Стать человеком - Андраш Беркеши

— Так-то оно так, дружище, — ответил Шарди, — только я ненавижу людей, которые на словах ратуют за трезвость, а сами напиваются до потери сознания... — Он жестом приказал корчмарю принести еще четыре рюмки рома. — Уж если ты писатель, да еще порядочный человек, не появляйся в таком виде на балу.

— Никакого бала не было, — заметил Эндре.

— Не было? Ты же говорил, что не был на вечере.

— Нет, некоторое время я там побыл, а потом ушел.

— Так ты видел своего папашу или не видел?

Дождавшись, пока корчмарь поставит рюмки на стол, Эндре тихо спросил:

— Товарищ капитан, уж не хотите ли вы, чтобы я плохо говорил о своем отце?

— Постой-постой, ничего я от тебя не хочу. Отца ты, конечно, не продашь, а вот беднягу Бегьеша продал, испортил ему жизнь. Знаешь, рядовой Варьяш, перевелся бы ты лучше в другую часть...

— Кто такой Бегьеш? — поинтересовался Геребен.

— Младший сержант, замечательный парень, земляк мой. А жизнь ему изуродовали только потому, что он не захотел делать поблажек рядовому Варьяшу. Вот за это его и решили убрать. Тем, что сидят наверху, все дозволено. Для них законы не писаны. Они, как хотят, так и поступают. Бегьеш этой осенью должен был держать экзамены в офицерское училище, но теперь наверняка провалится, поскольку Эндре Варьяш донес на него...

— Ни на кого я не доносил! Я этим не занимаюсь!..

— Не ври...

— Товарищ капитан, я не имею обыкновения лгать. Разрешите идти?

— Не разрешаю.

— Я в отпуске.

— Все равно не разрешаю.

— Вы не имеете права задерживать меня.

— Не имею права?!

— Пишта, ну чего ты задираешься? — примирительным тоном произнес Геребен и взял офицера за руку. — Если парень не хочет сидеть с нами, пусть идет.

— Эти папенькины сынки еще будут указывать мне на мои права!

Эндре решительно встал.

— Сесть!

— Я пойду: у меня дела.

— Послушайте, рядовой Варьяш, Бегьеша вы убрали с пути, но со мной вам это не удастся... Не позволю!.. А теперь можете идти к своему папаше жаловаться... можете доносить на меня...

Эндре хотел было ответить, но Геребен сделал ему знак, чтобы он уходил.

Юноша подошел к хозяину, положил перед ним двадцать форинтов и сказал:

— С меня за два рома.

В тот же миг Шарди вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной, подбежал к стойке и закричал:

— За ром плачу я!

— За меня платить не надо, — твердо проговорил Эндре, глядя сверху вниз на невысокого офицера.

— Уж вы решите, кто из вас будет платить, а потом скажете мне, — проворчал корчмарь, внимательно наблюдая за происходящим.

— Вот моя двадцатка, — повторил Эндре и повернулся кругом.

— Не смейте меня позорить, Варьяш! — выкрикнул Шарди. — Слышите, вы, черт бы вас побрал! — И он раздраженно хлопнул рукой по купюре.

Но Эндре уже не слышал его — он вышел, хлопнув дверью. А Шарди, сознавая, что попал в довольно смешное положение, в ярости заскрипел зубами и злобно прошептал:

— Ну, ты меня еще вспомнишь...

 

Эндре застал Марику дома. Она сушила одежду перед изразцовой печкой и выглядела очень усталой. Они молча обнялись и поцеловались. Эндре прильнул к Марике так, словно искал у нее защиты, и она почувствовала, как он дрожит.

— Я уже не верила, что мы встретимся, — обрадованно зашептала она. — Так плохо было без тебя... А я даже не знала, где тебя искать...

— Мне тебя тоже недоставало...

Марика закрыла глаза, крепче обняла Эндре и вдруг обнаружила, что он ужасно промок.

— Да на тебе сухой нитки нет! — всполошилась она, запахивая разошедшиеся полы халатика. — Раздевайся и сушись.

— В чем же я останусь?

— Садись поближе к печке, а я быстро приготовлю горячую ванну. Пока ты будешь мыться, я накрою на стол.

Эндре заколебался.

— Ты что, стесняешься меня? — удивилась она. — Но белье же на тебе есть.

— Да, однако...

— Быстро раздевайся! Ты что, воспаление легких хочешь схватить?

Когда Марика вышла в ванную, Эндре снял с себя френч, рубашку, брюки и остался в нижнем белье. Развесив обмундирование на стуле, он подвинул его поближе к печке и почувствовал исходящее от нее тепло. Потом он растер себе руки и плечи, уселся на ковер и принялся наблюдать за игрой пламени, которое металось из стороны в сторону, потому что ветер, проникавший с улицы, образовал в трубе сильную тягу. Сырые поленья шипели, порой громко потрескивали. И Эндре подумал, что хорошо бы включить телевизор, но ему было лень встать. Он вспомнил капитана Шарди, и настроение у него резко ухудшилось. «Почему он так не любит меня? — размышлял Эндре. — Неужели только потому, что я сын Гезы Варьяша? Что же теперь делать? Наверное, об этой встрече надо рассказать майору Бакошу. Только Шарди не настолько глуп, чтобы признаваться. Он станет все отрицать, а его дружки скажут, что ничего не слышали и не видели. А если написать Лонтаи? Ну и что? Что может сделать Миклош? Да ничего...»

— Высокочтимый господин, ванна готова! — шутливо воскликнула Марика, появляясь на пороге.

Эндре пошел мыться.

Марика тем временем занялась ужином. Продуктов у нее было мало, и она решила ограничиться яичницей с салом и чаем. «Как было бы хорошо, если бы я стала женой Эндре! — мечтала она. — По вечерам я бы готовила ему ужин, а потом мы бы подолгу разговаривали, сидя у горячей печки... Не понимаю, почему Эндре не любят товарищи? Как можно не любить такого парня!..»

В полдень Марика встретила на плотине лейтенанта Ковача. Она, как и другие комсомольские вожаки, контролировала работы по защите плотины от наводнения. Заметив девушку, лейтенант сам подошел к ней и поздоровался:

— Целую ручки, Марика.

— Добрый день, Петер. Прибыли на помощь?

— Пока нет, но, если потребуется, мы в любой момент готовы.

Они обошли плотину, на укреплении которой работали несколько сот человек. Чуть в стороне трудились землеройные машины — они подвозили песок, камень, щебень. Рядом наполняли мешки песком студенты.

— Хоть бы этот проклятый дождь прекратился! — вздохнула Марика и, оглянувшись, продолжала: — В низине все дома уже затопило.

— Да, мы видели. Восемь домов даже завалились. — Он подошел к девушке ближе: — Вы, случайно, не знаете, Варьяш уехал домой или нет?

— Не знаю. А зачем он вам понадобился?

— Хотел поговорить с ним.

— Думаю, в Будапешт он вряд ли уехал. Наверняка где-нибудь в городе. А что случилось?

— Да все по тому случаю, который произошел с ним на Новый год. Бегьеша, кажется, собираются взять под стражу.

— Так ему и надо. Я же говорила, что не кто иной, как он, все это подстроил.

— Только Варьяшу легче не станет. Может, он и ни при чем, но все почему-то настроены против него.

— Вы имеете в виду солдат?

— Не только их, но и офицеров тоже. Понимаете, Бегьеш зарекомендовал себя в полку образцовым командиром, а Варьяша у нас не жалуют.

— И все это вы собираетесь ему сказать?

— И это, и кое-что другое.

— Что именно?

— Что лучше бы ему съездить в Будапешт и попросить отца перевести его в другую часть.

— А если он прав?

— Вы еще плохо знаете людей... О других они обычно судят, руководствуясь чувствами, а не фактами. Поверьте, для Варьяша это был бы лучший выход.

— И я могу сказать ему об этом, если встречу?

— Не мешало бы...

Марика вытерла лицо платком и поправила капюшон плаща:

— Хорошо, я расскажу ему о нашем разговоре, но от себя посоветую не сдаваться. Знаете, Петер, все наши беды заключаются в том, что мы боимся защищать правду, малодушно отказываемся от борьбы. Только не протестуйте! — подняла она руку, заметив, что Ковач собирается возразить ей. — Может, вы и хороший офицер, но уж слишком робки, если собираетесь дать Варьяшу такой совет.

Ковач протер запотевшие от дождя очки, с досадой ударил носком сапога по комку грязи и задумчиво произнес:

— Это не трусость, Марика... Человека, который собирается биться головой о стену, смелым не назовешь...

На этом их разговор и закончился, потому что Петера отозвали в сторону какие-то люди.

 

Заскрипела дверь, и Марика поняла, что это Эндре вышел из ванной. За ужином он казался рассеянным — видимо, мысли его витали где-то далеко.

— Сегодня вечером один человек посоветовал мне перевестись в другую часть, — объяснил наконец Эндре свое состояние.

— Кто этот человек?

— Наш офицер.

— А почему он тебе это посоветовал?

— Да все из-за Бегьеша... — И он рассказал Марике о встрече с Шарди в корчме.

Девушка слушала, и ее все больше охватывал страх: что, если Эндре и впрямь уедет и она потеряет его? Это было бы равносильно катастрофе, потому что в ее сердце — она это чувствовала — вошла такая любовь, которая, проживи она хоть сто лет, ни за что не повторится.

Эндре поднялся из-за стола и, подойдя к печке, подбросил в топку три полена, а сам уселся на ковре перед ней и, обхватив колени руками, стал внимательно глядеть на огонь. Марика опустилась рядом и прислонилась к нему. Обоими овладело странное чувство, похожее на печаль и на радость одновременно, которое можно было назвать или светлой печалью, или задумчивой радостью.