Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али

итальянской общественности, ради блага и прогресса нации».

Был ли среди этих других политических идеалов фашизм? Де Гаспери в то время ответил бы отрицательно, но позднее подобные ему начали процесс реабилитации, среди них – Ренцо де Феличи, автор восьмитомной биографии Муссолини. Их аргументы оказались угнетающе неоригинальными: фашизм не был реакцией на угрозу революции рабочих, и итальянский фашизм отличался от своего немецкого аналога. Процесс «припудривания» итальянского фашизма в стиле Берлускони, Мелони и Сальвини продолжается в стране и сегодня.

С точки зрения Трумэна и Черчилля, Де Гаспери был образцовым антикоммунистом. Смышленый, политически расчетливый и умелый тактик, он чрезвычайно легко переиграл своего соперника из ИКП Пальмиро Тольятти. Кто был действительно нужен ИКП, так это еще один Грамши. А вместо этого они получили коминтерновского аппаратчика с группой политиков-сталинистов, которые и заняли место у руля. Тольятти не был ни серьезным теоретиком, ни умным политиком. Во время гражданской войны в Испании он проявил свой подлинный характер циничного и хладнокровного исполнителя, делавшего то, что ему приказывали. После возвращения из Москвы в Рим в 1944 г. он ясно дал понять, что революции в обозримом будущем не предвидится, и приказал Сопротивлению разоружиться.

Это правда, что, несмотря на волны рабочих стачек, объективного базиса для социалистической революции не существовало. Любая попытка такого рода, будь она предпринята, была бы утоплена в крови совместными действиями: союзники объединились бы с правыми и крайне правыми партиями, чтобы разгромить ИКП, – подобно тому, как они делали это в Греции ровно в это же время[167].

Следовало ли Сопротивлению припрятать оружие до лучших времен, вместо того чтобы покорно сдать его властям, – пусть далеко не бессмысленный, но все же отдельный тактический вопрос. В чем на самом деле безнадежно ошиблась ИКП, так это в том, что пошла на политическую сделку с Де Гаспери и тем самым отдала ему все свои козыри. В одном из своих эссе на тему Италии Перри Андерсон кратко очертил, как эта неудача ИКП привела к тому, что она сама исключила себя из итальянской политики:

Когда война подошла к концу, с Италией… обращались не так, как с Германией, не как с потерпевшей поражение державой, а как с вовремя исправившимся «союзником». Как только союзные войска ушли, коалиционное правительство, в которое входили леволиберальная Партия действия, социалисты, коммунисты и христианские демократы, столкнулась с наследием фашизма и с сотрудничавшей с ним монархией. Христианские демократы, зная, что их потенциальные избиратели оставались преданы монархии, и понимая, что поддерживающие их в силу естественных причин элементы в государственном аппарате еще недавно были дежурными инструментами фашизма, были полны решимости помешать любому процессу, сравнимому с денацификацией Германии. Но они составляли меньшинство в кабинете, в котором у светских левых было больше постов.

В этот момент ИКП, вместо того чтобы прижать ХД [христианских демократов] к стенке требованием начать бескомпромиссную чистку государства – и выскоблить всех высокопоставленных чиновников-коллаборационистов из бюрократического аппарата, судебной системы, армии и полиции, – предложила им возглавить правительство и пальцем не пошевелила, чтобы демонтировать традиционный аппарат правления Муссолини. Вместо того чтобы изолировать христианскую демократию, Тольятти, напротив, принялся лавировать, чтобы поставить ее лидера, Де Гаспери, во главе правительства, а затем объединился с ХД – к возмущению социалистов, – подтвердив Латеранские соглашения, которые Муссолини заключил с Ватиканом. Префекты, судьи и полицейские, служившие дуче, остались практически нетронутыми. Еще в 1960 г. 62 из 64 префектов, как и все 135 шефов полиции в стране, были из числа бывших приспешников фашизма. Что касается судей и офицеров, то так и не реформированные суды оправдывали прислуживавших режиму палачей и выносили обвинительные приговоры партизанам, которые сражались с ними, признав задним числом бойцов фашистской Республики Сало легальными военнослужащими одной из воюющих сторон, а бойцов Сопротивления объявив вне закона, что превращало последних в разрешенные мишени для расстрелов без суда и следствия, имевших место после 1943 г. Да и после 1945 г. за такое не полагалось никаких юридических санкций. Эти вопиющие безобразия были прямым следствием действий ИКП. Это именно Тольятти лично в качестве министра юстиции в июне 1946 г. объявил амнистию, которая привела к новому витку насилия. Год спустя «в награду» за это партия была бесцеремонно изгнана из правительства Де Гаспари, который больше не нуждался в ней{160}.

Пока исторический ревизионизм по-прежнему правит бал, уравнивание Советского Союза с Третьим рейхом остается востребованным в Польше, Венгрии, Хорватии и на Украине. Итальянский кинематограф выделяется на этом фоне интересным образом. Сравните эпический фильм Бертолуччи «Двадцатый век» и «Ночь святого Лаврентия» (La Notte di San Lorenzo) братьев Тавиани. Первый – мастерски воспроизведенная картина подъема рабочего движения в Северной Италии и зарождения итальянского коммунизма, снятая с огромной симпатией. Сделанная как популярный фильм с голливудскими звездами в главных ролях, она достигла своей цели. «Ночь святого Лаврентия» изображает фашистов и бойцов Сопротивления, которые слепо сражаются друг с другом на засеянном поле. Как между ними сделать выбор? Тавиани хорошо отмечают изменение политической температуры, притом что сам фильм – дрянь, да и только.

Черчилль и Трумэн, защищая новые (хорошо забытые старые) структуры итальянского государства на том основании, что нельзя недооценивать злобу и коварство Советского Союза, сознательно совершали ошибку в понимании политики этой страны. Черчилль рассказывал своему личному врачу лорду Морану, как однажды в 1942 г. после ужина в кремлевских апартаментах Сталин повернулся к нему и спросил, почему он боится России. Советский Союз не собирается предпринимать попытку завоевать весь мир. Черчилль неубедительно пробормотал, что припоминает подобную беседу с Риббентропом. На самом деле заключенная до Ялты сделка – что Италия входит в сферу влияния США, а англичане могут делать все, что им вздумается, в Греции – никогда не нарушалась Москвой, и обе коммунистические партии в странах следовали этой линии. Эрик Хобсбаум однажды заметил: «Можно даже утверждать, что крайности антикоммунизма находились в обратной зависимости от степени коммунистической угрозы. В Германии и США – в двух демократиях, которые ограничили или вовсе лишили легальности местные коммунистические партии, – политическое влияние этих партий было ничтожно»{161}.

12

Истоки холодной войны: Югославия, Греция, Испания

Затяните свои кожаные пояса, рабочие Фландрии!

Старик с Даунинг-стрит сегодня утром завтракает с теми тремястами, которые предают вас.

Пускайте семенное зерно на хлеб, крестьяне Кампаньи!

Земли не будет. Неаполитанские портовые грузчики,

Вы будете малевать на стенах домов:

«Верните вонючку!» Сегодня при ясном полуденном свете

Старик с Даунинг-стрит был в Риме.

Держите своих сыновей дома, матери Афин!

Или зажгите по ним свечи: сегодня вечером

Старик с Даунинг-стрит возвращает вам вашего короля!

Поднимайтесь с постели, пэры-лейбористы!

Приходите чистить кровавый сюртук старика с Даунинг-стрит!

БЕРТОЛЬТ БРЕХТ. СТАРИК С ДАУНИНГ-СТРИТ (1944)

В Западной Европе движение Сопротивления принимало разные формы в зависимости от решений союзников и действий американской и британской армий. В Югославии и Греции для разгрома немцев не потребовалось никаких иностранных армий. Когда союзники принялись размышлять о контурах окончательной победы, центральным вопросом стал будущий облик Европы. Черчиллю и здесь предстояло сыграть важную роль, но на этот раз он прекрасно понимал, что войну выиграли промышленность США и советские людские и промышленные ресурсы. Британская империя была банкротом. Отныне ключевые решения будут приниматься или согласовываться Рузвельтом и Сталиным. На публику нужно было делать вид, что дела обстоят иначе, но как долго это могло продолжаться?

Черчилль долго и тщательно размышлял над тем, как не дать греческому движению Сопротивления, состоявшему главным образом из коммунистов, обрести чересчур сильную позицию. То же самое касалось Югославии. Лучшим выбором ему казалось возвращение монархии в обеих странах.

Граждане Соединенных Штатов и подданные Его Величества в Соединенном Королевстве издалека наблюдали за тем, как Красная армия сражается и одерживает победы в важнейших битвах. Восхищение, а не тревога была преобладающим чувством у многих