Уловка Прометея - Роберт Ладлэм

Монсиньор Батталья на мгновение прикрыл глаза, подбирая нужные слова, потом подался вперед и мрачно произнес:

– Ваше предложение абсолютно неприемлемо, Джайлз. Это уже отнюдь не шалость. Это откровенный скандал.

Монсиньор Батталья никогда прежде не видел на лице Хескет-Хэйвуда такого довольства и самоуверенности. Куда только подевалась его обычная нерешительность!

– Скандал, монсиньор? – Из-за толстых линз глаза Джайлза Хескет-Хэйвуда казались удивленными и выглядели как-то по-совиному. – Но ведь скандалов бывает так много и по самым разным поводам. Вот, например, сведения о том, что высокопоставленное должностное лицо Ватикана, всемирно известный искусствовед, специалист по античности и к тому же еще и рукоположенный священник, содержит любовницу на виа Себастьяно Веньеро, – некоторые люди не так хорошо посвящены в подобные тонкости, как мы с вами, верно?

Англичанин откинулся на спинку кресла и помахал в воздухе длинным тонким пальцем.

– Но деньги могут вызвать куда большее смятение, чем женщины. И прекрасная Александра, как я полагаю, продолжает наслаждаться своим комфортабельным гнездышком. Хотя некоторые, возможно, назвали бы его скорее чересчур роскошным, чем комфортабельным, особенно если учесть весьма скромное жалованье покровителя прекрасной Александры, ватиканского куратора.

Он вздохнул и довольно покачал головой:

– Но мне хотелось бы думать, что я сделал свой вклад в это достойное дело.

Монсиньор Батталья почувствовал, как его лицо залилось краской, а на виске запульсировала жилка.

– Возможно, мы сумеем прийти к некоему соглашению, – произнес он в конце концов.

* * *

Эти круглые очки с чрезмерно мощными линзами вызвали у Брайсона чудовищную головную боль, но, по крайней мере, он справился с тем делом, ради которого приезжал в Рим. Ник здорово вымотался: он все-таки умудрился без приключений покинуть воздушное пространство России, посадить маленький самолет на летном поле под Киевом и, воспользовавшись коммерческой линией, с пересадкой добрался до Рима. Звонок монсиньору Батталье сразу же обеспечил нужный результат; впрочем, в этом Брайсон и не сомневался: ватиканский куратор всегда проявлял живейший интерес к предложениям Хескет-Хэйвуда.

Джайлз Хескет-Хэйвуд был одним из наиболее тщательно разработанных персонажей Брайсона, и за годы своей карьеры Нику не раз приходилось использовать эту маску.

Поскольку Джайлз Хескет-Хэйвуд являлся искусствоведом и... э-э... торговцем антиквариатом, у него, конечно же, имелись причины посещать Сицилию, Египет, Судан, Ливию и множество других мест. Брайсон избавлялся от подозрений, возбуждая их, – элементарное упражнение по созданию ложного следа. Поскольку бдительные чиновники подозревали в Хескет-Хэйвуде контрабандиста им и в голову не приходило, что он может быть шпионом. И большинство из них, конечно же, охотно принимало от него взятки, руководствуясь принципом: не возьмешь ты – возьмет кто-нибудь другой.

На следующее же утро в «Оссерваторе Романо», официальной ватиканской газете, имеющей пятимилионный тираж и расходящейся по всему миру, появилась маленькая заметка. Заголовок ее гласил: «OGGETTO SPARITO DAI MUSEI VATICANI?» «Из ватиканского собрания похищено произведение искусства?»

Согласно этой заметке при ежегодной инвентаризации ватиканских музеев была обнаружена пропажа резных нефритовых шахмат эпохи Сун. Эти шахматы изумительной работы в начале четырнадцатого века привез из Китая Марко Поло и подарил венецианскому дожу. Известно, что когда в 1549 году папа Павел III играл с легендарным шахматистом Паоло Бои и проиграл, они пользовались именно этими шахматами. В конце концов уникальные шахматы попали к Цезарю Борджиа, и тот оставил их себе. Позднее их подарили одному из пап, происходившему из семейства Медичи, Льву, и тот их очень любил; они даже изображены на одном из его портретов.

Газета цитировала некоего представителя ватиканского музея, страстно опровергающего выдвинутое предположение. Однако при этом музей отказывался предоставить какие-либо доказательства того, что редкий экспонат по-прежнему находится на месте. Затем следовало короткое, негодующее высказывание старшего хранителя музея, монсиньора Лоренцо Баттальи. Монсиньор Батталья заявил, что в каталогах ватиканского музея числятся сотни тысяч произведений искусства и что, поскольку хранилищ не хватает, совершенно не удивительно, что некоторые предметы в течение какого-то времени не удается отыскать – но это еще не повод считать, что имело место воровство.

Сидя в номере-люксе «Хасслера» и попивая кофе, Брайсон прочел эту заметку с глубоким чувством профессионального удовлетворения. Он не так уж много потребовал от монсиньора Баттальи. В конце концов, опровержения целиком и полностью соответствовали истине. Легендарные нефритовые шахматы эпохи Сун по-прежнему покоились в одном из сотен ватиканских хранилищ; подобно большей части бесчисленных сокровищ Ватикана, они никогда не выставлялись на обозрение. По крайней мере, их не выставляли вот уже свыше сорока лет. Их никто не крал – но любой человек, прочитавший заметку, наверняка будет убежден в обратном.

И Брайсон был уверен, что нужные ему люди непременно эту заметку прочтут.

Он снял трубку и набрал номер одного своего давнего знакомого из Пекина, китайского чиновника Янга Йингчао, ныне занимающего высокий пост в министерстве иностранных дел. С тех пор, как Янг вел дела с Хескет-Хэйвудом, прошло уже лет десять, но китаец сразу же узнал трубный глас Джайлза.

– Мой английский друг! – воскликнул Янг. – Как я счастлив вновь слышать вас после столь долгого перерыва!

– Вы знаете, мне не хотелось бы злоупотреблять нашей дружбой, – отозвался Брайсон. – Но я уверен, что наша последняя сделка... скажем так, пошла на пользу вашей карьере. Конечно же, вы могли бы обойтись и без этого: ваше восхождение по ступеням дипломатической службы производит глубочайшее впечатление.

Джайлзу Хескет-Хэйвуду не нужно было напоминать своему китайскому другу, кто он такой: их познакомили еще в те времена, когда Янг был всего лишь малозаметным культурным атташе при китайском посольстве в Бонне. Вскоре после знакомства Джайлз выполнил свое обещание и раздобыл для Янга чрезвычайно ценную древнюю вещицу, причем запросил куда меньше, чем эта вещь стоила бы на рынке. Это была миниатюрная глиняная статуэтка лошади, относящаяся к эпохе Хань. Янг преподнес ее в дар послу и тем самым, несомненно, очень удачно смазал шестеренки своей карьеры. На протяжении многих лет Хескет-Хэйвуд снабжал своего друга-дипломата множеством бесценных вещей, в том числе несколькими образчиками древнего бронзового литья и вазой эпохи Цин.

– Где же вы пропадали все это время? – поинтересовался дипломат.

Брайсон испустил долгий вздох, полный сожаления и вместо ответа произнес:

– Вы, конечно же, видели эту совершенно непристойную заметку в «Оссерваторе Романо»?

– Нет. А что за заметка?

– О, тогда забудьте, что я говорил о ней. Во всяком случае, получилось так, что ко мне попала выдающаяся просто выдающаяся вещичка, и мне подумалось, что такой клиент, как вы, может знать какого-нибудь человека, которого это заинтересует. То есть я хочу сказать, что у меня имеется целый список очень, очень заинтересованных потенциальных покупателей, но ради нашей старой дружбы я решил сперва позвонить вам...

Он начал было описывать нефритовые шахматы, но Янг оборвал его.

– Я вам перезвоню, – резко произнес он. – Какой у вас номер?

После получасовой задержки Янг Йингчао перезвонил Брайсону по закрытой линии. Несомненно, он успел за это время отыскать ватиканскую газету и, взволновавшись, сделал несколько звонков.

– Вы же понимаете, дорогой Друг, это вещь не из тех, что встречаются на каждом шагу, – сказал Джайлз. – Просто ужасно, насколько безответственно некоторые из этих огромных учреждений относятся к своим сокровищам – не правда ли? Просто ужасно.

– Да-да, – нетерпеливо перебил его Янг. – Я уверен, что это может стать для нас взаимовыгодной сделкой. Если мы, конечно, говорим об одной и той же вещи – нефритовых шахматах династии Сун...

– Дорогой мой Янг, я, конечно же, говорю об этом лишь гипотетически. Ну, вы понимаете. Я имею в виду, что, если эти великолепные шахматы вдруг окажутся доступны, вы, возможно, пожелаете замолвить слово. Все это, конечно же, абстрактно, чисто абстрактно...

Кодовые слова подействовали на китайского дипломата, как красная тряпка на быка.

– Да-да, я действительно кое-кого знаю, да. Видите ли, есть один генерал, коллекционирующий подобные вещи. Он очень любит именно резной нефрит эпохи Сун. Это его подлинная страсть. Вы могли слышать его прозвище – Нефритовый Господин.

– Гм. Боюсь, ничего такого я не слыхал, Янг. Но вы полагаете, что он может этим заинтересоваться?