Дожить до вчера. Рейд «попаданцев» - Артем Рыбаков

— Леха! Снимай антенну! Бегом! — И не глядя на ломанувшегося к дереву Зельца, я нырнул обратно в палатку.

Не успел! Словно огненным шнуром перечеркнуло пространство перед глазами, и в темноте вспух ослепительно яркий шар. Единственное, что я успел, — закрыть лицо рукой и плашмя сигануть обратно. Уши заполнил странный звук, словно меня завернули в огромный кусок брезента, который рвал в клочья кто-то размером с главное здание МГУ. Странно, но тыльной стороной ладони я действительно ощущал грубую ткань! А вот глаза несмотря на то что были широко открыты, ничего не видели. Я рванулся, больше для того, чтобы сделать хоть что-нибудь, нежели руководствуясь какими-либо разумными мотивами! И… упал на спину!

Чуть в стороне послышался матерный вскрик, а уже пару мгновений спустя меня стали ощупывать чьи-то руки.

«Все как в кошмарном сне, только тактильные ощущения слишком уж реальны», — мелькнула где-то на периферии сознания мысль.

— Антон! Товарищ старший лейтенант! Живой?! Вытаскивай его! Хрен с ней, с палаткой! Режь! — Многоголосый гомон вернул меня в реальность. Снова затрещала раздираемая ткань, но сейчас раз в сто тише.

— Да слезь ты с меня! — рыкнул я на наиболее ретивого, взгромоздившегося коленями мне на живот. — Живой я! Живой! Лешка где? — Несмотря на некоторую идиотичность ситуации, я уже понял, что произошло. Собственно говоря, не такое уж и редкое в масштабах человечества событие — попадание молнии. А вот Дымова стоило проверить — если к моменту пробоя он успел взяться за антенну, то о последствиях думать как-то не хотелось.

— Здесь я! — Голос милиционера донесся справа. — Не успел я, Антон, прости.

Вспыхнул луч фонаря.

Среди местами дымящихся лохмотьев растерзанной палатки я увидел закопченный металлический ящик, еще минуту назад бывший нашей радиостанцией.

«Твою мать! Ну что мешало выползти наружу на минуту раньше?! — Горестная мысль тут же сменилась другой: — А ведь останься я в палатке, могли и не откачать!»

— Здрасьте вам… — печально пробурчал подошедший Несвидов. — И что теперь делать?

— Ты? Сухари сушить! А я пока посмотрю, уцелело ли что-нибудь. — Последнее, впрочем, было скорее благим пожеланием с целью подбодрить личный состав, нежели чем-то иным, — уже отсюда было видно, что молния «проложила канал» как раз через антенну. При том, что тонкой электронике вполне хватило бы и близкого разряда…

«Плохо, конечно. И даже хреново… Но не все потеряно — с ребятами я могу связаться и по „семерке“, а с Москвой можно попробовать говорить по трофейной станции. Уныло и мешкотно, но дедушки наши как-то обходились же без автоматической подстройки по частоте и памяти на двадцать каналов…»

— Значит, так, товарищи! — Хлынувший дождь настроения народу нисколько не поднял, а потому требовалось срочно предпринимать меры пропагандистского характера. — Нечего всем мокнуть! Накрываем это пожарище брезентом, а сами на ночлег устраиваемся. Как известно — сапоги нужно чистить с вечера, чтобы с утра надевать их на свежую голову! Миша! Ты на посту первый! Смена каждые два часа!

Хоть и кажутся порой шутки из будущего дурацкими, но местные их воспринимали вполне доброжелательно — тем более армейские, имеющие отношение к вещам простым и понятным. Вон Емеля моему пассажу улыбнулся — скорее всего, подумал, что кто-нибудь из его бывших начальников вполне мог родить нечто подобное.

«Это вам не „хакерский юмор“ — это свое, родное! Временем проверенное… Завтра надо будет с рациями поковыряться — спец я, конечно, еще тот, но не сложнее же „Винды“…» С такими оптимистичными мыслями и далеко не радужным настроением я добежал до крупповского грузовичка и юркнул под тент. Нащупал сложенные на лавке трофейные одеяла, завернулся и, отдав себе мысленный приказ проснуться через четыре часа, провалился в тяжелый сон. Вот только снилось мне, что я пытаюсь поставить на свой компьютер «двухтысячную» и абсолютно не понимаю, что значат все эти окошечки с буквами…

Минск, улица Артиллерийская, дом 34, БССР. 25 августа 1941 года. 3:42.

Почему-то считается, что сотрудники спецслужб обожают работать по ночам. Прямо хлебом не корми, а дай провести ночь в засаде или за расшифровкой вражеской радиограммы! Ничего подобного — в этих структурах тоже люди служат, которые предпочитают проводить темное время суток в постели, желательно с чистым бельем, а не в грязной подворотне или под кустом где-нибудь в лесу. Именно такой точки зрения придерживался лейтенант Мориц — дежурный по радиоцентру.

Несмотря на то что центр подчинялся 3-му Управлению абвера, ничего романтического или захватывающего в своей службе лейтенант, до войны работавший инженером на одной из радиостанций Гамбурга, не видел. Тем более в ночных дежурствах. Абсолютное отсутствие хоть какой-нибудь романтики и головная боль по утрам. И любимое присловье начальника пункта радиоразведки и контроля радиосвязи гауптмана Маковски: «Из унылых переговоров тыловиков и интендантов узнать можно больше, чем любая Мата Хари накопает!» — нисколечки жизнь не облегчало.

Тем более что в обязанности Морица входил всего лишь надзор за операторами приемопередающих станций и записывающих аппаратов и контроль входящих сообщений своей сети. И если общаться с обслуживающими функ-гераты и магнитофоны ему было просто и приятно (он сам иной раз с удовольствием возился с новейшим и секретным TonS. B1 «Bertha», записывавшим вражеские передачи не на привычную проволоку, а на тончайшую ленту с металлическим напылением), то специалистов-криптографов лейтенант чурался. Впрочем, при обработке «корреспонденции» единственное, что от него требовалось, — безукоризненно соблюдать инструкции и сортировать полученные сообщения в соответствии со стоящими на них грифами. А поскольку шифрованная радиограмма из Могилевского узла связи была снабжена всего лишь пометкой «Срочно» (ну и «Секретно», конечно же, вся переписка разведывательной службы Рейха велась под этим грифом, даже если в документе сообщалось о закупке дров или бумаги), то и отправилась эта бумажка в соответствующую папку, дожидаться утра, когда прибудет облеченный должными полномочиями офицер-шифровальщик. Будить крайне секретного и довольно злопамятного лейтенанта телефонным звонком ради «текучки» Мориц даже не собирался.

Вот если бы пометка была «Особо срочно!» или «Особой важности!», то в данном случае лейтенант, ни минуты не колеблясь и не обращая внимания на положение стрелок на больших настенных часах, поднял бы трубку телефона и вызвал криптографа.

Впоследствии так и не выяснили, кто поставил на шифровку неправильный гриф, из-за которого сообщение об уничтожении оперативной группы попало на стол к бригадефюреру Небе лишь в два пополудни. И хоть начальник айнзацгруппы среагировал максимально быстро, многоступенчатая полицейская структура привела к тому, что обратный приказ пришел в Могилев незадолго до пяти часов вечера, когда личный состав отдыхал после двух «специальных акций». Заполошные сборы заняли у полицейских почти два часа, час из которых потратили на ругань с армейцами, не желавшими выделять сверхлимитное горючее. Соваться в болота на ночь глядя командир оперативного отряда майор Ортман не решился, и в результате к месту уничтожения поисковой группы подкрепление прибыло через два дня.

Опрос местного населения показал, что на подразделение лейтенанта Ауэрса напал крупный отряд русских солдат. Скорее всего одна из частей, выходящая из окружения. По крайней мере и путевой обходчик, и помощник бургомистра, да и почти все немногочисленное мужское население Загатья в один голос утверждали, что нападавшие были одеты в форму Красной Армии. Правда, численность точную никто сказать не мог — от свидетеля к свидетелю она значительно отличалась, и Ортман решил вставить в отчет среднее число — сто пятьдесят человек.

На окруженцев списали и разрушение заправочной емкости и стрелок на железнодорожном разъезде. Угон большей части имевшегося в деревне скота тоже отнесли на их счет. Голодный солдат — дело такое…

Некоторых дотошных следователей смутило малое количество гильз от русского оружия на месте боя, но эту деталь сочли несущественной — слишком часто бродящие по лесам мелкие подразделения русских были почти поголовно вооружены трофейным немецким оружием.

Тела тридцати трех погибших членов группы Ауэрса обнаружили лишь спустя два месяца в восемнадцати километрах к югу от Загатья, на берегу реки Должанки. Убившие их погрузили тела на плоты и просто спустили вниз по течению. Времени прошло много, и опознали полицейских только по нашивкам да пуговицам на мундирах.

Поскольку накануне прошел сильный ливень, погоню по следам посчитали делом бесперспективным, и спустя еще сутки полицейские уехали обратно, напоследок назначив Игната Голованова новым бургомистром.