КГБ - Олег Гордиевский

Шульце-Бойзен, еще один из ведущих агентов Эрдберга, был совершенно другим человеком. Леопольд Треппер, руководитель, действовавшей во время войны разведывательной группы «Красный оркестр», находил его «горячим и страстным человеком, в отличие от Арвида Харнака, который был холодным и задумчивым». Родом из аристократической семьи, Шульце-Бойсен стал коммунистом в 1933 году в возрасте двадцати четырех лет. После прихода нацистов к власти его ненадолго арестовало гестапо, но семья использовала свое влияние для его освобождения. Семейное влияние также помогло ему сделать карьеру в качестве офицера разведки в руководимом Герингом Министерстве авиации. В докладе немецкой контрразведки отмечалось, что начало его «доказанной подрывной деятельности» относится к 1936 году, когда Шульце-Бойзен через посредника передал в советское посольство в Берлине секретные планы военных операций против республиканского правительства в Испании. Шульце-Бойзен, однако, окончательно стал агентом ГРУ в начале 1941 года, когда Харнак представил его Эрдбергу.

Среди агентов, которых завербовал Шульце-Бойзен через своих знакомых в Министерстве авиации, были полковник люфтваффе Эрвин Герц, один из руководителей программ подготовки офицерского состава; Йоханн Грауденц с заводов «Мессершмитта»; Хорст Хайльманн, который в 1941 году в возрасте восемнадцати лет начал работать в шифровальном отделе высшего командования и имел доступ к системам связи абвера; и лейтенант люфтваффе Герберт Гольнов, который впоследствии стал начальником отдела по организации парашютных забросок агентов за линию фронта. В мае или июне 1941 года Эрдберг дал Харнаку и Шульце-Бойзену радиопередатчики для их групп агентов. Однако аппаратура не работала. После нападения Германии на Советский Союз, Харнак и Шульце-Бойзен были вынуждены посылать добытые сведения курьером в Бельгию и Скандинавию для последующей передачи в Москву.

Однако агенты Харнака и Шульце-Бойзена не соблюдали правил шпионского ремесла. Многие агенты знали о деятельности друг друга и продолжали работать вместе в коммунистическом подполье. Ограничения Сталина на разведывательную работу в Германии делало невозможным поставить над каждым агентом по оператору и организовать относительно надежные разведывательные сети, полностью изолированные от политического сопротивления нацистскому режиму.

Помимо контроля над группами Харнака и Шульце-Бойзена, Эрдберг также поддерживал контакты с дипломатом Рудольфом фон Шелиха, который был переведен в августе 1939 года из посольства в Варшаве в Информационный отдел Министерства иностранных дел Германии. Присутствуя на ежедневных собраниях руководителей отделов министерства, фон Шелиха мог продолжать снабжать Москву в обоих направлениях развития германской внешней политики. Ильза Штёбе, любовнице Рудольфа Геррнштадта, которая завербовала фон Шелиха в Варшаве, удалось получить работу в пресс-службе министерства. Это позволило ей оправдывать свои встречи с представителем ТАСС в Берлине. В свою очередь, корреспондент ТАСС передавал сведения, полученные от фон Шелиха, в советское посольство, где, по всей вероятности, они попадали в руки Эрдберга. Причины, побудившие фон Шелиха к сотрудничеству, были чисто материального характера. В феврале 1941 года Штёбе передала ему 30 тысяч марок. Надо сказать, что Штёбе приходилось еще трудней, чем фон Шелиха, ведь она перенесла венерическое заболевание и ее здоровье постепенно ухудшалось.

После поражения Франции и Нидерландов агенты Треппера начали добывать высококачественную информацию по передвижениям немецких войск. Треппер перевел свою штаб-квартиру в оккупированный нацистами Париж и организовал новое дело, чтобы обеспечить себе прикрытие в качестве бизнесмена. Треппер основал компании под названием «Симэкско» в Брюсселе и «Симэкс» в Париже. «Симэкс», контора которой находилась на Елисейских полях, широко сотрудничала с организацией «Тодт», которая проводила работы по строительству и укреплению объектов для вермахта. Именно через антинацистски настроенного инженера, работавшего в компании «Тодт», некоего Людвига Кайнца, Треппер весной 1941 года получил и переправил в штаб-квартиру ГРУ первый сигнал об «Операции Барбаросса». Москва получала все больше таких предостережений о подготовке Германии к нападению.

Сталин чаще всего обсуждал эти предупреждения с одним из руководителей разведки, генерал-лейтенантом Филиппом Ивановичем Голиковым, который в июле 1940 года, в возрасте сорока лет, стал руководителем ГРУ (сменившего Четвертое Управление во время войны). Голиков был не тем человеком, который был нужен для такого дела. Его выбрали за политическую надежность и военные знания, которые он наглядно продемонстрировал при командовании 6-й армией во время оккупации Польши. Голиков, однако, не обладал опытом работы в военной разведке. Один из подчиненных Голикова, будущий перебежчик Исмаил Ахмедов, позднее писал о своем начальнике:

«Несмотря на все великолепие парадной формы генерал-лейтенанта РККА, он был не слишком видной фигурой. Он был маленького роста, не выше метра шестидесяти, тучный и совершенно лысый. Лицо у него было неприятно багрового цвета. Однако в его глазах сразу читалась суровая сила. Взгляд его небольших голубых со стальным оттенком глаз буквально пронизывал собеседника».

Голиков указывал своим подчиненным развивать «взаимопонимание и сотрудничество» с НКВД: формула, которую сотрудники резидентур ГРУ расшифровывали как принятие превосходства более мощного НКВД. В сентябре 1940 года Голиков говорил на собрании руководителей шести операционных отделов ГРУ, что получил инструкции от Сталина и Маленкова и далее проводить чистки резидентур ГРУ. По его словам, «слишком многие чересчур долго сидели за границей, заведя многочисленные контакты среди иностранцев, и тем самым такие люди ставят под угрозу вопросы безопасности.» Исмаил Ахмедов, один из руководителей, которому поручили заняться проведением чисток, просмотрел свои картотеки в поисках возможных кандидатур:

«Иногда мне везло и я находил неудачников, которые и в самом деле совершили какие-нибудь проступки, что рано или поздно повлекло бы их удаление из системы. Однако в основном мне приходилось учитывать слишком тесные связи с Западом».

После продолжительной беседы со Сталиным в декабре 1940 года Голиков созвал собрание всего руководящего состава. Его речь была примером догматичного, но убежденного сталинизма, а также показала его крайне поверхностное знание международной обстановки. Голиков охарактеризовал пакт о ненападении между СССР и Германией как «продукт диалектического гения товарища Сталина.» Перспектива нападения Германии, по его словам, была призрачной. Великобритания, как и Франция, будет вскоре повержена, а ее империя разделена между Германией и Японией. Соединенные Штаты, «сердце классического капитализма», затем начнет войну против Германии, чтобы попытаться спасти Британскую империю от полного развала. «Тем временем Советский Союз будет терпеливо ждать, пока не придет момент сыграть свою будущую роль. Как только капиталисты обескровят и истощат друг друга, мы освободим весь мир.»

Хотя большая часть предостережений о разработке «Плана Барбаросса» проходила по разведывательным каналам ГРУ, копии таких донесений направлялись также и в НКВД, а с февраля 1941 года — во вновь созданный НКГБ. 3 февраля 1941 года отдел безопасности и разведки НКВД, бывшего ОГПУ, был выделен из него и превращен в НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности). Его руководителем стал еще один человек из грузинской мафии Берии, Всеволод Николаевич Меркулов. Проработав десять лет, с 1921 по 1931 год, последовательно в ВЧК, ГПУ и ОГПУ, Меркулов был затем переведен на семь лет «на партийную работу» в Грузии и стал первым заместителем Берии в декабре 1938 года. Через догматический и жестокий сталинизм Меркулова проступали осколки идеалистического чекиста, который пожертвовал большинством своих идеалов в качестве платы за выживание во времена «Великого Террора». Как и Сталин, Меркулов был убежден, что «рано или поздно произойдет схватка между коммунистическим медведем и западным бульдогом… Наша здоровая, социально сильная, молодая идея, идея Ленина и Сталина, выйдет из этой схватки победителем!» Однажды он сочинил сценарий фильма, отражавший сталинскую мораль, в котором герой и героиня, победившие пороки капитализма, едут на новой колхозной молотилке прямо в малиновый советский закат. Венгерский государственный деятель Николас Ньяради, которому пришлось вести переговоры с Меркуловым после войны, считал его «парадоксом: это был человек великой доброты и звериной жестокости, сохранявший абсолютную серьезность, будучи при этом довольно остроумным. Он обладал смирением Иова, но при этом в течение дня одну за другой выкуривал сорок-пятьдесят сигарет. Это был настолько внушительный человек, что советские послы в его присутствии стояли навытяжку. Меркулов всегда разный, когда он говорит, на его губах играет скромная улыбка. Меркулов (после войны) лично руководил с бессердечным упорством уничтожением почти двух миллионов эстонцев, литовцев и латышей. Но как бандит, который плачет при исполнении „Колыбельной“ Брамса, он был типично по-русски сентиментален к детям, и, когда между нами установились более тесные отношения, однажды показал мне со слезами на глазах фотографию своего сына, служившего в армии».