Первородный грех. Книга вторая - Мариус Габриэль

– Дорогой, любимый… Ну почему? Что тебе мешает?

– Это… грех.

Внутренний голос подсказал Иден, что сейчас ей не следует с ним спорить. Она медленно сползла вниз и взяла в рот его член. Он был горячим и солоноватым. Джоул прерывисто застонал. Иден вспомнила о том, как она делала это прежде – не из любви, а по принуждению. Тогда это являлось для нее наказанием. Теперь же это было прекрасно. Это было свято.

Ей не хотелось просить Джоула об этом, не хотелось, чтобы у него появилась возможность отказать ей. Крепко держа в руке его член, она принялась сосать.

Джоул снова вскрикнул, и, к своему восторгу, в этом крике Иден узнала свое имя.

Она почувствовала, что приближается момент его оргазма, который начинался так же, как и у нее, – с глубокой внутренней дрожи, затем его член резко напрягся, и пальцы Иден ощутили, как под ними пробивается рвущаяся вверх сперма. И вот ей в нёбо ударили тягучие соленые капли. Сотрясаясь всем телом, Джоул попытался высвободиться, но она не выпустила его член изо рта, а сделала большой глоток, желая, чтобы его семя оказалось в ней, дабы таким образом хоть как-то компенсировать себя за их так и не свершившееся соитие.

Движения Джоула стали более медленными и вялыми. Иден вдруг поняла, что он плачет. Выпустив наконец безвольно повисший пенис, она нежно прижала к себе его голову.

– Я люблю тебя, – снова и снова ласково повторяла она. – Я так тебя люблю.

Он рыдал, уткнувшись в ее груди; его плечи сотрясались в безутешном горе.

Прошло немало времени, прежде чем он успокоился. Иден неподвижно держала его в своих объятиях, спрашивая себя, что же с ней случилось, чувствуя себя изменившейся, обновленной и какой-то незнакомой.

– А это был грех? – спросила она, когда Джоул наконец затих.

– Может, не такой большой, – устало проговорил он, – но все равно грех.

Она погладила его по спутавшимся, мокрым от пота волосам.

– Почему? Ведь нам было так чудесно.

– Случилось то, чего я всегда боялся. – Джоул сел на кровати, величественный в своей наготе. Но его лицо было искажено горем, глаза стали пустыми. – Если бы я раньше тебе все объяснил, ничего бы этого не произошло.

– Что объяснил?

– Она и моя мать тоже.

Иден закрыла глаза и похолодела.

– Кто и твоя мать тоже? – услышала она собственный голос, хотя и так уже знала ответ на свой вопрос, и мучительная боль уже начала терзать ее сердце.

– Мерседес Эдуард, – тихо сказал Джоул. – Я твой брат, Иден.

Глава пятнадцатая

ИСПОВЕДЬ

Весна, 1943

Мадрид

Мерседес проснулась на огромной кровати с пологом на четырех столбиках. Все вокруг было из белого шелка с кружевной отделкой – и наволочки, и простыни, и полог над головой, и даже ее ночная рубашка. Лежа среди этой белоснежной пены, она приходила в себя после ночного кошмара.

Когда дрожь наконец немного отпустила, Мерседес села и налила из стоявшего на столике возле кровати серебряного кофейника чашечку кофе. Здесь же для нее были приготовлены пирожные и мармелад, но к ним она даже не притронулась. По спальне деловито порхали две служанки.

– Как на улице? – спросила Мерседес.

– Холодно и сыро, сеньорита.

Ее уже ждала ванна, наполненная горячей ароматизированной водой. Сама ванна была изготовлена из розового мрамора и стояла на четырех ножках в виде львиных лап, подобно саркофагу повелителя какой-то древней цивилизации. Мерседес легла в воду, над которой поднимались душистые струйки пара, и закрыла глаза.

Одна из служанок принесла стопку подогретых махровых полотенец.

– Сегодня Пасха, – напомнила она. – Вечером вы идете на прием во дворец.

– Я не забыла.

– Вы наденете белое платье?

– Да.

– С ним так чудесно сочетается боа из соболя, – восторженно проговорила девушка. – И бриллианты. – Она взяла губку и принялась намыливать Мерседес спину и плечи. – Вы будете выглядеть просто великолепно.

– С утра мне надо кое-куда сходить, – сказала Мерседес. – У меня назначена встреча.

– Вам придется надеть пальто и сапожки, сеньорита. И перчатки.

– Приготовьте.

– Хорошо, сеньорита. Полагаю, вы наденете новое пальто, то, что сеньор привез из-за границы. Я скажу шоферу, чтобы подал машину к подъезду.

– Нет. Машина мне не понадобится.

– Погода слишком промозглая для пеших прогулок, – предупредила девушка.

– Я поеду на метро.

– Но сеньорита! Сегодня же Пасха. В метро будет полно народу. А в такую погоду…

– Я поеду на метро.

– Конечно, сеньорита. – В глазах служанки вспыхнули хитрые огоньки.

«Она думает, что у меня свидание с любовником», – отметила про себя Мерседес.

– Побрить вам подмышки? – спросила девушка.

Мерседес молча подняла руки. Намылив ей подмышечные впадины, служанка стала осторожно брить их серебряной безопасной бритвой.

– К вам начали прибывать посетители, сеньорита, – сообщила вторая девушка. – Их уже трое. Подумать только, приперлись в такую рань! Совсем обнаглели.

– Я приму их, до того как уйти.

После ванны Мерседес села к туалетному столику и задумчиво уставилась на свое отражение. Женщина, которая смотрела на нее из зеркала, была преисполнена красоты и достоинства.

Черные волосы были уже не такими короткими, как во время гражданской войны, и теперь доходили до плеч, изящно обрамляя лицо и шею. С тридцать девятого года Мерседес прибавила в весе; ключицы уже больше не выпирали, словно распростертые крылья чайки, а груди снова округлились. Она распахнула халат и взглянула на свое тело. Нет, полной она никогда не будет. Ее тело больше не хранило следов пережитого голода, но он все еще был жив в ее памяти. И никогда не будет иметь она таких же пышных форм, как Кончита после родов. Казалось, Мерседес была представительницей некоей новой породы женщин – подтянутая и стройная, с крепким, без грамма лишнего веса, телом.

Через месяц ей исполнится двадцать пять лет. У нее было гладкое, без единой морщинки, лицо молодой женщины. Однако в глазах чувствовалось что-то не свойственное юности. Какая-то темнота. Или даже мрак.

Посетители дожидались ее в вестибюле. Три женщины. К ней всегда приходили только женщины. И всегда у этих женщин были одинаковые глаза – отчаявшиеся и усталые. Все три выглядели измотанными; их мокрые от дождя волосы висели сосульками; поношенная одежонка болезненно контрастировала с костюмом из итальянской шерсти и крепдешиновой блузкой Мерседес. Она не стала приглашать их в гостиную, хотя там и было тепло от весело пылавшего в камине пламени. Обитая шелком мебель из красного дерева этой великолепной комнаты была совершенно неуместна для приема такого рода посетителей.