Августовские пушки - Барбара Такман

Людендорф сразу проявил твердость. Несмотря на то что он хорошо знал Хоффмана, прожив с ним четыре года в одном доме в Берлине, когда оба они работали в генеральном штабе, он тем не менее передал свои приказы по телеграфу индивидуально каждому командиру корпуса, а не через штаб 8-й армии. Хоффман и Грюнерт почувствовали себя оскорбленными. Прием, который они оказали новому начальству в Мариенбурге, как вспоминал Людендорф, «был далеко не радушный».

Предстояло решить основной вопрос, от которого зависела судьба кампании. Должны ли корпуса Макензена и фон Белова оставаться там, где они были, в качестве защиты против дальнейшего наступления Ренненкампфа, или им следует передислоцироваться на юг в соответствии с планом Хоффмана, чтобы противостоять правому крылу Самсонова? Надежд на разгром армии Самсонова другим способом, кроме как всеми силами 8-й армии, не было. В тот день, 23 августа, корпус Франсуа заканчивал сложный процесс погрузки на пяти различных железнодорожных станциях между Инстербургом и Кенигсбергом и направлялся на южный фронт. Потребуются еще два дня для того, чтобы после многих железнодорожных маневров прибыть на место, разгрузиться и приготовиться к бою. Дивизия фон Моргена также находилась в пути, но по другой ветке. Корпуса Макензена и фон Белова пока не двигались.

Конная разведка продолжала доносить о «пассивности» армии Ренненкампфа. Между ней, Макензеном и фон Беловым было всего каких-нибудь 50—70 километров, и, если их двинуть на юг против другой русской армии, он все еще мог, если бы захотел, догнать их и напасть с тыла. Хоффман считал, что Макензену и фон Белову следует выступить немедленно. Людендорф, покинувший Намюр всего тридцать шесть часов назад, оказавшись в новой ситуации, колебался: оба решения могли стать фатальными, и за их исход пришлось бы отвечать ему. Гинденбург, находившийся в отставке всего сутки назад, полагался на Людендорфа.

С русской же стороны командование испытывало трудности со сроками, в которые клещи должны были одновременно сомкнуться вокруг противника. Препятствий было такое множество, они так переплетались, что начальники штабов с самого начала были настроены крайне пессимистически.

Командующий Северо-западным фронтом генерал Жилинский, задачей которого было координировать движение армий Самсонова и Ренненкампфа, не нашел лучшего способа, как непрестанно торопить их. Поскольку Ренненкампф начал первым и первым завязал бой, Жилинский стал засыпать Самсонова приказами поспешить. В то же время Жилинский сам получал бесчисленное количество телеграмм от французов с теми же просьбами. С целью ослабления нажима на них на Западном фронте французы дали указания своему послу «настаивать на необходимости решительного русского наступления во что бы то ни стало на Берлин».

Самсонов, бывший командир кавалерийской дивизии в русско-японской войне, этот «простой и добрый» человек, как охарактеризовал его английский офицер связи при 2-й армии, не имел никакого опыта и не подходил для командования армией из тринадцати дивизий.

Он работал с незнакомым ему штабом и дивизионными командирами. Из-за того, что русская армия была организована не по региональному принципу, резервисты, число которых в полку достигало иногда двух третей, были незнакомы унтер-офицерам и офицерам. Недостаток офицеров и низкий уровень грамотности солдат, а порой и полное ее отсутствие, затрудняли доведение приказов до подразделений.

Почти такое же положение было и со связистами. На телеграфной станции в Варшаве один штабной офицер обнаружил, к своему ужасу, кипу телеграмм, адресованных 2-й армии и не отправленных потому, что с ее штабом не было установлено никакой связи. Офицер собрал их и отправил с посыльным на автомобиле. У штабов корпусов хватило проводов только на то, чтобы установить связь с дивизионными штабами, связь же между соседями и со штабом армии поддерживалась по радио.

Из-за спешки сроки сосредоточения войск были сокращены на четыре дня, и поэтому организация тыловых служб не была закончена. Одному корпусу пришлось поделиться снарядами с другим, чей обоз еще не подошел, нарушив тем самым свой расчет боеприпасов. Полевые пекарни отсутствовали. Для того чтобы армия могла жить на вражеской территории, необходимо было создать команды для реквизирования продовольствия у населения, которые следовало бы высылать под прикрытием кавалерийского конвоя, но никто об этом не заботился. Нужно было усилить лошадиные упряжки, чтобы тащить тяжелые повозки и орудия по песчаным дорогам. В некоторых случаях приходилось выпрягать лошадей из одних повозок, подпрягая их к другим, повторяя эту процедуру снова и снова.

19 августа Жилинский писал: «Задержка в наступлении 2-й армии ставит в тяжелое положение 1-ю армию... Поэтому ускорьте наступление 2-й армии и возможно энергично развейте ее операции». Это было не так. 19-го числа Самсонов пересек границу в соответствии с расписанием, но Жилинский был настолько уверен в его опоздании, что не поверил. «Армия наступает со времени Вашего приказания безостановочно, делая переходы свыше 20 верст по пескам, посему ускорить не могу», — ответил Самсонов. Он сообщил, что солдаты находятся на марше по 12 часов в день без привалов. Они измотаны, и поэтому большей скорости движения достичь невозможно. Территория опустошена, лошади давно не получали овса, нет продовольствия.

В тот день XV корпус под командованием генерала Мартоса вошел в соприкосновение с XX германским корпусом генерала Шольца. Начался бой. Немцы, не получив подкреплений, отступили. Углубившись на германскую территорию на 15 километров, генерал Мартос захватил Сольдау и Нейденбург, в котором всего несколько часов назад находился штаб генерала Шольца.

Когда казачьи патрули вошли в город, жители начали стрелять по ним из окон. Тогда Мартос приказал обстрелять город из пушек, разрушив большинство зданий на главной площади[71].

23 августа, в тот день, когда Людендорф и Гинденбург прибыли на Восточный фронт, русские VI и XIII корпуса, находящиеся справа от Мартоса, захватили несколько деревень. Генерал Шольц, еще не получивший подкреплений, если не считать небольших сил, подошедших с Вислы, снова отступил. Игнорируя бездействие Ренненкампфа на севере, Жилинский продолжал засыпать Самсонова приказами. Он сообщал, что немцы поспешно отступают, «перед вами противник, по-видимому, оставил лишь незначительные силы... Энергично наступайте... Движение ваше имеет целью наступления навстречу противнику, отступающему перед армией ген. Ренненкампфа с целью пресечь немцам отход к Висле»[72].

Это был, конечно, первоначальный план, но он основывался на том, что Ренненкампф удержит немцев на севере. Фактически же в тот день Ренненкампф потерял соприкосновение с противником. 23-го он снова начал наступать, но в неправильном направлении.

Вместо того чтобы двинуться в сторону, на юг, и соединиться с Самсоновым у озер, он пошел прямо на запад, намереваясь отрезать Кенигсберг, опасаясь, что Франсуа атакует его фланг, если он двинется на юг. Хотя этот маневр не имел ничего общего с первоначальным планом, Жилинский не поправил его. Находясь в полном неведении, как и Ренненкампф, в отношении передвижения германских войск, он полагал, что они поступают так, как планировали русские, то есть отступают к Висле, и по-прежнему торопил Самсонова.

Вечером 23 августа корпус генерала Мартоса, ободренный отступлением врага, выдвинулся из Нейденбурга и вышел на позиции, отстоявшие от немецких на 700 метров.

Корпус Шольца окопался между деревнями Орлау и Франкенау. Русские получили приказ взять траншеи во что бы то ни стало. Всю ночь они пролежали на исходных позициях, а к рассвету проползли еще на сотню метров вперед. После сигнала к атаке они преодолели оставшиеся 600 за три броска, ложась и вскакивая под огнем немецких пулеметов. Когда волна одетых в белые гимнастерки фигур с примкнутыми штыками достигла окопов, немцы, бросив свои пулеметы, бежали. К концу дня германцы отступили. Русские захватили два орудия и пленных, но потери их самих достигли 4 тысяч человек[73].

Несмотря на то, что германские потери были меньшими, Шольц отступил перед превосходящими силами еще на 15 километров, встав штабом на ночь в деревне Танненберг. Самсонов, подгоняемый Жилинским, требовавшим, чтобы он вышел на установленный рубеж, где смог бы отрезать отступающего врага, отдал приказы всем своим корпусам, указав исходные рубежи и маршруты на следующий день. За Нейденбургом со связью стало еще хуже. В конце концов приказы Самсонова начали передавать открытым текстом по радио[74].

До этого момента 8-я армия еще не решила, посылать ли корпуса Макензена и фон Белова против правого крыла Самсонова. Гинденбург и его штаб прибыли в Танненберг, чтобы посовещаться с Шольцем, который был «мрачен, но уверен». Тот вечер, записал Хоффман, «был самым трудным из всего сражения». Пока штаб заседал, связист принес перехваченные приказы Самсонова на следующий день, 25 августа. Хотя они и не раскрывали намерений Ренненкампфа, которые составляли основной вопрос, из них немцы узнали, где они могут ожидать русские войска. 8-я армия приняла решение бросить все свои силы против Самсонова. Ма-кензену и фон Белову были отданы приказы повернуться к Ренненкампфу спиной и начать свой марш на юг немедленно.