Под куполом - Стивен Кинг

— Миссис Перкинс…

— Меня зовут Бренда, помните?

— Хорошо, Бренда. Давайте допустим, что Купол устоял; тогда городу должен был бы помогать кто-то другой, не этот торговец подержанными автомобилями с манией величия. Бренда, сидя в тюрьме, я не смогу помочь никому.

— Мой муж считал, что Большой Джим здесь греет себе руки.

— Как? Чем? И насколько?

— Давайте увидим, что сделают ракеты, — ответила она. — Если это не подействует, я расскажу все. Если подействует, когда осядет пыль, я встречусь и поболтаю с окружным прокурором… тогда, говоря словами Рики Рикардо, Джеймсу Ренни «придется давать объяснения»[175].

— Не только вы ждете, что принесет попытка прорыва. Эту ночь Ренни переждет смиренным ягненком. Если крылатые ракеты, вместо того чтобы пробить Купол, срикошетят, думаю, мы увидим его другое лицо.

Она выключила фонарик и, посмотрев вверх, произнесла:

— Взгляните на звезды. Такие яркие. Вот Малый Ковш… Кассиопея… Большая Медведица. Все как всегда. Меня это успокаивает. А вас?

— Да.

Какое-то время они молчали, засмотревшись на мерцающую бескрайность Млечного пути.

— Но от созерцания звезд я всегда чувствовала себя очень маленькой и очень… эфемерной, — она засмеялась, а потом довольно неловко спросила: — Вы не против, если я возьму вас под руку, Барби?

— Совсем нет.

Она подхватила его под локоть. Он накрыл своей рукой ее ладонь и повел домой.

9

Большой Джим свернул заседание в одиннадцать двадцать. Питер Рендольф пожелал всем доброй ночи и покинул совещание. Он запланировал начать эвакуацию западной окраины города ровно в семь часов утра и надеялся к полудню очистить всю местность вокруг Малой Суки. Вслед за ним встала и Эндрия, ступая медленно, держась руками за поясницу. Всем присутствующим была хорошо знакома эта ее поза.

Хотя из головы у него не шла встреча с Лестером Коггинсом (и сон, он не против был хоть немного, к черту, поспать), Большой Джим спросил у нее, не могла ли она задержаться на несколько минут.

Она вопросительно посмотрела на него. Позади него демонстративно складывал папки и прятал их в серый стальной сейф Энди Сендерс.

— И закрой двери, пожалуйста, — кротко попросил Большой Джим.

Теперь уже с обеспокоенным лицом, она выполнила его просьбу. Энди продолжал убирать после совещания, но плечи у него были напряженно сгорбленные, словно в ожидании удара. Энди уже было известно то, о чем с ней будет говорить Большой Джим. И, судя по его позе, хорошего там было мало.

— Что ты задумал, Джим? — спросила она.

— Ничего особенного, — что означало как раз наоборот. — Мне лишь показалось, что перед совещанием ты подружилась с этим Барбарой. И с Брендой, кстати, тоже.

— С Брендой? Да не… — она уже чуть было не сказала не выставляй себя идиотом, но решила, что это прозвучит слишком сильно. — О чем ты, мы с Брендой знакомы уже тридцать ле…

— А с мистером Барбарой три месяца. Если так, то, значит, поедание изготовленных кем-то вафель и бекона являются достаточным основанием для того, чтобы узнать этого человека.

— Думаю, он теперь полковник Барбара.

Большой Джим улыбнулся:

— Тяжело воспринимать это серьезно, когда вся его униформа состоит из джинсов и майки.

— Ты видел письмо Президента.

— Я видел что-то, что Джулия Шамвей могла своими силами склепать на своем вонючем компьютере. Не так ли, Энди?

— Конечно, — произнес Энди, не поворачивая головы. Он все еще что-то ставил в сейф. А потом в который раз перекладывал уже сложенные папки.

— А если даже предположить, что письмо действительно было от Президента? — спросил Большой Джим, растягивая свое широкое, с несколькими подбородками лицо в той улыбке, которую она так ненавидела. Эндрия, наверное, впервые едва ли не с очарованием заметила на тех его подбородках щетину и поняла, почему Джим всегда старается так тщательно бриться. Щетина представляла его в зловещем никсоновском[176] виде.

— Ну… — ее беспокойство уже граничило со страхом. Она хотела сказать Джиму, что просто старалась быть любезной, но на самом деле не совсем так, там было что-то большее, и она думала, что Джим это заметил. Он очень примечающий. — Ну, понимаешь, он же Главнокомандующий.

Большой Джим пренебрежительно отмахнулся:

— Ты знаешь, кто такой командующий, Эндрия? Я тебе объясню. Тот, кто заслуживает на лояльность и послушание потому, что имеет ресурсы, которыми может помочь нуждающимся. Это должен быть честный обмен.

— Да! — приободрилась она. — Такие ресурсы, как те крылатые ракеты!

— Хорошо, если от них будет какая-нибудь польза.

— А почему бы ей не быть? Он сказал, что каждая имеет боевую головку в тысячу фунтов.

— Принимая во внимание то, как мало мы знаем о Куполе, как можешь ты или кто-нибудь из нас знать что-нибудь наверняка? Откуда нам знать, что ракета не сорвет Купол, оставив кратер глубиною с милю на том месте, где стоял Честер Милл?

Она смущенно смотрела на него. Потирая, разминая руками себе поясницу в том месте, где гнездилась боль.

— Конечно, все в руках Божьих, — сказал он. — И ты права, Эндрия, ракеты могут сработать. Но если нет, мы останемся на произвол судьбы, а Главнокомандующий, который не способен помочь своим гражданам, не достоин и брызга теплой мочи в холодный ночной горшок, как я думаю. Если их обстрел не даст того результата и если они не пошлют всех нас к Славе Господней, кому-то придется заботиться о нашем городе. Кому лучше этим заниматься: какому-то приблуде, которого коснулся своей волшебной палочкой Президент, или выборным, которые уже здесь есть? Понимаешь теперь, куда я веду?

— Мне полковник Барбара показался весьма способным, — прошептала она.

— Перестань так его называть! — закричал Большой Джим.

Энди упустил папку, а Эндрия с испуганным вскриком сделала шаг назад.

Но сразу же встала и выпрямилась, моментально обнаружив в себе тот, присущий янки стальной стержень, благодаря которому когда-то она имела храбрость впервые баллотироваться в выборные.

— Не смей кричать на меня, Джим Ренни. Я тебя знаю еще с того времени, как ты в первом классе вырезал картинки из каталога «Сиерз»[177] и наклеивал их на цветной картон, так что не кричи на меня.

— Ох, черт тебя побери, она обиделась. — Хищная улыбка расползалась теперь от уха до уха, превратив верхнюю часть его лица в какую-то веселую маску. — Как же это никчемно неуместно. Но уже поздно, я устал и выжал из себя весь дневной запас сладенького сиропа. Итак, слушай сюда и не заставляй меня повторять дважды. — Он взглянул себе на часы. — Сейчас одиннадцать тридцать пять, а я еще до двенадцати хочу попасть домой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});