делать обход, так что ему пришлось оставить своё мнение при себе.

Я бегала к Дилану всякий раз, как только появлялась свободная минута. Он пришёл в себя днём, жестом показал, чтобы ему убрали дыхательные трубки. Говорить он пока не мог, сказывалось действие наркоза и лекарственных препаратов, зато видел и слышал меня, по измятому листу в его руке я поняла, что он уже прочитал мою записку. В целом его состояние было в пределах нормы.

После смены я заглянула к Дилану: он спал, но стоило мне прикоснуться к нему, как он тут же открыл глаза. Выглядел Дилан неважно, весь бледный, в холодном липком поту, дышал тяжело.