Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Он проглядел первую страницу. Официальные сообщения. Внизу справа пустое место — вычеркнуто военной цензурой, которая уже начала накладывать лапу на известия с фронтов. А вот и сообщение из Петрограда: «Ставка сообщает, что нашим доблестным войскам отдан приказ о переходе в наступление против Турции, нарушившей договоры о мире и соседстве и легкомысленно привязавшей свою судьбу к колеснице германского пруссачества».

«Вот война дошла и до наших краев», — подумал Андрей, забыв об эскалопе и зачитавшись шумной патриотической передовицей, в которой предсказывалось неминуемое поражение дряхлой Османской империи, живущей за счет соков, которые она пьет из порабощенных народов. Наконец-то появился враг выгодный, которого есть надежда громить не только на страницах газет, но и на поле боя.

На той же странице разбиралась стратегическая ситуация в Закавказье и чаяния армянского народа… куда мельче и скуднее говорилось о боях под Варшавой — война уже пришла на территорию Российской империи.

Громко скрипя сапогами, вошел офицер с рукой на черной перевязи. Он был слегка пьян и, обернувшись в поисках компании, увидел, что Андрей сидит в одиночестве, тут же подошел и спросил:

— Разрешите? — и, не дождавшись ответа, уселся напротив. — Сволочная погода, — сказал он. — Бой!

Официант подошел резво — куда только делась апатия.

— Бутылку шампанского! Но не какое-нибудь там… Наше, отечественное, массандровское. И два фужера.

Андрей отложил газету. Еще этого не хватало!

— Сейчас мы с тобой выпьем, — сообщил офицер.

На нем была фуражка с высоким черным околышем и загнутой назад тульей; на серебряных погонах — крылья. Авиатор, штабс-капитан. Еще недавно авиаторы были кумирами Андрея. Они с Беккером бегали на поле на окраине Симферополя, где происходили славные полеты, — он видел и Нестерова, и самого капитана Андрианиди, и бравых французов. Он знал, что такое пике и штопор, он видел, как разбился Гастон Роже, и чуть было не успел к тем, кто вытаскивал его тело из-под обломков «Ньюпора».

Андрей принялся за эскалоп, но аппетит уже пропал.

Офицер постучал пальцами по столу.

— Студент? — спросил он. — Почему не воюешь? — И тут же сам ответил: — Какого черта? Я за сентябрь трех друзей похоронил. Сам чудом жив остался. Видишь, совсем не двигаются.

Он пошевелил пальцами — пальцы и в самом деле еле шевелились.

Официант споро открыл бутылку шампанского, разлил в два фужера. Андрей начал было отнекиваться, но офицер расхохотался, показав обломки передних зубов.

— Мы бутылку шампузы с тобой усидим, а потом и до твоей водки доберемся, добро?

— Мне уже надо идти.

— Никуда тебе не надо идти, — сказал офицер. — Лишний ты тут. Никто тебя не ждет.

Лишний? Эти слова проникли до самых печенок. Летчик говорил так, словно ему была открыта некая тайна. А может быть, в мире что-то изменилось — изменилось, незамеченное еще Андреем, и мир, в который он попал, вовсе не тот, в котором он нажал на шарик?

— Извините. — Официант стоял рядом со столом и был насторожен. — Господа не будут так любезны расплатиться?

Андрей полез в карман, вытащил из бумажника десятку. При виде ее официант изобразил удивление. Он уже был убежден в неприятностях и, может, даже хотел их, скучая в опустевшем ресторане.

Штабс-капитан поднял бокал, и Андрей счел за лучшее подчиниться.

— За ваше здоровье. Ты в этом нуждаешься. Не расстраивайся…

Допив фужер и едва дождавшись, чтобы официант, все еще не отдавший Андрею сдачу, наполнил фужеры вновь, пилот вдруг сказал:

— Студент, а мне твоя физиономия знакома.

— Я не знаю. Может, на набережной встречали?

Официант тоже приглядывался к Андрею, и это было неприятно.

— Пять рублей сдачи, пожалуйста, — сказал он, надеясь рублевыми чаевыми усыпить подозрения официанта.

— Пойду разменяю, — сказал официант.

Офицер мгновенно выпил второй фужер, взял вилку Андрея, подцепил ею грибок. Потом спросил:

— Не возражаешь? — и вылил к себе в фужер водку из лафитничка.

— Пожалуйста, — сказал Андрей, готовый уже уйти, не дожидаясь сдачи.

Вернулся официант, аккуратно положил пятерку перед Андреем и снова внимательно на него посмотрел.

— Иди, иди, не твое дело, — сказал штабс-капитан.

Официант ушел. Сначала он шел медленно, но потом, у дверей, какая-то мысль посетила его, он обернулся, кинул взгляд на Андрея и быстро скрылся в ресторане. В Андрее все сжалось.

— Ты прав, — лениво сказал авиатор, — надо тебе бежать. Только послушай, Берестов, на что тебе деньги в ничтожной сумме пяти рублей? Оставь их здесь.

И он наложил свою здоровую лапу на банкноту.

— А теперь тикай отсюда! — приказал он. — Этот хлыщ к телефону побежал. Беги, Берестов.

И только когда авиатор вторично повторил его фамилию, Андрей понял, что его узнали. За эти дни в Ялте случилось нечто, неведомое Андрею, — но за ним охотятся.

— Спасибо, — сказал Андрей, поднимаясь.

— Будешь в Севастополе, — сказал авиатор, — спроси на базе гидропланов штабс-капитана Васильева. Я тебе всегда помогу, если хочешь — удерем в Румынию!

И Васильев захохотал вслед.

Уже почти стемнело, Андрей быстро пошел прочь от ресторана. Фонари горели редко, здание порта было совсем темным. Шагов через пятьдесят Андрей заметил черную подворотню. Он шагнул в нее.

И вовремя. По тротуару застучали шаги.

— Он туда побежал, я видел! — послышался голос официанта.

Андрей оказался во дворе. Там стояли бочки. Вдоль второго этажа тянулся балкон с железной решеткой. Спрятаться в бочку, как Али-Баба?

И тут Андрей увидел белую дверь.

Он быстро пересек двор, толкнул ее. Впереди прямоугольник света — выход на соседнюю улицу.

Улица была пуста. Справа был виден белый одноэтажный каменный базар. Возле закрытого входа грудами тряпок спали бродяги. Слева был садик. Там горел фонарь — как раз между двух деревьев.

Андрей перебежал улицу и, встав поближе к дереву, снова развернул газету. Может, она подскажет, что творится?

На третьей странице была небольшая статья ялтинского корреспондента. «Драма на вилле «Астра». Андрей не сразу сообразил, что дом отчима, пока принадлежал старому хозяину, звался виллой «Астра», это название было выложено бронзовыми буквами над входом. Отчим замазал его, но, когда начиналась зима, было сыро или изморозь, буквы проступали сквозь известку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});