Наука побеждать - Борис Сапожников

— Вот оно как, — протянул я, поглядев на паладина, мирно покачивающегося в седле, звеня доспехами. Вот едет он рядом со мной, живой человек, но на самом деле он — покойник. Закончит своё дело, если, конечно, жив останется, а потом его свои же братья и убьют. — Интересные обычаи у вас, паладинов.

— Других быть не может, — покачал головой лорд Томазо. — Этот меч слишком опасен, чтобы сохранять его на свободе. И человека он поражает настолько глубоко, изъязвляя самую душу его, даже столь крепкую в вере, как моя, что оставлять его в живых тоже нельзя. Проносивший Грам достаточно долго, становится безумцем, и даже если он не станет бросаться на всех, то начнёт изыскивать способы добыть меч себе. Наиболее известные из таких Эль-Сид Кампеадор, сделавший войну смыслом жизни, или Эрнан Кортес, выкравший меч и бежавший с ним в Новый Свет. С тех пор, у всех кто идёт с Грамом в бой руки всегда по локоть в крови. Это не просто фигуральное выражение. Кровь начинает просачиваться сквозь поры кожи, въедаясь в одежду, смыть её потом очень сложно. И что самое странное, это вроде бы и не кровь того, кто носит меч, потому что сам он не теряет ни капли.

— А чья же? — удивился я.

— Точно никто не может сказать, — пожал плечами гроссмейстер, — однако некоторые учёные богословы предполагают, что это кровь всех тех, кто был убит этим мечом.

— Но откуда она берётся тогда?

— О, сын мой, — усмехнулся лорд Томазо, — вот на этот вопрос ответ ищут уже больше двух сотен лет. И пока не нашли.

За такими разговорами мы добрались до эфемерной границы контролируемой паладинами территории. Об этом мне и сообщил лорд Томазо.

— Пора прощаться нам, — сказал он мне. — Удачи тебе не желаю, ты — наш враг, как бы то ни было. И мы вполне можем встретиться в битве, тогда пощады не жди. AdiСs.

— От меня можешь ждать того же, — кивнул я, пожимая протянутую руку паладина, пальцы её были испятнаны въевшейся кровью. — Прощай, — сказал я ему по-русски.

Лорд Томазо развернул коня и вместе с остальными паладинами умчался куда-то на юго-запад.

— Прошу прощения, — обратился ко мне старший унтер Ковалёв, — а о чём вы разговаривали с этим рыцарем?

— С лордом Томазо? — зачем-то переспросил я. — О старых приключениях моих. О полке моём, что погиб в Уэльве, о проклятом мече, истекающем кровью. В общем, ни о чём. Прибавить шагу, — скомандовал я, оторвавшись от воспоминаний, — надо спешить. И не расслабляться, паладины нас больше не прикрывают, а засаду герильясы вполне могут устроить.

Не успел я со стрелками вернуться в расположение полка, остановившегося на отдых до вечера, как меня тут же нашёл Ахромеев. Он всё ещё был бледен, сказывались полученные и скверно залеченные ранения, однако держался хорошо. Я ожидал, что при нём окажется мой бывший офицер прапорщик Фрезэр, но нет, Ахромеев был один.

— Тому, что ты попал в очередную историю, я уже не удивляюсь. — Похоже, он перенял привычку своего начальника, графа Черкасова, начинать разговор без приветствий. — Равно как и тому, что выбрался из неё без потерь.

Интересно, про что он? Про встречу с британскими стрелками или паладинами? Скорее, про вторую встречу, в конце концов, кому интересна банальная перестрелка в полупустом городишке, а вот паладинов встретишь далеко не каждый день.

— Но я пришёл не поэтому, — продолжил он. — Ты, наверное, заметил, что в армии настроения падают день ото дня. Заметил. Не мог не заметить.

— И? — подтолкнул его я.

— Нам с Фрезэром удалось выяснить источник этих настроений, — ответил Ахромеев. — Это штабс-капитан Рыбаков, пройдоха и сукин сын. Он был должен всему своему полку, но неожиданно оказался при деньгах. Это было как раз перед нашим походом в Испанию.

— Куплен британцами, — резюмировал я, для того, чтобы прийти к такому выводу не надо быть чиновником тайной канцелярии. — Но я-то тебе зачем?

— Во-первых: из-за твоей феноменальной удачливости, — честно ответил Ахромеев, — которую ты подверг сегодня серьёзной проверке. Это надо же нарваться на паладинов, о которых тут легенды ходят, и встретить своего старого знакомца. Да ещё и имеющего серьёзный вес среди них. А во-вторых: в этом деле мне нужен человек, которому я могу доверять полностью.

— И я такой человек? — удивился я. — После Парижа, когда вы готовы были пустить мне пулю в спину?

— И после Парижа, — согласился Ахромеев, — после нашей дороги в Шербур, после нашего совместного приключения в Восточной Пруссии. К тому же, ты не из таких офицеров, кто может предать.

— Да? — протянул я. — Вот оно как, — повторил я фразу, сказанную часом ранее гроссмейстеру паладинов. — Не поделитесь, почему ты пришёл к такому выводу?

— Очень просто, — усмехнулся майор, действительный статский советник. — Ты проявлял просто чудеса героизма над Трафальгаром и под Труа, в битве и при осаде, шпионы так себя не ведут. Они себя берегут, им денежки, врагом плаченые, душу греют. Боятся они с ними расстаться, да ещё и таким образом. К тому же, ты, Суворов, в средствах не стеснён, скорее даже наоборот, можно сказать, почти богат. Не Крез, конечно, и даже не Ротшильд, однако позволяешь себе разъезжать по Парижу на фиакрах, не считаясь с тратами и не споря с возницами и покупаешь своим солдатам штуцера из трофеев, не моргнув глазом. Они, кстати, тебе в изрядную сумму обошлись, не так ли? — Отвечать я не посчитал нужным, и Ахромеев продолжил. — А ведь подловить человека, когда он изрядно задолжал, и использовать его, любимая уловка вражеских агентов. Думаю, ты не станешь спорить, если я скажу, что офицеры умеют делать долги лучше всех остальных подданных нашего Государя Императора.

Спорить с этим было глупо, я и не стал.

— И вообще, — сказал Ахромеев, — ты человек такой, что сразу видно, не шпион. На лице написано, можно сказать. Видел бы ты того штабс-капитана. Смотреть, честно скажу, не на что. И главное, как он слухи и сплетни сеет, ты бы знал. — Ахромеев даже скривился, будто и говорить об этом продажном офицере ему было неприятно, как о мерзости какой, вроде слизня или мокрицы. — Заделался этаким либералом. С младшими офицерами запанибрата держится, в том духе, мол, все из прапорщиков-подпоручиков вышли, так отчего же возноситься так. Вот в разговорах с ними он и болтает чёрт знает что. А от него этот трёп вниз уходит. Через портупей-прапорщиков к фельдфебелям, дальше унтерам — и от них солдатам. Просто и эффективно, в духе британской разведки. В этом вопросе можешь мне верить, я с всякими шпионами дело имел, даже шведов ловил в девятом году. Правда, тогда они, оказывается, с мирным предложением в Петербург пробирались. А я их поймал и тем продлил войну ещё на несколько месяцев. Вот такой курьёз, можно сказать.

— Вот, значит, какая история, — покачал я головой. — Когда пойдём к твоему мелкому штабс-капитану?

— Да прямо сейчас, — ответил Ахромеев. — Я только тебя и ждал. Рыбакова контролирует Фрезэр, он в его роте портупей-прапорщиком временно числится. Думаю, втроём мы возьмём Рыбакова без лишнего шума.

— А не проще ли взять взвод солдат и расстрелять подлеца?

— Ничего ты, Суворов, в нашей работе не понимаешь, — криво улыбнулся Ахромеев. — Настроения гуляют по всей армии, думаешь, один только Рыбаков их сеет? Надо же узнать, кто его завербовал, как минимум. К тому же, как ты себе представляешь, приходит взвод солдат, вытаскивает офицера из палатки и тут же на месте расстреливает. Без трибунала, без судьи, без приговора. Как мы будем после этого выглядеть?

Нда, чего взять с дилетанта, вроде меня. Таскает меня с собой Ахромеев, вроде талисмана, на удачу. В данном случае ещё и как подмогу. Пара рук, пистолетов и палаш, знаменитый уже на всю армию.

За такой вот приятной беседой мы и провели дорогу до нужной палатки. Благо, идти было недалеко. В двух шагах от полотняного тента Ахромеев жестом остановил меня, сказав:

— Погоди, погоди. Он сейчас агитировать будет. Отсюда отлично слышно. Рядом с его палаткой обычно солдаты ещё собираются, послушать, но сейчас разбежались, кто-то предупредил, что мы идём.

Я остановился и прислушался к тому, о чём говорят внутри палатки.

— Мы, русские солдаты, своими штыками удержали на троне Бонапартия, — услышал я неприятный голос, как пояснил Ахромеев, это и был штабс-капитан Рыбаков, — теперь вот сажаем обратно его братца. Вот только зачем всё это? У нас турок на юге, швед на севере, немец на западе, а мы воюем против британцев в Испании. Какие у России могут быть интересы здесь? Долг союзника — так и немцы с цесарцами нашими союзниками были, и что. Теперь враги смертные. В спину при Труа ударили.

— Британцы себя не лучше вели, — заметил второй голос, в котором я без подсказки Ахромеева узнал своего бывшего прапорщика. — Они бросили князя Суворова-Рымникского в Швейцарии, где сгинул корпус Римского-Корсакова.