Николай II без ретуши - Н. Елисеев

Яков Юровский предлагает сделать снисхождение для мальчика.

«Какого? Наследника? Я – против!» – возражаю я.

«Да нет, Михаил, кухонного мальчика Леню Седнева нужно увести. Поваренка-то за что… Он играл с Алексеем».

«А остальная прислуга?»

«Мы с самого начала предлагали им покинуть Романовых. Часть ушла, а те, кто остался, заявили, что желают разделить участь монарха. Пусть и разделяют».

Постановили: спасти жизнь только Лене Седневу. Затем стали думать, кого выделить на ликвидацию Романовых от Уральской областной Чрезвычайной комиссии. Белобородов спрашивает меня:

«Примешь участие?»

«По указу Николая II я судился и сидел в тюрьме. Безусловно приму!»

«От Красной Армии еще нужен представитель, – говорит Филипп Голощекин. – Предлагаю Петра Захаровича Ермакова, военного комиссара Верх-Исетска».

«Принято. А от тебя, Яков, кто будет участвовать?»

«Я и мой помощник Григорий Петрович Никулин, – отвечает Юровский. – Итак, четверо: Медведев, Ермаков, Никулин и я».

Совещание закончилось. Юровский, Ермаков и я идем вместе в Дом особого назначения, поднялись на второй этаж, в комендантскую комнату, – здесь нас ждал чекист Григорий Петрович Никулин (ныне персональный пенсионер, живет в Москве). Закрыли дверь и долго сидели, не зная, с чего начать. Нужно было как-то скрыть от Романовых, что их ведут на расстрел. (…) Жарко. Ничего не можем придумать. Может быть, когда уснут, забросать комнаты гранатами? Не годится – грохот на весь город, еще подумают, что чехи ворвались в Екатеринбург. Юровский предложил второй вариант: зарезать всех кинжалами в постелях. Даже распределили, кому кого приканчивать. Ждем, когда уснут. Юровский несколько раз выходит к комнатам царя с царицей, великих княжон, прислуги, но все бодрствуют – кажется, они встревожены уводом поваренка.

Перевалило за полночь, стало прохладнее. Наконец во всех комнатах царской семьи погас свет, видимо, уснули. Юровский вернулся в комендантскую и предложил третий вариант: посреди ночи разбудить Романовых и попросить их спуститься в комнату первого этажа под предлогом, что на дом готовится нападение анархистов и пули при перестрелке могут случайно залететь на второй этаж, где жили Романовы (царь с царицей и Алексеем – в угловой, а дочери – в соседней комнате с окнами на Вознесенский переулок). Реальной угрозы нападения уже не было, так как незадолго перед этим мы с Исаем Родзинским разогнали штаб анархистов в особняке инженера Железнова (бывшее Коммерческое училище) и разоружили анархистские дружины Петра Ивановича Жебенева. Выбрали комнату в нижнем этаже, рядом с кладовой, всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка (второе от угла дома), обычные полосатые обои, сводчатый потолок, тусклая электролампочка под потолком. Решаем поставить во дворе снаружи дома (двор образован внешним дополнительным забором со стороны проспекта и переулка) грузовик и перед расстрелом завести мотор, чтобы шумом заглушить выстрелы в комнате. Юровский уже предупредил наружную охрану, чтобы не беспокоилась, если услышат выстрелы внутри дома; затем раздали наганы латышам внутренней охраны. (…) Трое латышей отказались участвовать в расстреле. Начальник охраны Павел Спиридонович Медведев вернул их наганы в комендантскую комнату. В отряде осталось семь человек латышей. Далеко за полночь Яков Михайлович проходит в комнаты Боткина и царя, просит одеться, умыться и быть готовыми к спуску в полуподвальное укрытие. Примерно с час Романовы приводят себя в порядок после сна, наконец – около трех часов ночи – они готовы. Юровский предлагает нам взять оставшиеся пять наганов. Петр Ермаков берет два нагана и засовывает их за пояс. По нагану берут Григорий Никулин и Павел Медведев, я отказываюсь, так как у меня и так два пистолета: на поясе в кобуре американский «кольт», а за поясом бельгийский «браунинг» (оба исторических пистолета – «браунинг» № 3899965 и «кольт» калибра 45, правительственная модель «С» № 78517 – я сохранил до сегодняшнего дня). Оставшийся револьвер берет сначала Юровский (у него в кобуре десятизарядный «маузер»), но затем отдает его Ермакову, и тот затыкает себе за пояс третий наган. Все мы невольно улыбаемся, глядя на его воинственный вид.

Из книги Николая Алексеевича Соколова «Убийство царской семьи»:

Медведев, Якимов и Проскуряков называют этих людей «латышами». В их устах это слово имеет, однако, несколько иной смысл. Главную вооруженную силу большевиков в Сибири составляли латышские отряды и австро-немецкие пленные. Они держались замкнуто, отчужденно от русских красноармейцев. Последние противопоставляли себя им и всех вообще нерусских большевиков называли «латышами». (…) На террасе ипатьевского дома, где был пост № 6, я обнаружил надпись на русском языке: «№ 6. Вергаш карау… 1918. VII / 15» и по-мадьярски «Verhas Andras 1918 VII / 15 eorsegen». Осматривая сады Ипатьева, я нашел здесь обрывок письма на мадьярском языке на имя «Терезочки». (…) В комнате под цифрой II Сергеев обнаружил на южной стене надпись на немецком языке:

Belsazar ward in selbiger NachtVon seinen Knechten umgebracht[25].

Это 21‑я строфа известного произведения немецкого поэта Гейне «Belsazar» («Валтасар»). (…) В этом же нижнем этаже, в комнате под цифрой X, жил пленный солдат австрийской армии по имени Рудольф Лахер.

Юровский Яков Михайлович (7 (19) июня 1878, Томск – 2 августа 1938, Москва) – чекист, один из главных участников убийства Николая II и его семьи. Из отчета об убийстве:

16.07 была получена телеграмма из Перми на условном языке, содержащая приказ об истреблении Романовых. 16‑го в шесть часов вечера Филипп Голощекин предписал привезти приказ в исполнение. В 12 часов должна была приехать машина для отвоза трупов.

… Грузовик в 12 часов не пришел, пришел только в полвторого. Это отсрочило приведение приказа в исполнение. Тем временем были сделаны все приготовления, отобрано 12 человек (в т. ч. семь латышей с наганами), которые должны были привести приговор в исполнение. Двое из латышей отказались стрелять в девиц.

Когда приехал автомобиль, все спали. Разбудили Боткина, а он всех остальных. Объяснение было дано такое: «Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Р-х из верхнего этажа в нижний». Одевались полчаса. Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтобы избежать рикошетов), из комнаты была вынесена вся мебель. Команда была наготове в соседней комнате. Р. ни о чем не догадывались. Комендант отправился за ними лично, один, и свел их по лестнице в нижнюю комнату. Ник. нес на руках А-я, остальные несли подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, А. Ф. спросила: «Что же и стула нет? Разве и сесть нельзя?» Ком. велел внести два стула. Ник. посадил на один А., на другой села А. Ф. Остальным ком. велел встать в ряд. Когда встали – позвали команду. Когда вошла команда, ком. сказал Р‑вым, что, ввиду того, что их родственники в Европе продолжают наступление на Советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к коменданту с вопросом: «Что-что?» Ком. наскоро повторил и приказал команде готовиться. Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, все длилось несколько секунд. Затем началась стрельба, продолжавшаяся две-три минуты. Ник. был убит самим ком-м наповал. Затем сразу же умерли А., А. Ф. и люди Р-х (всего было расстреляно 12 человек): Ник., А., А. Ф., 4 дочери – Татьяна, Ольга, Мария и Анастасия, д‑р Боткин, лакей Трупп, повар Харитонов, еще повар и фрейлина, фамилию которой ком. забыл.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});