Капкан (СИ) - Лин Брук

Сердце начинает биться чаще. Я надеялась, что слова Эльдара пройдут мимо ушей Роланда или, по крайней мере, не удостоятся внимания.

— Пусть это останется между мной и им, — отвечаю, нехотя.

— Мечтала родить ему дочь? — спрашивает, игнорируя мои слова.

— Зачем говорить сейчас об этом?

— Имею право знать.

— Имеешь право? Это моя личная жизнь, какой бы она не была!

— Говорит та, которая без разрешения лезет за границы других людей? — усмехается, впервые за этот разговор бросив на меня короткий взгляд.

— Господи. Тебе интересно слушать истории с просроченным сроком давности?

— Мне интересно знать, насколько ты тупая. Серьёзно, ты мечтала иметь детей от него? — он кажется слишком пристрастным, ощущение, что это задевает его глубже, чем может показаться на первый взгляд.

— Моя тупость заключалась лишь в неразборчивости. А хотеть иметь детей от любимого человека — это естественный процесс многих отношений, — замечаю, как дёрнулись мышцы на его лице при слове "любимый", и от чего-то становится гадко на душе. — Я не понимаю, почему мы вообще говорим сейчас об этом.

Искренне не понимаю. Ведь история с Эльдаром хоть и заняла место в моей душе, но не имеет больше никакого значения. Сердце не дрогнет при упоминании о нем, а разум не встанет на дыбы.

— А я не понимаю, почему ты упомянула это в разговоре с ним.

— Упомянуло то, что он исполнил мои мечты с другой? Дело ведь не в дочери, а в имени, которое он ей дал! — всё-таки, вырывает из меня признание, и это раздражает.

— Хочешь сказать, этот ублюдок назвал дочь именем, о котором мечтала ты? — его взгляд вновь звереет.

— Возможно, он и не помнил об этом при выборе имени. В любом случае, в свои слова я вложила отвращение к его личности, нежели чувство упущенного счастья. Если ты, конечно, об этом.

Хотя, уверена, что об этом.

Молчит, что-то обдумывает в своей голове, сжимая нервно руль.

— Мы можем поговорить спокойно? — спрашиваю, не сумев справиться с гнетущей тишиной.

— А мы сейчас как говорили?

— Я о другом. Мы можем говорить без провокаций, скрытых или явных оскорблений друг друга?

— Можем помолчать.

— Иногда твоё молчание хуже всяких слов.

В ответ тишина. И я не могу её вынести. Внутри меня взрывается пузырь вопросов, обращённых только ему, который рос все эти годы.

— Поговорим о Ариане? — произношу неуверенно.

— О чем конкретно?

— Судя по тому, что я помню, вы были близки. Так может расскажешь мне, о чем мечтала она?

— Ты говоришь о ней в третьем лице. Не признаешь эту часть себя?

— Зачем? Между нами нет ничего общего.

— Ошибаешься, — уголок его губ вздрагивает в легкой улыбке. — Между вами намного больше общего, чем ты можешь предположить.

— Например? — меня охватывает дикое любопытство.

— Например, — задумывается, — Ты мечтала стать гонщицей. Упрашивала Эрнеста, чтобы он научил тебя водить. Но, вместо этого, он купил тебе велосипед. — невольно расплывается в улыбке. — Стоит ли говорить, в каком ты была бешенстве от этого подарка?

— Сейчас я люблю велосипеды.

Смотрит на меня с хитрой усмешкой на губах. А во взгляде читается: «это неудивительно».

— Мы много времени проводили за велопрогулками. Однажды мы уехали далеко в лес, нашли каменистый крутой склон. Я сказал тебе ждать меня наверху, не ехать за мной. Но ты — это ты. В очередной раз решила доказать, что ничем не хуже меня. Поехала следом, сровнявшись со мной, нагло улыбнулась и отпустила руки. Мол, смотри Роланд, какая я крутая, наплевала на твои слова и качусь по жуткому склону без рук.

— Упала?

Кивает в ответ:

— Расшибла себе колени, руки, сломала велосипед, но не заплакала. Весело улыбалась.

— Кто бы мог подумать, что через пятнадцать лет я проделаю нечто подобное с твоей машиной, — не удержавшись, начинаю смеяться, вспомнив историю на границе.

Удивительно, но из уст Роланда тоже вырывается короткий смех. Такая легкость кажется для меня нереальной.

— Мы, — запинаюсь, — Вы часто встречались?

— Каждый день, если я находился в городе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты жил рядом?

— Нет. Около двадцати минут езды на велосипеде. Если это были будние дни, я брал с собой листы бумаги, маркер, садился под твоими окнами, и мы переписывались.

Я расплываюсь в улыбке:

— Креативно, — единственное, что удаётся вымолвить.

— Однажды, я приехал к тебе поздно вечером, ты была в ужасном настроении. Я пообещал, что выкраду тебя завтра с утра со школы, и мы пойдём гулять в парк. На что ты ответила, будто ждать не хочешь, и бесцеремонно вылезла в окно. Гуляла ты в этот день в пижаме и в моей куртке, — каждое его слово пропитано таким теплом, что даже в самую стужу, вспомнив о них, я согреюсь.

Так хочется окунуться с головой в те дни. Прожить каждый миг, прочувствовать свою детскую влюбленность всем сердцем. Уверена, это было прекрасно — сбегать из дома через окно и гулять с ним под звездным небом в парке.

— Мне казалось, что я была мягкой и покладистой.

— Почему?

— Просто ты с таким теплом вспоминал о Ариане.

— И как это связано с покладистостью?

— Твоё отношение к ней похоже на отношение к Лайле. Вот я и решила, что была похожа на твою сестру.

— Все было в меру. И, как ты можешь понять, найти общее между вами не так уж сложно.

— Сумел провести параллели дурного нрава. Ничего хорошего от неё я не приобрела.

— Дурной нрав, как ты выразилась, порой приходится по вкусу.

На этих словах я решаю закончить наш разговор. Каждая его фраза растекается по душе сладким мёдом. И я не хочу, чтобы одно случайное слово или действие все испортило.

Когда мы доезжаем до заброшенных зданий, под кожу начинает пробираться стая муравьев. Настолько жутко и отвратительно это чувство неизвестности и страха.

Роланд звонит кому-то, спрашивает всё ли готово и все ли на месте, получив ответ, отключается, заезжает в один из переулков и останавливается.

— Ариана где-то здесь? — осматриваюсь по сторонам, с ужасом разглядывая разваленные дома. — Не говори, что они держали маленького ребёнка среди этого кошмара!

— Нет. Здесь назначена встреча.

Минут через пять перед нами появляется чёрный автомобиль с тонированными окнами. Роланд достает из бардачка конверт. По виду кажется, что в нем находится внушительная сумма денег. Мужчина переводит на меня строгий взгляд, говорит сидеть на месте и не при каких обстоятельствах не появляться на улице, пока не позволит.

— Хорошо, — шепчу в ответ, и он выходит из машины.

К нему навстречу выходит другой мужчина. Выглядит презентабельно, но молодо, скорее всего, ровесник Роланда. Делаю вывод, что это не кукловод, ведущий игру. Незнакомец, оглядываясь, подходит к Ханукаеву, который протягивает ему конверт. Тот заглядывает в него, достаёт деньги и начинает их пересчитывать. Я не дышу. Наблюдаю за всем, замерев, вцепившись пальцами в кожаное сидение. Досчитав, мужчина кивает Роланду, поворачивает голову в сторону своего автомобиля и жестом руки даёт добро открыться дверям.

Оттуда выходит уже знакомая мне женщина и помогает выйти следом за ней маленькой девочке. Увидев Ариану, в моем организме происходит настоящий бунт. Каждый орган, каждая клетка меня хочет вырваться наружу, вырваться к ней. Обнять её. Но я помню слова Роланда, поэтому из последних сил наблюдаю за тем, как няня ведёт мою девочку к мужчинам, что-то объясняет ей и передаёт Ханукаеву. Как только Роланд берет Ари на руки, я выдыхаю с облегчением и не могу сдержать слез счастья. Мужчины пожимают друг другу руки и расходятся по разным сторонам.

Каждый шаг Роланда отбивается на сердце, измеряясь десятилетиями. Хочется разрыдаться и смеяться одновременно от того, что я вижу малышку. От того, что она находится на руках у родного отца, нежно положив голову ему на плечо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он открывает мою дверь, позволяет выйти на улицу, прикрыв меня своим телом.

— Мамочка, — глаза дочери расширяются от удивления и счастья, и она расплывается в улыбке.