Тарковские. Осколки зеркала - Марина Арсеньевна Тарковская

знает…

Человек, исчезнувший с фотографии

Среди фотографий, хранящихся у нас дома, было две таких: у стены дома в Гороховском переулке, где родители жили вместе с 1928 по конец 1934 года, стоит папа. Он в светлой рубашке с закатанными чуть выше локтя рукавами, с темным галстуком. Одна рука – в кармане брюк, в другой он держит трубку. Папа совсем молодой, худой.

Рядом с ним – высокий человек в светлом пиджаке, ворот его рубахи расстегнут. Он тоже молод, у него кудрявые рыжеватые волосы. Фотография, конечно, черно-белая, просто я знаю этого человека, видела его в детстве и помню, какие у него были волосы. Это поэт из Югославии, черногорец Радуле Стийенский (Маркович). Комсомолец, поверивший в идею мировой пролетарской революции, он вел подпольную работу и был вынужден эмигрировать в Советский Союз. В Москве он был хорошо принят, его начали охотно печатать. Папа стал одним из переводчиков его поэм и стихов, написанных в стиле черногорского эпоса. Сам Радуле был человеком веселым, любил пошутить, а меня научил квакать по-лягушачьи. После того как родители разошлись, Радуле продолжал часто появляться у нас – он ухаживал за мамой. Но мама считала, что ни один мужчина не может заменить ей мужа, а нам отца, и ухаживания Радуле ни к чему не привели. Позже он женился и вернулся на родину. До меня дошло известие, что похоронен Радуле Стийенский под городом Цетинье.

Вторая из двух фотографий, снятых Львом Горнунгом летом 1933 года, сделана там же, в Гороховском, только фоном служит другая, кирпичная, неоштукатуренная стена. Радуле сидит боком, рядом стоит во весь рост папа, видны его белые, наверное, начищенные зубным порошком парусиновые туфли. Он повернулся вправо. В левой руке все та же трубка, а правая лежит на плече человека, стоящего рядом.

На обеих фотографиях этот человек отсутствует, видны только часть его фигуры. Почему-то мама отрезала фигуру третьего человека, присутствовавшего на снимках, и я долго ломала голову, кто же стоит рядом с папой. Незадолго до смерти автор фотографий Лев Владимирович Горнунг передал мне карточку с этим третьим персонажем.

Вот они все трое – Радуле Стийенский и два его переводчика, Арсений Тарковский и Аркадий Штейнберг. Да, это был он – поэт, художник, друг папиной молодости и его соавтор. Тоже с трубкой в руке и одет точно так же, как папа, – темные брюки, светлая рубашка с галстуком. Но почему же мама на обеих фотографиях отрезала его изображение? Я знаю, что когда-то она была сердита на Аркадия за то, что он слишком часто уводил папу из семьи в богемные компании. Но вряд ли мама из-за этого могла так расправиться со Штейнбергом. Не такой она была человек.

Ответ на свои недоумения я нашла в одном из маминых писем военного времени. Сообщая папе на фронт семейные новости, она пишет, что муж ее двоюродной сестры «там же, где был Аркадий Ш.». А муж тети Шуры был арестован во время войны по доносу провокатора и сослан в Воркуту. Значит, Аркадий Акимович был тоже сослан![74]

Вот тогда, когда в первый раз забрали Аркадия, мама и уничтожила для безопасности его изображения.

Жили в страхе. Помню «топтунов», которые даже в сильный мороз стояли вдоль Арбата – мы с мамой часто бывали там у ее подруги. Когда мы подходили к такой фигуре в темном стандартном пальто, мама потихоньку прижимала к себе мою руку и шептала: «Говори тихо!»

Аркадий Акимович вернулся из лагеря и был реабилитирован в 1955 году. Но их с папой дружба распалась из-за случая, спровоцированного недобрыми людьми. Давних друзей развела ссора. Прошли годы. Примирение состоялось. Письмо, посланное папой Штейнбергу к семидесятилетию, хранит чувства дружбы и любви. Вот оно:

11 января 1978 г.

Дорогой Аркадий!

Поздравляю тебя, друг моей юности, с твоим семидесятилетием, от всего сердца желаю тебе многих и многих книг, в том числе и книги твоих собственных стихотворений, надеясь на склонность судьбы все ставить на свое место. Я не верю, что твоя Муза навсегда останется незнакомкой для читателей, умеющих ценить как должно произведения подлинной поэзии. Я не вижу причин, по которым можно было бы лишить читателей радости, которую им доставило бы чтение твоей оригинальной книги.

Ты пишешь стихи не потому, что набил руку на переводах. Ты переводчик, потому что всегда был поэтом. Твой Мильтон – шедевр, создание которого немыслимо для ремесленника-переводчика. Мне кажется, что самое поверхностное изучение твоей переводческой деятельности должно было бы привести к заинтересованности твоей оригинальной поэзией. Один из ранних твоих читателей, выражая отношение к тебе тех, кто изустно знал и знает твои стихи, я прошу тебя сделать все от тебя зависящее, чтобы твоя книга, наконец, увидела свет.

К сожалению, я не могу быть на твоем юбилейном вечере. Заочно крепко жму твои золотые руки и пророчу тебе славное восьмое десятилетие, полное более чем заслуженного тобою счастья.

Твой Арсений Тарковский.

…Однажды, давно это было, я шла с работы по тихой и зеленой Донской улице. Стояла весна. Высокий пожилой человек в черном свитере, с очень смуглым лицом гулял с собакой. Не зная, кто я, он посмотрел на меня живыми, выразительными глазами неувядающего мужчины.

Я почему-то сразу поняла, что это Штейнберг, хотя не была с ним знакома и еще не видела фотографии, той, где они все вместе – папа, Радуле, Аркадий.

«Лучшего имени влажные звуки…»

Стихи о любви к Ней написаны папой в разные годы его жизни, в разные моменты его судьбы и в разные эпохи его биографии. Но самые прекрасные стихи о любви к этой Даме родились во второй половине жизни поэта, когда он все острее чувствовал свое внутреннее одиночество.

Я насчитала около двадцати стихотворений, в которых присутствует Она. Для меня это присутствие было таинственно и волнующе. Встречая упоминания о Ней, я замирала и надеялась – может быть, Она – это мама?

Невысокие, сырые

Были комнаты в дому.

Называть ее Марией

Горько сердцу моему…

1947

Как сорок лет тому назад,

Сердцебиение при звуке

Шагов, и дом с окошком в сад…

1969

От шестидесяти девяти отнимаю сорок – получается двадцать девятый год. Кажется, все совпадает – и «невысокие, сырые» комнаты, и имя Мария, и дата – родители поженились в 1928-м. Подруга их юности, поэтесса Мария Сергеевна Петровых, прочтя «Первые