Служители тайной веры - Роберт Святополк-Мирский

— Тогда я буду вынужден убить тебя, — просто сказал Василий.

Федор рассмеялся.

— Ты с ума сошел, Медведев. Тяжелый путь расстроил твой разум. Ты ведь, кажется, хорошо знаешь, как выглядит темница замка Горваль?..

— Но я вышел из нее, князь, так же как вышел из терема на Ипути. Разве ты забыл, как это случилось?!

Федор покраснел.

— Ты, кажется, угрожаешь мне?

— Князь, разве для этого я сюда приехал? — с горечью и упреком спросил Медведев.

Федор устыдился.

— Ну, хорошо, допустим, я дам тебе такую клятву. Но ведь я не могу ручаться за моих братьев.

— Тебе лучше знать, князь, что братья не сделают без тебя ни одного шага, а если захотят, то не смогут, потому что они только выполняют то, что задумал ты...

Федор повернулся на каблуках и задумчиво прошелся по залу. Некоторое время он стоял в дальнем углу и, глядя в потолок, размышлял. Потом стремительно подошел вплотную к Медведеву.

— Скажи мне, Василий, только откровенно, слышишь! Ради чего ты все это делаешь? Почему ты спасаешь нам жизнь ценой такой странной клятвы? У тебя есть какая-то тайная цель — я чувствую это!

— Да, князь. У меня есть тайная цель. — Медведев смело и открыто смотрел в глаза Федору. — Рано или поздно я должен получить твой ответ. А ты ведь не сможешь написать с того света?! Скажу прямо — я забочусь о твоей жизни и дальнейшей безопасности только потому, что нахожусь на службе Великого Московского князя и порученные мне дела привык исполнять точно.

Федор холодно покивал головой.

— Спасибо за откровенность. Вот этому я, пожалуй, поверю.

Князь опустил голову и вдруг увидел на полу лужицу крови у правой ноги Медведева. На глазах Федора в эту лужицу упала очередная капля, и маленькие брызги едва заметными точками рассыпались по серой каменной плите.

— Почему ты не сказал, что ранен?! — воскликнул Федор.

На неподвижном лице Медведева едва заметно дрогнули уголки губ — впервые за весь разговор он попытался улыбнуться и, протянув князю правую руку, разжал крепко стиснутый кулак. Обломок острой шпоры глубоко впился в ладонь.

— Здесь так тепло и тихо... Я боялся уснуть... — сказал Медведев.

Князь молча посмотрел на кровавую лужицу и едва слышно вымолвил:

— Я сделаю все, как ты хочешь...

...С утра моросил дождь, потом кончился, но небо осталось пасмурным, и долго еще в лесу капали с листьев чистые, прозрачные слезки.

Марья осторожно пробиралась верхом, объезжая стороной пышные заросли орешника и стараясь не задевать веток с желтеющими мокрыми листьями.

На поляне у ручья, где лежал огромный старый дуб, поверженный грозой много лет назад, Марья спешилась и пошла вдоль берега, временами оглядываясь и прислушиваясь. Но вокруг никого не было, и только шорох падающих капель нарушал утреннюю осеннюю тишину.

Марья без особой надежды склонилась над поваленным дубом и сунула руку в дупло. Вопреки ожиданиям, там оказалась записка, и, нетерпеливо развернув ее, Марья быстро прочла:

Моя милая Марья!!

Смерть внезапно протянула ко мне костистую лапу и, уклоняясь от этого прикосновения, я помчался в Вильно, чтобы сохранить жизнь, отказавшись от всех своих прежних планов.

Марья вскочила в седло и, не разбирая дороги, помчалась домой.

Мокрые ветки хлестали ее со всех сторон, и если бы улыбка на лице девушки не выдавала какую-то скрытую радость, можно было бы подумать, что не капли давно прошедшего утреннего дождя, а слезы текут по ее щекам...

...Никифор Любич, меланхолично пожевывая травинку, читал послание, запечатанное перстнем со знаком Высшей Рады Братства, а Трофим с Черного озера сидел рядом и большой иглой зашивал кожаную куртку, за подкладкой которой это послание недавно лежало.

Никифор закончил чтение и, скомкав письмо, сжег его на серебряном блюде, задумчиво наблюдая, как пламя медленно и неохотно ползет по складкам влажной бумаги.

— Не знаешь, почему они так долго тянули с ответом?

— Кое-что слыхал...

Трофим откусил нитку и, воткнув иглу за отворот рукава, бережно обмотал вокруг нее остаток нитки.

— Долго совещались, — пояснил он, — никак не могли решить, стоит ли с этим связываться. Все, кто знает Федора, говорили, что ничего из этого не выйдет. Вспоминали, что в роду Вельских никто не отличался упорством и постоянством, хотя почти у всех были большие претензии и крупные замыслы... Федор, конечно, умнее и тоньше Семена, но он склонен к невыполнимым проектам и слаб духом, потому вряд ли сумеет довести начатое до конца. Если же мы начнем ему помогать, а потом он, в минуту слабости, сделает неверный шаг, мы подставим под удар наших людей, которые так или иначе будут связаны с этим делом. Я слышал, что Рада получила указание Преемника не рисковать людьми, если нет полной уверенности в успехе. Говорят, что в Московском княжестве какой-то настырный монах уже напал на след новгородской общины. Если у Вельского ничего не выйдет и вместе с ним попадутся наши, это может повести к раскрытию тайны братства. Вот они и колебались, стоит ли риска слабая надежда на успех. Да и братья Федора им хорошо известны. Олелькович имел все возможности стать Великим Новгородским князем, потом Великим князем Киевским, но не стал ни тем, ни другим, бездарно упустив свою удачу... Правда, десять лет назад он невольно оказал братству огромную услугу, незаметно доставив пророка Схарию в Новгород, благодаря чему и возникла у нас там сильная община. Но князь только и годится на выполнение дел, о смысле которых сам не подозревает. В остальном же он пустой краснобай, ни на что не пригодный. Ольшанский хороший воин, но, говорят, он ничего не смыслит в политике. Все это и заставило Раду усомниться в успехе.

— Я так и думал. В конце концов, они взвалили все дело на меня. Рада пишет, что, не придя к определенному решению, они доверяют моему опыту и позволяют действовать по своему усмотрению в пределах имеющихся под моей рукой людей и возможностей, но при полной моей ответственности в случае неудачи. Почему, черт возьми, они не сообщили этого раньше?! Еще вчера я взялся бы за дело и, пожалуй, доказал бы им, что при определенной ловкости можно было добиться успеха. На престоле Литовского княжества воцарился бы человек, выполняющий любую волю Федора, а Федор выполнял бы любую нашу волю...

— Что же мешает тебе взяться за это сегодня?

— Боюсь, что уже поздно. Надо было сначала позволить мне действовать, а потом совещаться. Вчера ночью Федор уехал в Вильно, меняя коней каждые двадцать верст. Догнать его невозможно. Только что Марья показала мне записку, из которой ясно, что он решил отказаться от всех своих намерений. Я пока не знаю, что его к этому побудило, но раз он так торопится, наверно, у него нет другого выхода. Или, наоборот, появился новый, о котором мы еще не знаем... Боюсь, однако, что мы безнадежно упустили случай, которого так давно ищем...