Графиня Козель - Юзеф Крашевский

Ночью она не сомкнула глаз, терзаемая страшными кошмарами, которые обычно рождаются в неволе. Едва забрезжил рассвет и сумрачное небо заалело на востоке, – служанки еще спали, только слышались в тишине гулкие шаги часового, – когда Козель вскочила и подбежала к глубокой оконной нише, в которую сочился скудный свет.

Из окна открывался вид на никогда не виданную ранее равнину, которая тянулась до самого горизонта, где синела полоса лесов. Там и сям были разбросаны купы деревьев, над крышами домов, из-за зелени к небу поднимались столбы дыма. Вокруг было пустынно и тихо.

Замок стоит на горе, круто спускающейся к небольшому селению. Внизу среди низкорослых верб вьется дорога. По дороге, подгоняемое оборванным пастушонком, бредет, понурив головы, стадо коров. Местность совершенно незнакомая.

Из спальни, где графиня Козель провела ночь, она, неслышно ступая, прошла в другой, более просторный покой. Здесь посредине стоял дубовый стол, вдоль стен лавки и несколько табуреток, а со стен, с потемневших от времени запыленных портретов взирали чьи-то грозные лица. Над камином висел старинной работы, высеченный из камня герб, облупившийся, с отбитыми краями, от которого уцелели лишь щит да шлем. За этим сводчатым покоем была еще круглая комнатка в башне с окном, выходившим на другую сторону. Оттуда виднелись леса, холмы, селения и опять незнакомые просторы, и там, в горах, лепились рыцарские замки.

В круглой башне валялась какая-то рухлядь, а в пустом стенном шкафу лежала на полке под толстым слоем пыли забытая кем-то старая, истрепанная Библия с истлевшими, изъеденными мышами страницами. Анна с жадностью схватила Библию, но она выскользнула у нее из рук, и по полу рассыпались отдельные листочки.

Из этой комнаты окованные железом дверцы, запертые на засов, вели в таинственные глухие закоулки замка, где не было ни малейшего признака жизни.

Светало. Под окнами возле своих гнезд суетились ласточки. Вернувшись в спальню, графиня застала там служанку, которая предложила ей свои услуги. Но Анна отказалась. Утолив жажду несколькими глотками тепловатой, непонятного вкуса жидкости, она подошла к окну. В оконной нише стояла каменная скамья, которая словно приглашала сесть и глядеть в мир, хотя в мире этом ничего, кроме широких голых полей и зелени, не было.

Козель устремила взор на дорогу. По дороге в сторону полей тянулись возы и шли люди, гнали стада, а за ними поднималось, клубилось облако пыли и, словно устав, оседало где-то вдали.

Время шло. В полдень принесли еду. Служанка пригласила Анну к столу. При виде тюремного обеда она расплакалась. Припомнились ей пиры, когда она принимала у себя королей, плененных ее черными очами. Блеск в глазах не померк, а вот счастье развеялось, как обманчивый мираж. Графиня вернулась к окну и по-прежнему не отрывала глаз от дороги, втайне надеясь увидеть кого-то; она верила: Заклика будет искать ее.

Но ни в тот день, ни на следующий никого, кроме стада, пастушат и возов, она не увидела на дороге. Никто не взглянул даже в сторону замка. Анна ходила от окна к окну, но вокруг было пустынно и дико. Вечером какой-то мальчуган в лохмотьях рвал траву возле стены. Графиня бросила ему чудом уцелевшую монетку и, высунувшись из окна, тихо спросила, как называется замок. Ребенок, словно не понимая, чего от него хотят, долго молчал, но, наконец, еле слышно пробормотав: «Носсен», – в испуге убежал.

Название как будто знакомое, и в то же время оно мало что говорило Анне. Правда, теперь она знала, что находится где-то в окрестностях Дрездена и Мейсена. Анна Козель, которая освободила Бейхлинга, его братьев и сторонников, облегчила участь Бетгера, оказалась в еще худшем положении, чем они. И не было никого на свете, кто бы хотел или мог освободить ее из неволи. Опять промельнула мысль о Заклике, но что он мог один против стражей короля и высоких стен.

На третий день, как обычно задумчиво глядя в окно, графиня увидела вдруг на дороге всадника, который медленно ехал со стороны Дрездена. Опустив поводья, всадник с любопытством оглядывал окрестность, потом поднял глаза к замку и, казалось, нарочно придержал коня, словно ища кого-то глазами. На нем была серая епанча, и по лицу желтому, изможденному Анна тотчас узнала своего верного Заклику. Вздрогнув, она замахала белым платком. Всадник тоже достал платок, будто отирая пыль с лица, он давал ей понять, что видит ее. Да, это был Заклика. Анна еще издали узнала его по осанке и движениям. Сердце колотилось в груди. Хоть одна душа помнит о ней, хочет ее спасти. Всадник, оглядываясь на замок, медленно продвигался вперед, пока не скрылся за откосом горы.

После отъезда графини Заклика задержался на несколько дней в Галле. Он выжидал: хотел узнать, куда ее повезут, и последовать за ней. Однако пруссаки приказали ему убираться из города. Тогда Заклика, переодевшись, отправился в Дрезден и явился прямо к Леману. Увидев его, банкир побледнел от страха, запер все двери и не успокоился, прежде чем не удостоверился, что Заклика ни с кем в Дрездене не виделся, не разговаривал и для виду даже оставил службу у графини. Однако долго он еще не мог вымолвить ни слова, а когда заговорил, казалось, страшился даже звука собственного голоса.

– Как до этого дошло, – начал Леман, – и кто виновник ее бед, понять трудно, одно только безусловно, теперь несчастьям ее не будет конца. Король разгневан, а королевский гнев страшен и неумолим. Когда король просто зол, это быстро проходит, но оскорблений он никому не прощает. Графиня Козель погибла!

Заклика молча слушал.

– Да, она погибла, – продолжал Леман. – Причинив кому-нибудь зло, король преследует свою жертву и ни за что не допустит пред свои ясные очи. Графиня Козель отказалась вернуть письменное обещание, и король ей этого не простит. Левендалю приказано конфисковать все ее имущество: деньги, драгоценности, имения. Пильниц забрали, другие именья тоже. Король отдал приказ разыскать и переписать все, что ей принадлежало, якобы для того, чтобы спасти состояние для детей, а ей отрезать все пути к побегу и отмщению.

Леман придвинулся вплотную к Заклике.

– У меня тоже забрали все. Явились по поручению короля, противиться было бессмысленно, книги подтверждали.

– Как? Все забрали! Но не ту тайную сумму, что графиня велела мне взять?

Заклика достал зашитую в рукаве записку и протянул банкиру, который взял ее дрожащими руками.

– А ведомо ли вам, – пролепетал он, – что было бы с нами, если бы кто-нибудь узнал об этой записке и деньгах? Меня заточили бы в Кенигштейн, а мои дети пошли бы побираться. Флемминг, Левендаль и прочие не упустили бы случая запустить руку в мой железный сундук.