Откровенно. Автобиография - Андре Агасси

С самого начала матч складывается, как я ожидал. Мы осыпаем друг друга насмешками, колкостями, ругательствами на двух языках. Я выигрываю первый сет 7–6. Беккер выглядит раздражающе спокойным. А почему бы и нет? Именно так начинался наш матч на Уимблдоне. Он не беспокоится, он ведь уже доказал, что может не только выдержать мой сильнейший удар, но и достойно ответить.

Я выигрываю второй сет 7–6. Вот теперь он засуетился, стал искать оружие против меня, пытаться вывести меня из равновесия. Он знает, что я могу потерять контроль над собой, вот и сейчас ведет себя так, чтобы лишить меня хладнокровия. Он совершает то, на что лишь в крайности может пойти игрок, желая унизить другого: начинает посылать воздушные поцелуи в сторону моей ложи. В сторону Брук.

Я так разъярен, что моментально теряю фокус. В третьем сете я веду 4–2. Но Беккер ныряет за безнадежным мячом, достает его и выигрывает очко. Затем он отбирает мою подачу и выигрывает сет. Толпа беснуется. Зрители, кажется, поняли, что речь идет о выяснении личных отношений, что эти два парня недолюбливают друг друга и сводят здесь старые счеты. Они оценили сюжет и хотят увидеть развязку, и я чувствую себя вновь там, на Уимблдоне. Беккер, похоже, питается энергией толпы. Он все чаще посылает поцелуи Брук, по-волчьи ухмыляясь. В конце концов, однажды у него это сработало, так почему бы не повторить? Я смотрю на Брэда, сидящего рядом с Брук, — тот глядит на меня стальным взглядом, со своим фирменным выражением, означающим: «Давай! Сделай его!»

Четвертый сет. Мы идем ноздря в ноздрю. Оба удерживаем подачи, пытаясь улучить момент и отобрать подачу соперника. Я бросаю взгляд на часы. Половина десятого. Никто не расходится. Заприте двери, пошлите за сэндвичами, мы никуда не уйдем отсюда, пока это чертово дело не разрешится. Напряжение кажется осязаемым. Я никогда не хотел победы так сильно. Я никогда ничего не хотел так сильно. Я удерживаю подачу на счете 6–5, и теперь Беккер подает. Его задача — остаться в игре.

Он высовывает язык вправо — мяч летит вправо. Угадав направление, я отбиваю его сокрушающим ударом. Мощно отбиваю следующие две подачи. Теперь он подает при счете 0-40, тройной матч-пойнт.

Перри рявкает в его сторону, Брук издает оглушительные вопли. Беккер улыбается и машет им рукой, словно Мисс Америка. Он ошибается при первой подаче. Я знаю, что вторая будет агрессивной. Он чемпион и будет подавать по-чемпионски. Язык Беккера указывает на середину. Он явно будет подавать сильно, по центру. В таких случаях надо беспокоиться о высоком отскоке: приходится прыгать, чтобы достать мяч быстрее, чем он окажется выше плеча. Но я предвижу другой удар и остаюсь на месте. И моя ставка играет. Вот он, мяч, летит прямо на меня. Я слегка отодвигаюсь и вкладываю все свои силы в удар, который мог бы стать лучшим в моей жизни. Подача Беккера чуть сильнее, чем я ожидал, но я успеваю подстроиться. Вытянувшись на носках, я чувствую себя словно Уайатт Эрп[29], Человек-паук и Спартак в одном лице. Отклоняюсь назад. Каждый волосок на теле встает дыбом. Ракетка с силой бьет по мячу, и из моего рта вырывается звериный вопль. Я знаю, что никогда больше не смогу повторить этот звук, точно так же, как не смогу нанести более мощный, более совершенный удар по мячу. Идеальный удар — лучший подарок заклятому врагу. Когда мяч приземляется на другой стороне корта, мой крик все еще висит в воздухе.

АААААРРРРР!

Мяч со свистом летит мимо Беккера. Матч Агасси.

Беккер подходит к сетке. Пусть постоит. Болельщики, вскочив на ноги, раскачиваются в экстазе. Я внимательно смотрю на Брук, Джила, Перри и Брэда. Особенно на Брэда. Ну давай же! Я не свожу с них взгляда. Беккер все еще стоит у сетки, но меня это не волнует. Я оставляю его в бесплодном ожидании, словно свидетеля Иеговы, постучавшегося в мою дверь. Наконец все-таки сдергиваю с руки напульсник, подхожу к сетке и, не глядя, сую ладонь куда-то в направлении соперника. Он, поймав, пожимает мне руку, и я тут же отдергиваю ее.

Телевизионщики бегут на корт, задают вопросы. Я отвечаю не думая. Затем с улыбкой смотрю в камеру и произношу:

— Пит, я иду!

Я спускаюсь в туннель, иду в тренировочную комнату. Джил уже здесь. Он переживает, понимая, каких физических сил стоила мне эта победа.

— Что-то мне не по себе, Джил.

— Ничего, парень, ложись.

В голове звенит, пот льется ручьем. На часах десять вечера, и меньше чем через восемнадцать часов мне играть в финале. За это время мне предстоит выйти из нынешнего состояния полубезумия, успокоиться, добраться до дома, съесть горячий ужин, выпить столько коктейля Джила, чтобы он начал литься у меня из ушей, и, наконец, поспать.

Джил везет меня: в особняк Брук. Мы ужинаем, после чего я забираюсь в душ на целый час. После такого душа хочется пожертвовать денег каким-нибудь защитникам окружающей среды или даже посадить дерево. В два часа ночи я падаю в постель рядом с Брук и проваливаюсь в сон.

ОТКРЫВАЮ ГЛАЗА пять часов спустя, не понимая, где я нахожусь. Сажусь — и испускаю крик почти столь же душераздирающий, как во время матча с Беккером. Я не могу двигаться.

Поначалу принимаю это за желудочный спазм, но потом понимаю, что дело куда серьезнее. Я скатываюсь с постели, встаю на четвереньки. Я знаю, что это. Со мной такое уже было. Травмирован межреберный хрящ. Я прекрасно представляю, какой удар сломал хрящ. Эта травма особенно мучительна, потому что не позволяет полностью развернуть грудную клетку. Я с трудом могу дышать.

Помнится, это заживает около трех недель. Но у меня есть лишь девять часов до встречи с Питом. Сейчас семь утра, матч начнется в четыре. Я зову Брук, но она, похоже, куда-то ушла. Лежа на боку, громко произношу:

— Этого не может быть. Господи, пусть этого не случится.

Закрываю глаза и молюсь о том, чтобы суметь выйти на корт. Такая

просьба звучит глупо и самонадеянно, ведь я не могу даже стоять. Как ни пытаюсь, мне не удается подняться на ноги.

Господи, только не это. Я не могу не явиться на финал чемпионата США.

Я ползу к телефону, набираю Джила:

— Джилли, я совершенно не могу стоять.

— Сейчас буду.

Когда он появляется на пороге, я уже стою на ногах, но дышу с трудом. Я делюсь с Джилом своими соображениями о том, что это может быть. Он со мной согласен. Он ждет, пока я выпью чашку кофе, потом говорит:

— Пора. Надо ехать.

Мы смотрим на часы и делаем единственное, на что способны в подобных обстоятельствах, — разражаемся хохотом.

Джил везет меня на стадион. Я бью по мячу на тренировочном корте, и ребра пронзает боль. Наношу еще один удар — и кричу от боли. Бью в третий раз — все еще больно, но уже могу это перенести. По крайней мере могу дышать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});