История русской церкви (Том 9) - Митрополит Макарий

Чего же достигла она в этот начальный период своей жизни, какие приобретения сделала в своей борьбе с православием, и в каком состоянии находились оба противника, лицом к лицу, под конец периода? И на эти вопросы встречаем ответы, хотя весьма краткие, частию в том же донесении Рутского и других униатских владык римской Конгрегации распространения веры, а частию в особом письме Рутского, посланном тогда к первому секретарю Конгрегации. По свидетельству Рутского, в епархиях русских, существовавших под властию польского короля, числилось в то время до восьми тысяч приходских церквей, кроме соборов и монастырей и число христиан греческого обряда равнялось числу христиан обряда римского во всем Польском государстве. Сколько из этих христиан греческого обряда приняли унию и сколько из этих восьми тысяч приходских церквей сделались униатскими, Рутский не определяет, а говорит только: мы имеем уже семь епископов, которые занимают кафедры почти всех русских епархий, тогда как у схизматиков остался только один епископ Львовский. Почти тридцать городов приняли унию: Вильна, Новогрудок, Луцк, Владимир и пр. В числе принявших ее есть и дворяне, даже из знатных, и между ними три сенатора, один воевода (разумеется, вероятно, Скумин-Тышкевич) и два каштеляна, тогда как из схизматиков нет теперь ни одного сенатора. У нас уже до двадцати монастырей и более, которые занимают наши монахи базилиане. Эти монахи содержат школы для воспитания юношества, и из виленской нашей школы, или семинарии, начали выходить богословы, искусные в греческом и латинском языках, чего при наших отцах на Руси не бывало. По примеру иноков и мирские пастыри в своей простоте повинуются своим епископам, принимают от них посвящение, получают святое миро, собираются к ним на Синоды, бывающие ежегодно. Надобно присовокупить, что, делая такое показание об успехах унии, Рутский скорее мог преувеличить их, нежели уменьшить, потому что собственно в донесении Римской конгрегации он имел в виду и старался опровергнуть этим мнение латинян, укорявших унию, будто она вовсе не распространяется, а причиняет одно зло. Если так, то нельзя не сознаться, что уния, действительно причинившая уже столько зла православным и произведшая столько шуму и волнений во всем государстве, распространилась еще весьма мало и что православие в Западнорусском крае было еще в то время несравненно сильнее унии во всех отношениях. Уния имела семь епископов, но шесть из них были уже при самом начале унии, когда в Литве еще не было униатов, и в течение двадцати пяти лет прибавился только один униатский епископ, которого насильно, против воли православных назначили в Перемышль, хотя там вовсе не было униатов. Унию принимали и русские дворяне, и между ними находились даже три сенатора, но сам же Рутский сознается далее в том же донесении, что число дворян, принимавших унию, было крайне мало и ничтожно и что ее принимали почти одни крестьяне-землепашцы, одна чернь. Сам же говорит: "Из школ латинских почти двести благородных русских юношей перешли к латинскому обряду, столько же при дворе (королевском) и в войске. Теперь спрашиваю: что же останется (для унии) из русского дворянства чрез десять лет? Скажут: останутся поселяне. Уния падет, потому что поселяне не защитят унии от схизматиков". Русские дворяне если решались по обстоятельствам изменить православию, то принимали не унию, всеми презираемую, а господствовавшее в государстве католичество: даже сыновья Ипатия Потея приняли не унию, а латинство. Но множество русских дворян оставались еще в православии и твердо ратовали за него, как свидетельствуют списки православных братств: Люблинского (в котором участвовали 40 дворян), Минского (52), Виленского, Луцкого, Киевского и других, а также новые православные монастыри, основанные дворянами. Правда, в числе этих дворян не было уже под конец настоящего периода сенаторов, но находились еще князья Огинские, Корыбуты-Вишневецкие, Полубенские, Корецкие, Друцкие-Горские, Друцкие-Любецкие, Чарторыйские, Четвертинские, Сангушки-Коширские, хотя другие лица некоторых из этих княжеских фамилий держались уже латинства; находились также дворяне, занимавшие более или менее важные служебные должности в государстве: подкомории, чашники, городничие, городские судьи, подсудки, подстолии и пр. Эти православные дворяне составляли еще довольно грозную силу против унии, когда они собирались на сеймики и на сеймы. Унию приняли почти тридцать городов: Вильна, Новогрудок... Но как приняли? В Вильне, например, было еще много православных и существовало самое сильное православное братство. Да и что значили тридцать городов, если бы и действительно все жители в них приняли унию, в составе целого края, в котором числилось до 8000 приходских церквей греческого обряда, когда во владениях одного князя К. Острожского (? 1608), куда при жизни его вовсе не могла проникнуть уния, находилось до 35 городов и местечек и 671 село?.. Без сомнения, уния могла уже быть введена тогда и в селах, - во всех тех селах, которые составляли имения самих униатских владык, самого короля и сочувствовавших ей латинских бискупов и латинских панов. Но зато православие оставалось господствующим в имениях всех русских православных дворян, в имениях и протестантских дворян, где оно существовало прежде, в имениях даже латинских дворян, неприязненных к унии, где оно существовало прежде. А главное - оно оставалось господствующим во всех многочисленных городах края, кроме тех тридцати, которые Рутский считал принявшими унию. Особенно сильно было православие под конец периода, по свидетельству самого Рутского, в воеводствах Киевском, Волынском и Подольском. Униаты имели уже до двадцати монастырей. Но все эти монастыри были отняты у православных, за исключением, кажется, одного минского Свято-Духовского, устроенного самими униатами; между тем как православные со времени появления унии основали до десяти новых монастырей и имели еще, по сознанию Рутского, "много монастырей" прежних в воеводствах Киевском, Волынском и Подольском. Кроме того, православные, считавшие еще в среде своей немало богатых и достаточных помещиков, соединившись в сильные братства, старались поддерживать свои монастыри и свои церкви. А униаты только жаловались, что их церкви очень бедны и некому поддерживать и украшать их, простой народ крайне беден, священники также бедны, дворян же униатов почти нет. Униаты заботились преимущественно о поддержании виленского Свято-Троицкого монастыря и немногих других, где находились их училища, а прочие монастыри только истощали и разоряли, например, древний православный Лещинский монастырь довели, наконец, до того, что он превращен был в питейный дом. Рутский хвалился своими базилианами и их школами, особенно виленскою, из которой выходили уже ученые богословы, также покорностию белого духовенства своим архипастырям. Но орден базилиан едва лишь был учрежден, его школы только что заводились, виленская униатская семинария, основанная в 1601 г., могла дать еще весьма мало ученых мужей, а белое духовенство хотело не хотело - не в состоянии было не покоряться своим грозным архипастырям, которые умели с ним расправляться. Между тем православное духовенство, как монашествующее, так и белое, если оставалось в православии и не переходило в унию, то единственно по своей доброй воле, по своей приверженности к православию, и мужественно, непоколебимо отстаивало свою веру, несмотря ни на какие притеснения от униатских митрополитов и прочих владык. А православные училища острожское, львовское, отчасти виленское все вместе действительно приготовили уже довольно ученых мужей и проповедников, так что в 1620 г. один из православных депутатов (Лаврентий Древинский) не без основания мог произнесть на варшавском сейме следующие слова: "Если бы не совершилось отступление некоторых из нашего духовенства от своего законного архипастыря (т. е. Цареградского патриарха), если бы исшедшие от нас (униаты) не восстали на нас, то такие науки, такие училища, столько достойные и ученые люди никогда не открылись бы в народе русском и учение в наших церквах по-прежнему оставалось бы покрытым прахом нерадения". Вообще, положение унии в Западнорусском крае было еще очень непрочно и ненадежно, потому что она как вводилась, так и поддерживалась только насилием. Против нее открыто враждовали православные, ей не сочувствовала большая часть и латинян, светских и духовных, ее не любили сами даже униаты, по крайней мере низшее духовенство и народ, которые приняли и содержали ее вовсе не по убеждению, а поневоле. Единственною опорою для унии и ревнителей унии оставался король Сигизмунд III, и без его постоянной поддержки уния пала бы неизбежно. Напротив, православие в тех же областях было еще очень сильно не столько многочисленностию, сколько приверженностию к нему его последователей, которые, не находя покровительства своей вере в короле, старались отыскивать защиту ей в законах отечества, на судах и генеральных сеймах и мужественно переносили за нее всякие несправедливости и притеснения. Под конец периода на защиту православия в Литве и Польше явилась новая сила - казаки.