Там, где живут боги - Лито Эвиван

же ты нас, братишка!

Никос задумался, сильно болела голова, хотя мысли были ясные.

– А где мама? – спросил он и потянулся к затылку.

Но руку мгновенно перехватила Мария и, словно утешая, стала поглаживать его пальцы:

– Дома, а где ей ещё быть? Извелась вся, между прочим! Давай садись в машину, поехали скорей домой!

Сверкающий Ауди Ставроса отражал солнечные блики, которые выдавали его, спрятанного в густой чаще леса, словно концертный рояль в кустах. Никос сначала немного замешкался, внимательно разглядывая смятую траву и вдавленные в землю нераскрывшиеся бутоны полевых цветов. Потом послушно побрёл к машине.

Всю дорогу отец Серафим, сидящий на заднем сиденье рядом с Никосом, молился вслух. Никос хотел сосредоточиться на своих воспоминаниях, но не мог сконцентрироваться, а только бессмысленно повторял за духовником слова из Священного Писания. Ему казалось, что они едут очень долго. Монотонные молитвы и бесконечный серпантин с одним и тем же пейзажем за окном, словно гипнотизируя, погрузили Никоса в сон…

Церковный звон заставил веки вздрогнуть, грубо вырвав сознание из тягостной дремоты. Было ощущение, будто голова Никоса превратилась в медный колокол, и кто-то беспощадно бьёт в него изнутри. Резким движением парень прижал ладонь к затылку. Волосы были жёсткими, словно залитыми клеем, пальцы нащупали рану с запёкшейся кровью. Боль тут же многократно усилилась.

– Не переживай, Нико, мы почти на месте, – участливо глядя на парня, сказал отец Серафим. – Монахи тебя осмотрят и обработают раны.

Для верности он успокаивающе похлопал своего подопечного по колену.

– Монахи? А разве мы не домой едем? Вы же говорили, что мама переживает…

– Так и было. Но когда мы подъехали к дому, ты крепко спал, и мы решили тебя не будить.

– А я и не знала, что ты храпишь, прямо как взрослый мужчина! – улыбнулась Мария, явно стараясь сменить тему.

– Я не поеду на Афон, – тихо, глядя в окно, заявил Никос.

Никакой реакции не последовало. Ставрос только ещё сильнее надавил на газ.

– Я хочу поговорить с мамой. Где мой мобильный телефон?

– Не стоит ей звонить, поздно уже, она спит. Ты же не хочешь её разбудить? Тем более что она знает, где ты и что с тобой теперь всё будет хорошо. В монастыре ты будешь в безопасности.

Пальцы Ставроса вцепились в руль, костяшки побелели.

– А я был в опасности?

– Кто-то, видимо, напал на тебя в лесу, братишка. Вон у тебя кровь в волосах запеклась. Возможно, сотрясение мозга. Видишь, ты даже ничего не помнишь.

Мария, проявляя завидное терпение, старалась придать голосу как можно более ласковый и максимально убедительный тон.

– А почему мы не едем в больницу, если я ушибся? – не унимался Никос.

– В монастыре Великой Лавры есть замечательные врачи.

– А что случилось с людьми из «Археллина»?

– С кем?

Ставрос чуть не проехал поворот, машина резко заскрежетала тормозами.

– Ох, и сильно же ты, видимо, грохнулся башкой! – сказал он, совсем уже не совладав с нервами. – Дайте ему серафимовского лимонаду попить, чтоб успокоился.

Никос понял, что дальше задавать вопросы бесполезно, и послушно взял из протянутых дряблых рук священника пластиковую бутылку со светло-жёлтой жидкостью. Сделав внушительный глоток приторного напитка, он поморщился. Язык онемел, полость рта стянуло. В глазах всё поплыло и закружилось, возник страшный писк в ушах. Никос стал проваливаться в чёрную яму. Потом всё стихло.

*******************

– Распоясались язычники, ой, как распоясались! – орал на весь храм архиепископ. – И даже закон на свою сторону перетянули! Гореть им всем в аду вместе с нашим продажным правительством! Антихристы! Диссиденты! Вот я им покажу! Я такую пропаганду разверну в стране! Где этот горе-мессия? Где этот жалкий предатель?

– Не гневайся ты так, Афанасий, это пройдёт. Молод он ещё.

– Молод? – Архиепископ в бешенстве тряс бородой. – Тогда скажи, как он смог собрать столько еретиков? «Археллин» за двадцать лет не смог и полтыщи привлечь в своё шарлатанское братство. А лишь только прибился к ним наш Никос, так и расплодились они, как мухи! Откуда взялась ещё и эта девка, называющая себя богиней?

– Не знаю, но её больше нет. Мы позаботились об этом.

– Как? Как вы об этом позаботились? Убили её где-то в подворотне? – Архиепископ ходил из угла в угол по церкви, сбивая лампады. Черная ряса развевалась, как хвост коршуна, задувая за собой свечи. – И что теперь делать с этим пророком Аидовым? А? Эта семья была примером для города! Какие суммы покойный Михалис жертвовал на церковь! Какие надежды мы возлагали на его детей!

Отец Серафим молчал. Он не хотел делиться с архиепископом тем, как далеко он зашёл. Слишком велик был риск изгнания из церкви. Это означало лишение экономической поддержки, а значит, и достойной старости. Войти в контакт с дьяволом в содействии с языческими богами было не просто абсурдом. Хуже. Это предательство православной веры. Но сердце старика было спокойно. Духовник сделал всё правильно. Ради спасения своей души, когда та покинет измученное тело.

– Ничего, ничего, главное – не переживать, – стал успокаивать себя архиепископ. – Мал он ещё, не окреп, туда-сюда вертится, лишь воду мутит. Ничего сверхважного младший Венетис в нашем житии-бытии изменить не в состоянии. Каши мало съел. Так, карты попутать да досадными помехами нервы нам пощекотать – вот это у него получается мастерски. По сей причине будем жить и смело смотреть вперёд. Впереди событий хватает, и они куда солиднее и важнее, чем очередные попытки остановить язычников. Дай Бог нам с этим справиться достойно и не наломать дровишек в зиму себе и окружающим! – Он говорил всё тише и тише, пока его голос не перешёл в неясное бормотание. – Сколько разрушили… и как упоительно, с каким ожесточением! А могли ведь и иначе. Сочувствовать, сопереживать, хранить прошлое во имя будущего. Могли, но не сумели…

Глава 44.

Примирение

В ветхую дверь постучали. Монах-отшельник по имени Феоклит не сразу понял, откуда доносится звук. Стук повторился, за ним последовал жалобный скрип давно не смазанных петель. На пороге появился молодой человек.

– Сюда нельзя, – сухо сказал монах, не поднимаясь с грязного, покрытого вытертым одеялом топчана.

Его густая чёрная борода и усы закрывали половину лица и сливались с длинным платьем, обвязанным грубой бечёвкой вокруг пояса. Руки, сцепленные в тугой замок, покоились на острых коленях.

– Отец…

– Вы ошиблись, молодой человек, я не отец, я монах. Ради всего святого, выйдите за дверь.

– Я – Афроникос.

Монах замер. Потом сделал несколько взмахов рукой, словно отгоняя назойливых мошек:

– А… опять, значит, пришли. Ну заходите, продолжайте дальше меня мучить.

– С кем ты говоришь? – удивился Афроникос.

– С галлюцинациями, – сказал отшельник и расхохотался.

Парень подошёл к Феоклиту и присел перед ним на корточки.

В полумраке кельи золотым сиянием сверкнули глаза. Переливаясь бирюзовым светом, они пристально смотрели на монаха. Две чёрные бездны напротив, сначала исподлобья, потом в упор, испытывающе и не моргая, впились в искрящийся неземной свет, засасывая его в свои глубины. Губы под густыми усами дрогнули, высушенные годами озёра глаз стали безудержно наполняться жидкостью, пока не брызнули фонтаном слёз. Монах закрыл лицо дрожащими ладонями, не в силах больше сдерживаться. Он плакал навзрыд и приговаривал:

– Зачем, зачем ты мучаешь меня? Отпусти уже! Уходи!

Афроникос обнял сгорбленное худое тело и стал поглаживать ребристую спину:

– Я здесь, я настоящий! Отец, я пришёл за тобой! Ну же, успокойся, возьми себя в руки! Я так долго тебя искал! Посмотри на меня!

Всхлипы постепенно стали утихать, и монах разлепил мокрые редкие ресницы.

– Это…