Пятьдесят слов дождя - Аша Лемми

class="p1">Она толкнула двери и вошла.

В комнате стоял тошнотворно сладкий запах, похожий на смесь сухих лепестков роз и мятного масла. У Нори защипало в носу, а потом под сладостью она различила что-то еще: смрад чего-то несвежего, испорченного. Пахло гниющей плотью.

Пахло медленным приближением смерти.

В комнате было темно; кто-то задернул толстые бархатные шторы на окнах, и единственный свет исходил от маленькой прикроватной лампы. Но даже в темноте Нори могла различить картины маслом на стенах, вазу с хризантемами на письменном столе красного дерева, заваленном бумагами, шитье, небрежно брошенное на покрывало в изножье кровати. Два меча в ножнах с нарисованными на них драконами висели скрещенными на стене.

Нори сделала неуверенный шаг к большой кровати, задрапированной тяжелыми белыми занавесками. На одно нелепое мгновение она подумала, что все это шутка; что кровать будет пуста, и она выйдет к смеющейся Акико с чемоданом денег и сможет вернуться в Лондон к своей новой счастливой жизни.

Затем она сделала шаг вперед, раздался тихий шорох, и Нори увидела бабушку.

Юко была наполовину скрыта тенями, однако Нори сразу поняла, что это не шутка, что она действительно доживает свои последние часы.

Женщина, которую она помнила, была необычайно высокой, с такими длинными волосами, что они почти касались пола, и блестящими серыми глазами, которые ничего не упускали. А эта женщина выглядела… маленькой. Она лежала на груде шелковых подушек; некогда великолепные волосы стали белыми и ломкими, как мел, и были аккуратно заплетены и косой спадали через правое плечо.

Нори сделала еще шаг вперед, и глаза Юко распахнулись, как у дракона, предупрежденного о незваном госте.

Нори наклонила голову и машинально отвесила низкий поклон. Немедленно нахлынул стыд, к лицу прилила горячая кровь.

– Обаасама, – тихо промолвила она.

Ну вот. Она заговорила. Больше нельзя притворяться, что все это лихорадочный сон, один из прежних кошмаров.

– Нори, – прохрипела Юко и поманила ее длинным пальцем. – Подойди. Позволь мне тебя увидеть.

Нори, старательно расправив плечи, сделала еще несколько шагов вперед.

Губы бабушки изогнулись в кривой улыбке. Она снова согнула палец.

– Ближе. Я старая женщина, внучка.

Нори приблизилась к кровати и теперь могла полностью рассмотреть лицо бабушки. Ее кожа была похожа на папье-маше, натянутое на череп, но глаза были такими же, и по спине Нори пробежала дрожь.

Эти серые глаза несколько раз оглядели ее с ног до головы. И тогда, наконец, Юко заговорила.

– Ты настоящая красавица, – сказала она. – Действительно. Я всегда знала, что так будет.

Юко сказала это без намека на иронию, словно они виделись вчера и расстались в лучших отношениях.

Как будто она не перегибала меня через стул и не шлепала по голой заднице деревянной ложкой за какое-то воображаемое нарушение; как будто она не отбеливала мою кожу и не оскорбляла мои волосы; как будто она не заставляла меня чувствовать себя ужасным чудовищем, неспособным видеть дневной свет. Как будто она не продала меня как шлюху, а потом не пыталась отослать прочь. Как будто она не украла тело моего брата до того, как я… до того, как я…

Нори так сильно прикусила губу, что почувствовала вкус крови.

– Ты за этим меня позвала? – с горечью спросила она. – Чтобы доказать свою правоту?

– Нет. Я позвала тебя, потому что умираю.

Юко криво усмехнулась и сделала паузу, ожидая, что Нори что-нибудь скажет. Не получив ответа, она рассмеялась, потом закашлялась. Прижатый ко рту носовой платок оказался испачканным черной кровью.

– Ты изменилась, – произнесла Юко. – Растеряла застенчивость.

Нори на мгновение закрыла глаза.

– Я многое растеряла.

– Насчет ссылки… Ты, конечно, понимаешь. Я была расстроена. Я была по понятным причинам расстроена.

Сказать по этому поводу было нечего. Никакого прощения быть не могло, ни в малейшей степени, потому что Юко даже по-настоящему не извинилась. Похоже, в этой семье Нори была единственным человеком, которому когда-либо приходилось сожалеть.

Юко помрачнела и промокнула рот чистой стороной носового платка.

– Мне было очень тяжело. Очень жаль потерять Акиру.

Нори стиснула зубы.

– Не смейте, – прошептала она, чувствуя, как гнев нарастает штормовым ветром. – Не смейте произносить его имя.

– Я его любила, – возразила Юко. – Он был моим особенным мальчиком.

– Вы не знали о нем самого главного. Вы никогда не видели его настоящего. Он был для вас просто вещью!

– Я его знала! – вскипела Юко. – Я его знала, наглая девчонка! В конце концов, он был моим.

Нори бросилась к столбику кровати, вцепившись в него обеими дрожащими руками.

– ОН НЕ БЫЛ ВАШИМ!

Бабушка ахнула.

– Как ты смеешь…

Нори было все равно. В течение многих лет мысли об Акире погружали ее в ад. Она избегала этого каждой частичкой своего существа. Но теперь она позволила барьеру опуститься.

Поток обрушился на нее в полную силу, и она едва могла стоять.

– Его любимым цветом был синий. Его любимым композитором был Бетховен. Он ничего не ел без васаби. Он любил жару больше, чем холод. Он обожал Берлинский филармонический оркестр. Он пил черный кофе. Он не любил сад, пока не встретил меня. И он ненавидел, ненавидел вас!

Юко молча выдержала натиск, ее губы беззвучно шевелились.

– Ты можешь быть так жестока к умирающей женщине? – выдохнула она. – Говорить мне такую ядовитую ложь!

Ты дура. Она не изменилась. Она никогда не изменится. То, как она видит мир, высечено в камне.

– Что ж, теперь он мертв, – холодно промолвила Нори, и эти слова пронзили ее насквозь. – Он мертв, и то, кем он был, и то, кем он мог бы стать, умерло вместе с ним.

Юко прищурила глаза.

– Ты его любила, – сказала она, явно впервые это осознав. – Ты действительно его любила.

Нори не удостоила бабку ответом.

Юко издала жуткий хрипящий звук.

– Я думала, что, если позволю ему немного развлечься с тобой, поиграть свою музыку, он, в конце концов, вернется домой. Я думала…

Нори ее оборвала:

– Зачем вы меня вызвали? Довольно игр! Если хотите меня убить, то убейте уже.

Юко откинулась на подушки, ее гнев иссяк.

– У меня к тебе предложение.

– Да. Вы хотите оставить мне поместье. Полагаю, что это немного более предпочтительно, чем видеть, как его передают государству и делят.

Ее бабушка начала что-то говорить, но закашлялась, согнулась пополам и начала дрожать, как одержимая.

Нори оглядела комнату в поисках воды, а затем повернулась к двери, думая, что позовет кого-нибудь, однако рука Юко метнулась вперед и схватила Нори за рукав.

– Не надо, – жалобно выдохнула старуха. – Не уходи.

Нори повернулась к ней и подождала, пока кашель