Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор

Впервые он заметил неладное в 1962 г., то есть через год после окончания голода, когда его откомандировали в уезд Фэнъян, провинция Аньхой, где смертность не уступала Синьяну. Полиция направила в Фэнъян своих сотрудников вовсе не для расследования сообщений о массовом голоде, которые попадали в Пекин на протяжении двух предшествующих лет. Такой курс действий был бы слишком «неполиткорректным». Нет, полицейских демографов прислали оттого, что был зарегистрирован загадочный всплеск рождаемости. Крестьяне с сардоническими улыбками предупредили своих пекинских гостей, что рождаемость подскочит и в следующем, 1963 г. Причину понять несложно: пожилые и младенцы во всем уезде погибли до последнего человека. «Самому старому жителю было сорок три, а самому юному — семь», — свидетельствует Ван.

Ван годами пытался получить полный комплект государственных статистических данных о голоде из собственного министерства. В период «культурной революции» доступ к таким сведениям ограничивался. До 1958 года — пожалуйста, а дальше — извините. «В то время эти цифры были конфиденциальными; иметь их разрешалось очень немногим людям, — сказал Ван. — К примеру, в Шаньдуне лишь пять человек могли видеть данные Управления общественной безопасности: секретарь партийного комитета провинции, губернатор со своими заместителями, и начальник полиции». Когда в конце 1970-х гг. политическая атмосфера очистилась, Ван приступил к сбору материалов и расчетам. Специалисты внутри самой системы тоже пытались согласовать данные последней переписи и сведения, собираемые полицией. В малоизвестных отраслевых изданиях Ван критиковал полуофициальные расчеты властей — они, дескать, основаны на «фальсифицированных цифрах». Впрочем, Ван решил широко обнародовать собственные результаты, согласно которым число жертв достигло 35 миллионов человек, только после того, как Ян обратился к нему за помощью примерно в середине 1990-х гг..

Внешне Ван очень напоминает равнодушного функционера, бесстрастно разбирающего трагедию с позиции профессионального демографа, без политической подоплеки. Его интересуют только цифры; всю историю он рассказывает с помощью таблиц в старом демографическом справочнике, который держит на столе. Взгляните сюда, говорит он, смахивая пыль с книги и показывая пальцем на колонку, из которой видно, что население одной из провинций уменьшилось на три миллиона. Ван пожал плечами в ответ на мой вопрос, какая последовала реакция в 1980-е, когда стали просачиваться истинные данные о численности погибших. «Дела давно минувших дней, вот люди и вели себя довольно безразлично», — сказал он. Профессионализм Вана был настоящим сокровищем для Яна. В стране, где все носит политическую окраску, Ван обращал внимание исключительно на цифры. Он ответил, что с удовольствием поможет. «Для меня это просто факты; если кто-то захочет провести расследование, я их предоставлю».

Китайское правительство до сих пор не обнародовало собственную оценку числа жертв. В середине 1980-х гг. власти провели анализ для своих внутренних нужд в ответ на заявления американских демографов о 30 миллионах преждевременных смертей. Цзян Чжэнхуа, которому было поручено это исследование, почти всю жизнь преподавал курс автоматизированных систем управления технологическими процессами, и лишь один год изучал демографическую науку в Калькутте. Согласно его расчетам, число преждевременных смертей составляет 17 миллионов. Эти выводы так и не получили признания ни в Китае, ни за его пределами, поскольку все выкладки проводились на основе официально зафиксированной смертности. «В ту пору добрая половина смертей вообще не регистрировалась. Люди все силы бросили на выживание, а не на ведение статистики», — говорит американский демограф Джудит Банистер. Цзян, автор официального анализа, был щедро вознагражден за свой труд и в итоге стал вице-председателем ВСНП.

Сразу после публикации «Надгробия» Ян начал готовиться к ответному удару властей, какой последовал, к примеру, в случае с гуандунским Юань Вэйши и его статьей о восстании боксеров. Ян, несомненно, уязвимая мишень. Он до сих пор живет в служебной квартире от «Синьхуа» и ежемесячно ходит в банк за государственной пенсией. Но пока ничего не случилось. Власти даже не помешали ему устроить встречу с читателями в одном из книжных магазинов Пекина в сентябре 2009 г. Партия не трогает и помощников Яна. Демограф Ван Вэйчжи по-прежнему живет в квартире от государственного НИИ, где он и закончил свою карьеру. Синьянский Юй Дэхун по выходу на пенсию получил просторный — по китайским меркам — дом с огородом от муниципальной водохозяйственной службы, где работал после увольнения с поста политического советника мэра. «Власти теперь поумнели, — усмехается Ян. — Раньше я был бы уже трупом, да и семья бы пострадала. А я по-прежнему на месте, пишу книги и даже выступаю перед публикой. Тот факт, что меня пока не отправили за решетку, сам по себе свидетельствует об определенных изменениях».

Ян говорит о КПК словно о диком животном, которое надо потихоньку прикармливать, чтобы в конце концов приручить. Китаю нужны постепенные перемены, иначе страна так и будет попадать в «порочный круг насилия деспотических режимов и необузданных толп».

В ходе последних «войн за историю» партия проявила себя таким же хамелеоном, что и в вопросах управления экономикой. Индивидуумов, осмеливающихся бросать вызов КПК, выдавливают на обочину и лишают голоса. Сейчас партия понимает, что необязательно убивать или маргинализировать оппонентов. Более того, КПК уже не может с прежней легкостью расправляться с несогласными. С точки зрения партийных ветеранов типа Мао Юйши, в чьей памяти еще свежи события гибельных политических кампаний прошлого, заметное снижение числа жертв свидетельствует о несомненном прогрессе.

Мао Юйши, рафинированный 80-летний либеральный экономист, в конце 2008 г. получил предложение подписать петицию, именуемую «Хартия 08». Документ назван так по аналогии со знаменитой «Хартией 77», правозащитным манифестом, который распространяли чешские диссиденты под руководством Вацлава Гавела. Цифры в названиях документов означают год публикации. Подобно своему предшественнику, «Хартия 08» была дерзким и бескомпромиссным призывом создать в Китае демократическое общество и обеспечить полную защиту прав человека. От воззваний подобного рода КПК всегда встает на дыбы. После обнародования хартии власти арестовали ее авторов и активистов, собиравших подписи. К каждому из подписавшихся (порядка тысячи человек) пришла полиция и учинила допрос.

Мао Юйши тоже был в этом списке. Когда агенты службы безопасности появились у него на пороге, он принялся протестовать: дескать, никогда не подписывал сей документ, хотя и предлагали. Впоследствии Мао рассказывал, что организаторы дали ему прочесть черновик, и он посоветовал внести кое-какие изменения, чтобы хартия выглядела менее дерзкой, — в частности, упомянуть о прогрессе, который демонстрирует нынешняя КПК в сравнении с КПК прошлых, жестоких лет.

«Ведь какое множество людей погибло просто за расхождение во взглядах, — говорит он. — По моим оценкам, власти [в эпоху коммунистического правления] умертвили 50 миллионов. По пять тысяч человек ежедневно. А вот в наши дни правительству гораздо большего труда стоит убить хотя бы одного гражданина. Раньше я жил в постоянном страхе. Никакой защиты не было. Зато теперь я не боюсь».

Впрочем, столь мягкое обращение было уготовано далеко не каждому участнику «Хартии 08». Лю Сяобо, один из инициаторов петиции, оказался за решеткой, и лишь через шесть месяцев, в июне 2009 г., ему наконец предъявили официальное обвинение в «призыве к свержению государственного строя». Лю — один из тех диссидентов, чья «зацикленность» на своих взглядах раздражает власти и ставит их в тупик. Выпускник литфака Пекинского университета, Лю первый раз оказался в тюрьме за участие в протестах на площади Тяньаньмэнь. Бесстрашие, с которым он публично критиковал КПК после своего освобождения, послужило причиной неоднократных арестов. «Хартия 08», однако, переросла масштабы простой агитации. Лю совершил смертный грех, занявшись организацией выпада против партии.

КПК дала понять, что крайне недовольна, приговорив Лю к одиннадцати годам тюремного заключения: максимальный срок, предусмотренный вышеупомянутой статьей, появившейся в уголовном кодексе в конце 1990-х гг. А чтобы лучше донести эту концепцию до западных правительств, протестовавших против ареста Лю, судебный процесс назначили на декабрь, а приговор вынесли аккурат под Рождество 2009 г. Пожалуй, расправа над Лю может служить своего рода извращенным доказательством тезиса Мао Юйши. В свое время коммунистический Китай попросту уничтожил бы такого диссидента, но сейчас власти полагают, что тюрьмы вполне достаточно, чтобы отбить желание следовать примеру Лю. Такова мера политического прогресса в Китае.