Еретик. Книга 3 - Вера Золотарёва

не снова!» – взмолился про себя Вивьен. С губ сорвался жалобный стон, он попытался переместиться, чтобы уйти от прикосновений врача, однако на помощь тому поспешили тюремщики де Борда, прижавшие руки Вивьена к полу, чтобы тот не мешал врачу работать.

«Зачем?» – устало думал Вивьен. – «Неужели так сложно просто оставить меня в покое? Просто дайте мне умереть здесь, я не могу больше…»

Сил отругать себя за малодушные мысли не хватило: казалось душа его была опустошена досуха. Словно после того, как он обвинил Спасителя во лжи, в нем ничего больше не осталось. Боль при каждом прикосновении пронзала раны на спине, и Вивьен больше не мог сдерживать тихих слез и натужного шипения, невольно впиваясь в искусанную в кровь губу.

Последним, что проплыло над ухом у Вивьена перед тем, как он вновь ускользнул во власть забытья, был обмен замечаниями врача и стоявшего у дверей де Борда:

– Боже, на этой спине живого места нет. После понадобится чистая рубаха, если вы хотите, чтобы он выжил, и раны не загноились. Сколько ударов он вынес?

– Двести тридцать четыре, – сухо отозвался де Борд.

Услышав это жуткое число, Вивьен вновь застонал и лишился чувств.

***

Несколько дней Вивьен провел на границе между реальностью и забытьем. Его разбил сильный жар, во время которого он бормотал нечто отрывистое и неразборчивое, напоминающее молитвы, однако ни врач, ни тюремщики так и не смогли понять, что именно он говорил.

Приехавший из Кана по приказу де Борда врач по имени Себастьян всерьез опасался, что арестант может не выжить. Он жаловался архиепископу, что Вивьен три дня не притрагивался к еде и почти ничего не пил. Поддерживать в арестанте жизнь – по крайней мере, до тех пор, пока он не сделал признания – было основной задачей приезжего врача, и тот страшился, что не сумеет ее выполнить. Однако на четвертый день жар ослаб, и пленника все же заставили поесть.

Себастьяну из Кана впервые удалось поймать на себе более-менее ясный взгляд Вивьена, и он ужаснулся, увидев в этих глазах глубокий омут отчаяния. Прежде Себастьяну не доводилось лечить арестантов инквизиции, и то, в каком состоянии он увидел Вивьена Колера, произвело на него неизгладимое впечатление.

Оставшись с арестантом наедине, он решился поговорить с ним.

– Послушайте, – зашептал он, – я не знаю, что вы сделали… но, видит Бог, вам лучше сознаться.

Вивьен смотрел на него пустым взглядом, но ничего не говорил в ответ. По его виду нельзя было прочесть ничего, кроме смертельной усталости. Себастьян растерянно поводил глазами по затхлой тюремной камере и покачал головой.

– Боюсь, если эту пытку повторят, вы не выдержите. У вас ведь есть шанс избежать этого… почему вы не сознаётесь? Разве вам не дадут примириться с Церковью?

В ответ тишина.

Себастьян закусил губу. Гийом де Борд говорил ему, что так будет, однако Себастьян не подозревал, что это молчание покажется ему таким тяжелым. Пусть его и просили попытаться убедить Вивьена сознаться в прегрешениях, сейчас он делал это не по напутствию архиепископа, а искренне. Он верил в каждое свое слово. Ему даже казалось, что его рекомендации арестант воспримет с пониманием и откликнется, однако Вивьен Колер молчал.

– Вы меня понимаете? – осторожно спросил Себастьян.

Вивьен отвел взгляд и прикрыл глаза, тяжело задышав. Похоже, раны на спине причиняли слишком много боли, и сил говорить у него не было. Глубоко вздохнув, Себастьян кивнул.

– Я помолюсь за вас, – сказал он.

Вивьен не ответил, и растерянный врач покинул его камеру. После этого оставшийся в одиночестве арестант снова лишился чувств.

***

Цепочка пробуждений и провалов в темноту потеряла для Вивьена всякий смысл. Кошмарные сновидения на время милостиво покинули его, однако ужас проник в явь. Теперь во время бодрствования Вивьен иногда слышал тот странный голос, который обрел силу во время последней пытки. Придя в себя после нескольких дней бреда и жара, Вивьен вспомнил, что пережил и кого проклял, и душу его наполнила страшная пустота. Как будто ему резко стала недоступна связь с Богом, как будто он лишился Его справедливого и строгого отеческого взора и потерял всякую надежду вновь вернуть это благо.

От таких мыслей Вивьен пришел в ужас. Он хотел начать истово молиться и просить прощения. Страх даже придал ему сил и позволил приподняться, несмотря на иссеченную глубокими ранами спину. Преодолевая боль, Вивьен заставил себя встать на истертые о каменный пол колени, лихорадочно сцепил руки и втянул воздух, чтобы начать шептать молитву, но из горла его не прорвалось ни звука. Что-то словно сдавило его изнутри и не позволило обратиться к Создателю, точно слова молитвы могли ожечь ему губы и язык.

«Я проклят…» – отчаянно подумал Вивьен, вновь ощутив, как внутри него заворочалась та чернильно-черная злоба. Теперь она настигала его не в одиночку: боль и отчаяние были ее верными спутниками. Вивьен понимал, что сбросил ту преграду, что мешала злу проникнуть в его душу, и теперь… теперь у него не было никакой защиты от внутренней тьмы, которая – он отчего-то больше в этом не сомневался – наслала чуму на его родной дом.

На лбу все еще слабого и больного узника выступила испарина, дыхание участилось и сделалось порывистым. Сил стоять на коленях почти не осталось, в горле пересохло. Сердце защемило от боли, не имевшей никакого отношения к пережитым пыткам.

Вивьен выдохнул, округлив глаза от ужаса, понимая, что никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким и потерянным. Он беспомощно и робко приложил руку к усеянной ожогами груди, едва сумев сдержать вскрик ужаса. Всю жизнь он был уверен, что Господь не оставит его никогда, и вот теперь…

Его мысли были прерваны шагами, зазвучавшими в коридоре, и вскоре тюремщик молча отпер дверь камеры перед архиепископом де Бордом. Едва заслышав шаги, Вивьен переместился обратно на свой тонкий настил и едва не вскрикнул от боли, когда израненная спина коснулась каменной грубой стены.

Де Борд неспешно вошел в камеру арестанта, сцепил пальцы и кивнул.

– Здравствуй, Вивьен, – поздоровался он. Ответа не последовало, и архиепископ устало вздохнул. – Ты продолжаешь упорствовать? – Он оценивающе хмыкнул. – Не проронил ни слова ни мне, ни врачу, ни даже Ренару. Скажи, ты действительно думаешь, что таким образом доказываешь свою невиновность?

Вивьен молчал, продолжая буравить де Борда взглядом. Сейчас он был даже рад появлению прелата: по крайней мере, ненависть к нему вытесняла страшные мысли об одиночестве и проклятии. На деле Вивьен