Фаворит императрицы - Нина Соротокина

– У-у-у… – Она тихонько завыла и скоро потеряла представление о месте и времени. Ей казалось, что душа ее уже отлетела. Может, она умерла? Помнится, когда карета завалилась, она сильно зашибла бок и локоть, и ногу. Она прожила чистую жизнь, а потому смерть ее была бы легкой. Она попросту не заметила, что умерла. Вокруг небо, звезды, все сияет, и она отлично видит, какая звезда ближе, какая дальше. Иные так совсем рядом, протяни руку и хватай холодное, колючее светило. Сейчас ангелы прилетят, зашелестят крылами и унесут ее, легкую, в аквамариновую высь.

В сознание ее вернул еле слышный стон Лизоньки. Павла сразу ожила, спустилась с небесных высот на землю и поняла, что очень замерзла. Бог дает крест, дает и силу. Надо было действовать. Сундуки, как уже было упомянуто, не пострадали. Она поранила пальцы, обломала ногти, пытаясь развязать узлы, но сундук открыла. Когда вернулся Митька, с телегой и двумя плохо различимыми в темноте фигурами, Павла уже была одета в свой самый лучший наряд, а Лизонька лежала, заботливо укрытая попоной.

– За смертью тебя посылать! – обругала она Митьку, достойного никак не ругани, а похвалы, но положение хозяйки, которое навязала ей жизнь, обязывало к крику, иначе никакого уважения не будет, Митька не обратил ни малейшего внимания на грозный вид дуэньи.

– Здесь мельница рядом. А за лесом, верстах, говорят, в пяти, при дороге приличный трактир, гостиница по-ихнему, – сказал он радостно. – Поехали. Карету на мельницу доставят, я за ней завтра вернусь. Поднимайте барышню, ее надо в телегу перенести.

– Вначале сундуки погрузите, – деловито приказала Павла. – Я между них сяду, а голову Лизоньки – ко мне на колени.

Дорога опять пошла лесом. В печальном его сумраке Павла вновь принялась дрожать, на этот раз ее волновали не разбойники, а мысли о бренности сущего. В ногах Лизоньки лежал мертвый кучер. Павла воспротивилась было ехать с покойником в одной телеге, но Митька сказал:

– Не в поле же Прокопия бросать…

Гостиница «Белый вепрь» представляла из себя несколько разномастных, живописно скомпонованных строений, прижатых лесом к перекрестью дорог. Главный дом, одноэтажный, из белого камня, с островерхой крышей, похожей на натянутую на уши шляпу, вмещал в себя трактир и комнаты для проезжающих, прочие строения, а проще говоря, сараи, предназначались для лошадей. В одном из них размещалась кузница, равномерное постукивание молота по наковальне сопровождало наших постояльцев все три дня, которые они провели под этим негостеприимным кровом.

Эти дни, конечно, были посланы Павле в испытание. Лиза по-прежнему не приходила в сознание. Казалось, она просто спит – ни стонов, ни бреда, и рана на голове ее не беспокоит. Лекаря в городке не было, последнего призвали в армию, но сыскался аптекарь. Он осмотрел пострадавшую, ощупал рану на затылке. Во время осмотра он очень много говорил, разумеется по-польски. Павла понимала редкие слова, но согласно кивала, выражая этим полную веру в медицину. Но когда аптекарь принес банку с пиявками, Павла попробовала воспротивиться – больная и так потеряла много крови. Но где ей было совладать с решительным польским аптекарем! Пиявки впились в нежный Лизонькин затылок, потом набухли кровью, как мерзкие красные колбаски. Вышеупомянутая процедура облегчения больной не принесла. Кормили наших постояльцев неважно, ссылаясь на нехватку продуктов – это осенью-то! – воды горячей не допросишься, в комнате холод. Павла пыталась погреться у огромного очага в главной зале, но скоро отказалась от этого. Над очагом висела голова дикого вепря. Не поймешь, из чего сотворена эта страшная морда – чучело или муляж, но хитрые узкие глазки словно следили за Павлой, словно подмигивали. В зале было полно пьющего народа мужского пола. Все они горланили песни и таращились на пышнотелую заезжую гостью с тем же плутовским выражением, которое мастер придал страшной роже вепря. Выражение это, как ни странно, волновало, но больше пугало. А ну как… страшно подумать!

За три дня постоя Павла так измучилась и изнервничалась, что, как только в гостинице появились две приличные дамы – одна совсем старуха, другая помоложе, – она бросилась к ним с воплями, моля о помощи.

Та, что помоложе, тихая, вежливая, вся такая утонченная и аристократическая, была княгиней Гондлевской, владелицей всей округи. Старуха с коричневым ликом и телом столь худым, что напоминала зачехленное знамя, – бездетной теткой княгини, жившей при ней «на хлебах». Во время рассказа Павлы княгиня все время поглядывала на тетушку, сидевшую с поджатыми, морщинистыми губами. Та хмурилась, щурилась, словом, была недовольна. Переломом в разговоре послужила упомянутая фамилия Сурмилова.

– Он у нас в России главный богатей, – верещала, подобострастно улыбаясь, Павла. – Он в Париж с дочкой своей ездил, дабы заказать вина для ее величества. Можно сказать, на золоте ест, в золоте купается. Сотворите милость, помогите дочери его с верной камеристкой, что пред вами, – одна лежит, другая сидит.

Княгиня еще раз переглянулась с теткой, на этот раз крайне выразительно, и тут узелок губ у старухи развязался, преобразившись в беззубую улыбку.

– Расскажите все еще раз, сударыня, – попросила княгиня, – но желательно больше французских слов, русский язык я понимаю с трудом.

Через час укутанную в плед Лизоньку снесли в украшенную гербами карету и заботливо обложили подушками, сундуки привязали крепчайшими веревками. При поломанном экипаже остался Митька. Он же должен был похоронить несчастного кучера. Взвился кнут, панская карета рванулась с места. Лизонька Сурмилова отправилась в неизвестность.

3

Находись наша героиня в добром здравии, ее бы очень развлек вид ее нового жилища. Замок, настоящий замок! Как и полагается, он стоял на холме, имел вымощенный булыжниками ров, в котором никогда не было воды, и высокие стены в форме неправильного четырехугольника. В стенах, разумеется, бойницы, а над стенами – башня красного кирпича с кровлей в виде шлема. Подъемный мост на въезде в замок был давно заменен обычным деревянным настилом с перильцами.

Распахнулись кованые двери, и карета въехала на обширный, заросший по-осеннему жухлой травой двор. Внутренние стены замка были обустроены галереями, много здесь было различных строений неведомого назначения, центральную часть двора занимал огромный трехэтажный дом причудливой формы с редкими, несимметричными окнами, толстыми контрфорсами из тесаных глыб и богатым полукруглым порталом с башенками.

Замок князей Гондлевских был построен двести лет назад, когда уж замков никто не строил, а потому являлся только подобием древних укреплений. Однако эта подделка выглядела вполне добротно и внушительно. Первый хозяин замка, знатный полководец при дворе Сигизмунда, короля польского и шведского, много воевал за свою жизнь. Он и с Русью бился под Смоленском, переживая всем сердцем за царицу русскую Марину. Был он богат, горд, при этом не лишен романтической складки. Если деньги в наличии, то отчего же не воздвигнуть памятник уходящему рыцарству, да и прилегающие угодья следует украсить замком, чтоб внуки помнили, враги боялись, а соседи завидовали. Тогда казалось, что никогда не пресечется богатство славного рода Гондлевских, а оно вдруг и пресеклось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});