Новый Мир ( № 5 2009) - Новый Мир Новый Мир

Апокалиптические кадры (сильно напоминающие хронику «9.11»): прохожие, задрав головы, смотрят, как по городу носятся гигантские синие шаровые молнии, от которых рушатся небоскребы, а люди превращаются в черные скелеты на фоне ослепительной вспышки и исчезают, распавшись в пыль.

Манхэттен и Лори, душевно побеседовав на Марсе о ценности человеческой жизни, возвращаются аккурат на пепелище Нью-Йорка. Поняв, что к чему, они телепортируются в Антарктиду, где происходит второй раунд схватки супергероев с зарвавшимся Умником. Однако и здесь, несмотря на явное преимущество полубога Манхэттена, Озимандис, уже прижатый практически к синему ногтю, одерживает победу. С помощью телевизионного пульта. Он просто включает свои бесконечные телевизоры, где по всем существующим каналам всех стран транслируется заявление Никсона: «Ввиду великой трагедии мы прекращаем вражду, чтобы совместными усилиями...» и так далее. Озимандис добился своего — он спас человечество. Принеся в жертву миллионы жизней — сохранил миллиарды. Всем прочим супергероям остается только молчать о том, как это произошло. Бескомпромиссный Роршах, конечно же, протестует, и Манхэттену приходится разнести его на куски. Остается только красное пятно Роршаха на белом снегу.

Итак: Справедливость повержена; Всемогущество, устав от людских этиче­ских непоняток, отбывает в другую галактику; влюбленные Обыватели — Сова и Лори — отправляются в частную жизнь, а перехитривший всех Самый Умный остается в полном антарктическом одиночестве, заметаемый снегом в своем роскошном Карнаке с разбитой стеклянной крышей.

Эпилог: Лори и Сова счастливы, принимают у себя в гостях маму Лори и поддерживают гармонию в сексуальной жизни периодическими подпольными вылетами на Соволете.

Нью-Йорк отстраивается после катастрофы (в кадр ненавязчиво попадает знаменитый «Граунд зеро» — котлован на месте рухнувших башен-близнецов). Мир процветает и напоминает коммуну хиппи. Но ничего не кончается. В редакции газетчики, опупевшие от отсутствия новостей, раскапывают среди старой почты дневник Роршаха — так что есть шанс, что правда выйдет наружу и хрупкое равновесие будет нарушено. Круг замыкается: начало фильма (и комикса) — желтый, запачканный кровью значок-смайлик на халате Комедианта, конец — желтый смайлик на майке толстого редакционного недотепы. Он жует гамбургер, кетчуп, как кровь, пятнает улыбающуюся желтую рожицу. Вечное возвращение. Вечная, кровавая шутка.

В этой конструкции пленяет в первую очередь не столько разгул фантазии, не столько азарт и последовательность, с какими авторы вслед за Аланом Муром деконструируют супергеройский миф, который в итоге оказывается приемлемым разве что в качестве домашнего средства от импотенции, — поражает больше всего абсолютная законченность и герметичность этой постройки.

Альтернативная реальность «Хранителей» очень походит на нашу, но наглухо отделена от нее целым рядом мизантропических мировоззренческих аксиом. Здесь история, как заезженная пластинка, движется по кругу, а не развивается по спирали. Здесь исключен всякий прогресс. Человеческая природа дика и неизменна; ее невозможно исправить, можно лишь обмануть и запугать, да и то ненадолго. Здесь любая сверхчеловеческая попытка спасения мира оборачивается горами трупов, человечество напоминает огромный термитник, а Мироздание в целом — часы без Часовщика.

Таков взгляд на жизнь отчаянного человеконенавистника Алана Мура. В комиксе он выражен намного острее, чем в фильме. Чего стоит хотя бы вставная новелла, комикс в комиксе — история «Черной шхуны», о том, как моряк, пытаясь спасти родной город от нападения инфернальных пиратов, плывет с острова на материк на ужасном плоту, связанном из вздувшихся мертвых тел, и за время пути сам неумолимо превращается в исчадие ада, занимая в конце концов подобающее ему место на борту черного адского корабля.

Безнадежный, придуманный мир Хранителей, с его альтернативной исто­рией, искаженной вмешательством сверхчеловеков, напрашивается на сравнение с нашим. Сравнение это невольно наводит на мысль, что мы живы, кажется, только за счет того, чего в мире Хранителей нет. Наш падший, нелепый, дикий и глупый мир все еще существует благодаря незаметному присутствию невидимого Часов­щика. Суперспособности — это все ерунда, человечество может уничтожить и себя и планету в любой момент, недаром прозвище Доктора Манхэттена напрямую отсылает нас к Манхэттенскому проекту. Мы живы просто потому, что Кто-то присматривает за нами и не позволяет сбыться всем обуревающим нас разрушительным сверхчеловеческим, то бишь человекобожеским, фантазиям и порывам.

«Кто сохранит от Хранителей?» — эта цитата из Ювенала — последняя фраза комикса и слоган рекламной кампании фильма.

Это — «доказательство от противного».

Можно подумать, что для России, где комикс всегда был презренным жанром, а супергеройский американский миф — забавной сказкой для любителей кино, попкорна и пива, вся эта изощренная деконструкция не имеет никакого значения.

Хочется верить, что это не так. Дело в том, что с выходом «Хранителей» российскому зрителю и читателю одномоментно, и в кинематографическом и в печатном варианте (книга «Хранители» недавно вышла в издательстве «Амфора»), подарили такое неведомое явление, как интеллектуальный комикс. И если данный жанр приживется в России, это будет для всех нас большой удачей.

Сознание российского обывателя в еще большей мере, нежели сознание среднего американца, представляет собой мутное варево взаимоисключающих мифов и всякого рода интеллектуальных химер. И они так агрессивно атакуют наш неокрепший мозг, что хочется найти для них какую-то более-менее безопасную оболочку. Комикс — идеальное средство для эстетической утилизации всех этих радиоактивных продуктов мозговой деятельности.

Во-первых, это дешево. Во-вторых, чтение книжек, состоящих из картинок с репликами, заключенными в «пузыри», задействует одновременно множество всяких нейронных связей и позволяет погрузиться в альтернативную реальность по уши, сполна утоляя мифологический голод. В-третьих, комикс, в отличие от печатного текста и даже кино, никак не спутаешь с «жизнью»; это по определению придуманная реальность.

Как прекрасны были бы комиксы по мотивам произведений всех наших любимых альтернативных историков, философов, политологов и языковедов: Галковского и Проханова, Задорнова и Фоменко, Дугина и Леонтьева! Поклонники с утра занимали бы очередь у газетных киосков, чтобы купить очередную рисованную историю про каких-нибудь древних Атлантов, живших с незапамятных времен на русской равнине и давших начало всем человеческим языкам. А скольким писателям и художникам нашлась бы работа! А каким качественным стало бы наше кино, снятое по заранее и тщательно прорисованным раскадровкам! И главное, народ перестали бы планомерно сводить с ума, печатая весь этот бред вперемешку с новостями на страницах газет и транслируя по телевидению!

Красота!

А в общем, мечтать не вредно…

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ДНЕВНИК ДМИТРИЯ БАВИЛЬСКОГО

Спектакли Лаборатории Дмитрия Крымова в театре «Школа драматического искусства»

 

Некоторые спектакли, которые режиссер Дмитрий Крымов ставит со своими студийцами, идут в старом помещении васильевского театра — на Поварской, другие — в новом здании на Сретенке, сшивая разрыв поколений и времен, случившийся после удаления художественного руководителя из «Школы драматического искусства».

Ведь раньше труды и дни этого важного для нас театра объединяла фигура Анатолия Васильева, построившего этот дом; ныне, в отсутствие лидера, «Школа драматического искусства» рассыпалась на несколько разных направлений.

С одной стороны, это работы Бориса Юхананова (последней — многодневной «венской репетиции» «ЛабораТОРИЯ. Голем» — посвящен февральский выпуск «Художественного дневника»), с другой — спектакли, связанные в единое целое музыкой Владимира Мартынова (им посвящен сентябрьский выпуск «Художественного дневника» за прошлый год). Есть еще в нынешнем репертуаре работы Игоря Яцко, других режиссеров, дружественных васильевской эстетике.

Однако только работы студийцев под руководством Крымова сообщают афише «Школы» некоторую цельность. Здесь важно, что Дмитрий Крымов не только режиссер, но еще и художник. Критика именно в отношении Крымова употребляет расплывчатое понятие «театр художника», обеспечивающее в ситуации культуры переходного периода жизненность и жизнестойкость его поисков [18] . Поэтому так важно и интересно проанализировать смещение акцентов в «театре художника» с актерской игры, без которой невозможно представить театральное искусство, на окружающий актеров антураж.