Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915 - Леонид Андреев

Смех. Джексон наносит Тоту пощечину.

За что?

Джексон. За то, что ты играешь даром, дурак. Гарсон, счет.

Смех. Вдали звонок, призывающий на арену. Артисты быстро расходятся, некоторые бегут. Торопливо получают по счету лакеи.

Брике (протяжно). На арену! На арену! Манчини. Мне нужно сказать тебе два слова, Тот. Ты еще не уходишь?

Тот. Нет, я буду отдыхать.

Брике. На арену! На арену!

Клоуны, визгливо напевая, уходят. Постепенно расходятся все. Там бравурные звуки музыки. Тот с ногами забирается на диван, зевает.

Манчини. Тот, у тебя есть то, чего никогда не было в моем роду: деньги. Я скажу дать бутылочку? Послушайте, принесите.

Лакей, убиравший посуду, приносит бутылку вина и бокалы. Уходит.

Тот. Ты что-то мрачен, Манчини. (Потягивается.) Нет, в мои года сто пощечин это трудно… Ты что-то мрачен. Как у тебя с девочкой?

Манчини. Тсс! Скверно. Осложнения. Родители. (Вздрагивает.) Ах!

Тот. Тюрьма?

Манчини (смеется). Тюрьма! Надо же поддерживать блеск имени. Ах, Тот, я шучу, а на душе у меня ад! Ты один меня понимаешь. Но послушай, — что это за страсть? Объясни мне. Она доведет меня до седых волос, до тюрьмы, до могилы — я трагический человек, Тот. (Утирает слезы грязным платком.) Почему я не люблю дозволенное и каждое мгновение, даже в моменты экстаза, должен думать о каком-то… законе? Это глупо, Тот. Я становлюсь анархистом! Боже мой! Граф Манчини — анархист, этого только недоставало!

Тот. А уладить?

Манчини. А деньги?

Тот. А барон?

Манчини. Ну да, он только этого и ждет, этот кровопийца. И он дождется! — он дождется, что я отдам ему Консуэллу за десять тысяч франков! За пять!

Тот. Дешево.

Манчини. А разве я говорю, что дорого и что этого я хочу? Но если меня душат эти мещане, держат за горло — вот так! Ах, Тот, по всему видно, что ты человек из общества, ты понимаешь меня. Я тебе показывал бриллианты, которые я отослал ему? Проклятая честность, мне даже нельзя было подменить камни фальшивыми!

Тот. Почему?

Манчини. Потому что я испортил бы всю игру. Ты думаешь, он потом камни не взвешивал?

Тот. Он не женится.

Манчини. Нет, женится. Ты его не понимаешь. (Смеется.) Это человек, который половину жизни имел только аппетит, а теперь к нему пришла любовь. Если ему не дать Консуэллы, он кончен, как… как увядший нарцисс, черт его возьми с его автомобилем! Ты видал его автомобиль?

Тот. Видал. Отдай девчонку жокею.

Манчини. Безано? (Смеется.) Вот видишь, до чего мы договорились! Ах, да — это твоя шутка об Адаме и Еве… не надо, пожалуйста… Это остроумно, но компрометирует девочку. Она мне рассказывала.

Тот. Или отдай мне.

Манчини. А у тебя есть миллиард? (Смеется.) Ах, Тот, мне вовсе не до твоих клоунских шуток! Здесь, говорят, преотвратительные тюрьмы, не делается никаких различий для людей нашего круга и простых каналий. Что ты на меня так смотришь? Ты смеешься?

Тот. Нет.

Манчини (сердито). Никогда не привыкну к этим рожам! Ты так мерзко накрашен…

Тот. Он не женится. Ты слишком честолюбив и горд, Манчини, но он не женится. Что такое Консуэлла? Она необразованна: когда она не на коне, у любой горничной из хорошего дома манеры лучше и речь умнее. (Небрежно.) Она не глупа?

Манчини. Она не глупа, а ты, Тот, дурак. Что такое ум у женщины, ты меня удивляешь, Тот! Консуэлла — это брильянт, который еще не гранили, и только настоящий осел не увидит ее блеска. Ты знаешь, что я было начал ее гранить?

Тот. Взял учителя? Ну и что?

Манчини (кивая головой, таинственно). И я испугался — так это быстро пошло! Я его отставил. А? Я даже испугался. Еще только месяц или два, и она выгнала бы меня вон. (Смеется.) Прежние умные торговцы камнями в Амстердаме держали их негранеными — от воров; мне рассказывал отец.

Тот. Это — сон брильянта. Тогда он спит. Нет, ты мудр, Манчини!

Манчини. Ты знаешь, какая кровь течет в жилах итальянской женщины? В ней кровь Аннибала и Корсини, Борджиа и грязного лонгобарда или мавра. О, это не женщина низшей расы, где позади одни только мужики и цыгане! В итальянке заключены все возможности, все формы, как в нашем чудесном мраморе, понимаешь, чурбан? Ударь ее здесь — и она кухарка, которую ты выгонишь за грязь и крикливость вороны, дешевая кокотка; осторожно… деликатно! Тронь ее с этой стороны — и она королева, богиня, Венера Капитолийская! И она поет, как Страдивариус, и ты уже рыдаешь… болван! Итальянская женщина…

Тот. Однако ты поэт, Манчини! Но чем же сделает ее барон?

Манчини. Как — чем? Да… баронессой же, чурбан! Чему ты смеешься — не понимаю. Просто счастье, что это влюбленное животное не герцог и не принц: он сделал бы ее принцессой, и тогда мне фюить!.. через год меня не пустят на кухню! (Смеется.) Меня! А я граф Манчини, тогда как она простая….

Тот (поднимаясь). Что ты болтаешь? Ты не ее отец?! Манчини!

Манчини. Тсс! Черт возьми, как я сегодня расстроен. А кто же я, о небо? Конечно, отец! (Кривится смехом.) Чурбан, или ты не замечаешь фамильного сходства? Смотри: нос — вот! глаза! (Внезапно глубоко вздыхает.) Ах, Тот, как я несчастен. И подумать только: в то время как здесь погибает человек в борьбе за честь древнего рода, там, в партере, сидит это животное, этот слон с глазами паука, и смотрит на Консуэллу, и…

Тот. Да, у него неподвижный взгляд паука. Ты прав.

Манчини. А что же я говорю? Паук!.. Но нет, я его заставлю жениться. Ты увидишь! (Возбужденно расхаживает, играя палкой.) Ты увидишь! Я целую жизнь готовился к этому сражению… (Ходит.)

Молчание и тишина.

Тот (прислушиваясь). Отчего там так тихо? Странная тишина.

Манчини (брезгливо). Не знаю! Там тишина, а здесь (касается палкой лба) целая буря и вихрь! (Наклоняется к клоуну.) Тот, хочешь, я сообщу тебе изумительную вещь? Случай необыкновеннейшей игры природы? (Смеется и, сделав важное лицо, говорит.) Уже — три столетия — графы Манчини — совершенно бездетны! (Смеется.)

Тот. Однако! А как же вы родитесь?

Манчини. Тсс! Это тайна наших святых матерей! Хе-хе. Мы слишком древни, мы слишком изящны, наконец, чтобы заниматься таким вульгарным делом, где каждый мужик сильнее нас…

Входит барьерный служитель.

Послушай, что тебе здесь надо? Директор на сцене.

Служитель (кланяясь). Я знаю. Барон Реньяр просил передать вам это письмо.

Манчини. Барон? Он там?

Служитель. Барон уехал. Ответа не нужно.

Манчини (раскрывая дрожащими руками конвертик). Черт возьми! Черт возьми!

Служитель уходит.

Тот. Постойте. Отчего не играет музыка и так тихо?

Служитель. Номер мадам Зиниды со львами. (Ушел.)

Манчини вторично перечитывает коротенькую записку.

Тот. Ну что, Манчини? Ты сияешь, как солнце Джексона.

Манчини. Что? Вы, кажется, спросили меня: «что»? А вот что! (Балансируя палкой, делает балетные пируэты.)

Тот. Манчини!..

Кокетничая глазами и лицом, Манчини танцует.

Да говори же, скотина!

Манчини (протягивая руку), Дай десять франков! Немедленно дай десять франков! Ах, Тот! Давай же! (Быстро и машинально прячет деньги в жилетный карман.) Тот! — если у меня не будет через месяц автомобиля, ты можешь дать мне одну из твоих пощечин!

Тот. Что? Он женится? Решился?

Манчини. Что значит — решился? (Смеется.) Когда у человека петля на шее, ты спрашиваешь, как его здоровье! Барон… (Останавливается, пораженный.) Смотри-ка, Тот!..

Шатаясь, как сильно пьяный или больной, закрывая глаза рукою, входит Брике.

Тот (подходя и беря его за плечи). Что с тобою? Папа Брике!

Брике (стонет). Ах-ах-ах… Я не могу!.. Ах!

Тот. Что-нибудь случилось? Ты болен? Да говори же.

Брике. Я не мог смотреть! (Отнимает руку и широко раскрывает остановившиеся глаза) Что она делает? Ах, что она делает! Ее надо взять. Она сошла с ума! Я не мог смотреть! (Вздрагивает.) Ее разорвут, Тот! Ее разорвут львы.