Трагедия закона. Простым канцелярским шилом - Сирил Хейр

— Стоп, инспектор! Дайте мне минутку собраться с мыслями, и я с превеликим удовольствием постараюсь ответить на все ваши вопросы… Равно как и на те, которые вы пока еще не успели задать. Дело в том, что я, кажется, начинаю понимать суть происходящего в этом сумасшедшем доме. Раньше мне это почему-то просто не приходило в голову. Было как-то не до того. Так вот, слушайте… Нет, мисс Браун, только не сейчас… Нет, мне нет никакого дела до того, отправят ли эти письма дневной почтой или нет. Я занят. И не собираюсь отвечать ни на какие звонки! Даже если звонить будет сам лорд канцлер… Нет, мисс Браун, я не ожидаю от него звонка, но даже если бы он и позвонил… Пожалуйста, мисс Браун, оставьте нас… прошу вас!.. А теперь, инспектор, слушайте и делайте свои выводы…

— Простите, мистер Петигрю, — обратилась к нему мисс Браун, снова войдя в кабинет через четверть часа.

— Мисс Браун, я же сказал, что занят!

— Да, сказали, но, по-моему, вам это следует посмотреть. Срочно. Кажется, это очень важно.

— Хорошо. Положите на журнальный столик. Чуть позже я сам займусь этим… Кстати, а что это?

— Отчет инспектора Маллета о деле «Бленкинсоп», мистер Петигрю. Его только что доставил посыльный второй смены.

Глава 12

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

Маллет внимательно, хотя и вроде бы равнодушно, просмотрел положенный перед ними на столе текст. Какое-то время ни он, ни Петигрю не произносили ни слова. Затем Маллет устало поднялся со стула и, потянувшись, сказал:

— Ну что ж, именно этого и следовало ожидать, не правда ли? Взяли и вернули… Лично меня удивляет только одно: почему на папке нет в самом конце штампа и традиционной надписи госслужбы «Просмотрено, благодарим вас». Более того, вряд ли посыльный точно знал, где он его подобрал. Скорее всего, нашел где-нибудь среди других бумаг и принес сюда. Случись иначе, все равно ничто бы не свидетельствовало, что мой отчет поступил не из канцелярии старшего инспектора.

— Что, в свою очередь, заставляет меня задуматься, уж не проделала ли тот же самый путь и масса других документов, — задумчиво произнес Петигрю.

— Честно говоря, не думаю. И не думаю, что мы когда-нибудь об этом узнаем, сэр. Лично я сам себя виню за то, что вообще позволил себе выпустить этот чертов отчет из своих рук, хотя рассуждать об этом, боюсь, слишком поздно. Впрочем, все ведь полностью совпадает, не правда ли, мистер Петигрю? Мы в любом случае, не говоря уж о взаимных симпатиях, прекрасно побеседовали, и не сомневайтесь, я ни в коем случае не забуду ни слова из того, что вы мне сказали. Рад был вас повидать, и до скорой встречи на расследовании сегодня днем…

Народу на расследовании собралось, как ни странно, совсем немного. Кроме Петигрю, единственным представителем управления был главный менеджер, который, как видно, явился сюда только для того, чтобы лично удостовериться в том, что происходит и почему. Местная пресса была представлена неряшливо одетой молодой женщиной, весь вид которой говорил, даже кричал о ее полной неспособности или категорическом нежелании хоть что-то вытащить на свет божий. Бог ей судья… Жюри из семи присяжных выглядело так, будто все они проглотили по жабе, к тому же по меньшей мере половину из тех, кто собрался, составляли переодетые в гражданское платье полицейские.

Первым свидетелем был необычайно взволнованный человек среднего возраста в мятом черном галстуке. Подтвердив под присягой, что является родным братом покойной мисс Дэнвил и, соответственно, ее единственным близким родственником, он сообщил, что официально опознал тело сестры в больничном морге, ответил на несколько второстепенных вопросов и буквально через несколько секунд куда-то исчез. Неряшливо одетая журналистка черкнула пару строк в свой блокнот, постучала карандашом себе по зубам и нарочито громко зевнула. Она все еще стояла с широко открытым ртом, когда вызвали очередного свидетеля — врача, который, как хорошо помнил Петигрю, в ту злополучную пятницу явился к ним в офис, чтобы убедиться в смерти мисс Дэнвил. Затем место свидетеля занял местный патологоанатом и на редкость занудно поведал суду о деталях посмертного вскрытия. Он говорил настолько «специально», употребляя в основном чисто технические термины, что прошло довольно много времени, прежде чем до репортерши наконец дошел смысл его слов, и она, тут же забыв о зевоте, лихорадочно застрочила в своем блокноте.

Выражаясь нормальным языком, мисс Дэнвил умерла от колотой раны в районе живота. Рана была небольшой, но весьма глубокой. В результате ренальная, то есть почечная артерия оказалась проколотой, что неизбежно привело к обильному внутреннему кровоизлиянию, которое и стало непосредственной причиной очень быстрой смерти жертвы. Использованное для этого орудие преступления являло собой некий длинный, тонкий и достаточно острый инструмент. Безусловно, не нож обычного типа. Скорее, как предположил патологоанатом, что-то вроде стилета. Края раны были ровными, что, помимо всего остального, указывало на цилиндричную форму указанного орудия. Если ему будет позволено сделать — весьма вероятное предположение, заметил он, то… Однако коронер был против каких-либо предположений, и патологоанатом продолжил свое монотонное, чисто профессиональное, чисто анатомическое описание всех остальных частей тела покойной мисс Дэнвил, ни на одной из которых не было обнаружено никаких видимых признаков отклонений. Петигрю ровно ничего не понимал в медицине, тем не менее не без удовлетворения и интереса отметил про себя констатацию полного отсутствия каких-либо нарушений в мозгу у бедняжки мисс Дэнвил. Следов иных ранений, сказал в заключение патологоанатом, на теле жертвы замечено не было.

Как и предсказывал Маллет, на этом коронер объявил перерыв и формально отложил расследование на неопределенное время. Пока он терпеливо объяснял членам жюри присяжных их обязанности до следующего заседания, Петигрю находился в состоянии некоторого ошеломления. По сути, ему, конечно, заранее было известно практически все, что скажет патологоанатом, однако когда это громко и недвусмысленно прозвучало на весь зал, он невольно испытал чувство глубокого шока. И даже попытался физически представить себе ту небольшую, глубокую колотую рану. «Если ему будет позволено сделать весьма вероятное предположение, то…», вспомнил он слова патологоанатома. Да, интересно было бы узнать, что именно он хотел сказать, если бы ему тогда позволили. Впрочем, все это не столь уж и важно, поскольку известно и без него. Как тогда заявил Эдельман? «Мы предусмотрели все, все вплоть до орудия убийства… называемого в обыденной речи канцелярским шилом». Итак, «невинная развлекаловка», как определила их «заговор» миссис Хопкинсон, превратилась вдруг в страшную реальность, глупый фарс оказался самой настоящей трагедией. На какое-то мгновение Петигрю показалось, что от осознания происходящего он сам вот-вот потеряет сознание, но затем он усилием воли вернул себя в реальность и заметил, что в зале все уже стоят и что ему усиленно делает какие-то знаки стоящий у двери инспектор Джеллаби.

Еще не отойдя полностью от только что испытанного шока, Петигрю, нисколько не возражая и даже не выказывая ни малейшего удивления, покорно прошел с ним в ближайший полицейский участок. Маллет, в ходе судебного расследования незаметно сидевший в самом конце зала, столь же незаметно покинул его еще до окончания заседания и теперь спокойно ожидал их появления в участке. Здесь во время всей их затянувшейся беседы он также сидел в углу тихо как мышь, насколько, разумеется, это было возможно, учитывая его внушительные габариты, и философски взирал на колечки дыма, поднимающиеся к потолку из его знаменитой трубки.

Инспектор Джеллаби начал с того, что корректно и вежливо, но при этом весьма настоятельно попросил Петигрю напрячься и как можно детальнее рассказать обо всех, даже, казалось бы, самых незначительных событиях второй половины дня той злополучной пятницы. Хотя говорить-то, собственно, особенно было не о чем, поскольку Петигрю, как он ни старался, никак не приходило в голову ничего, что могло бы оправдывать или, тем более, подтверждать подозрения о возможности насильственной смерти мисс Дэнвил.

— Вы, случайно, не заметили ничего, что могло бы послужить орудием убийства? — спросил он.

— Нет. Впрочем, я и не пытался искать. Хотя комнатка маленькая и почти пустая. Практически никакой мебели.

— Не говоря уж о трех, целых трех днях, в течение которых там можно было все прибрать, — с явным огорчением произнес Джеллаби, а потом, задумчиво покачав головой, добавил: — И тем не менее это орудие, очевидно, было весьма необычного характера. Наверняка.

— Да, но у нас в управлении таких полно. Например, у моей секретарши, согласился с ним Петигрю.