История куртизанок - Элизабет Эбботт

Ни в коем случае нельзя считать, что все женщины являются пассивными жертвами. После того как в незапамятные времена для священников был установлен целибат, как в собственных глазах, так и для католиков в целом, они как бы стали людьми из другого измерения. Образ мужественного, недосягаемого и связанного обетом безбрачия священника кажется некоторым женщинам романтичным и волнующим, составляя для них своего рода вызов.

Некоторые священники вполне отдают себе отчет в собственной привлекательности и бесстыдно ею пользуются для совращения женщин, признающихся в своей беззащитности во время исповеди или доверительной беседы либо при проведении приходских мероприятий: клирики тонко и ненавязчиво дают понять, что они доступны. Других священников, несмотря на благие намерения, охватывает непреодолимая страсть к прекрасным женщинам — или они испытывают растущую привязанность к нуждающимся и доверчивым женщинам, с которыми достаточно близко знакомы.

Обычно сожительницы священников обладают тем преимуществом, что по сравнению с ними имеют существенно более значительный сексуальный опыт. Но это не предоставляет им защиты от эмоциональной уязвимости и той боли, которая сопровождает разрыв отношений. Кроме того, они также чувствуют гнетущее давление могущественной церкви, осуждению которой прежде всего подвергаются сожительницы и лишь во вторую очередь — их облаченные в сутану партнеры в грехе.

Обычно церковные власти выдвигают три положения, направленные против сожительниц священников. Во-первых, любая женщина, которая сожительствует со священником, должна винить в этом только себя, поскольку это она воспользовалась своими эротическими чарами, чтобы соблазнить его и склонить к сексуальным отношениям. Во-вторых, ей повезло, что она вступила в близкие отношения со служителем Господа, и потому она должна выражать благодарность своим молчанием. В-третьих, она обладает дарованной Господом способностью спасти своего сожителя через любовь и самопожертвование. Если он поймет, как много значит для него его призвание, и разорвет с ней отношения, ее скорее следует вознаградить, чем наказать.

Анни Мерфи

Американка Анни Мерфи — одна из множества женщин, любивших священников. Впервые она встретила Эймонна Кейси, епископа Керри и дальнего родственника своего отца, когда тот навещал ее семью в Соединенных Штатах. В то время ему исполнилось двадцать девять лет, а Анни была семилетним ребенком. В апреле 1973 г., когда она уже стала взрослой женщиной, отец послал ее в Ирландию, поручив заботам Эймонна, чтобы она там оправилась от эмоционального потрясения, которое испытала, когда распался ее брак: он надеялся, что его дочь вновь обретет веру.

С того момента, как Эймонн встретил Анни в международном аэропорту Шаннон, он был ею очарован и сам пытался ее очаровать. Он заигрывал с ней, держал ее за руку. Через три недели в доме приходского священника, где он жил, они впервые стали близки. В ту ночь Эймонн снял свою выцветшую синюю пижаму и встал нагой и беззащитный перед двадцати четырехлетней американкой. «Вот так и стоял епископ, любовь моя, без пасторского воротничка, без распятия и без перстня, и не было на нем ничего надето. Великий лицедей скинул с себя покровы. Просто рождественская сказка!» — позже вспоминала Анни. В постели Эймонн, мужчина, двадцать пять лет соблюдавший обет безбрачия, оказался скор и неумел. «Я стала свидетельницей необычайного голода, — писала Анни. — То был ирландский голод плоти»{159}.

На следующее утро, наблюдая, как Эймонн облачается в епископскую сутану перед тем, как идти служить мессу, Анни страшно боялась, что он возненавидел ее за то, что произошло. Она сразу же столкнулась со сложностями, которые возникли в связи с ее любовью к служителю церкви. Но Эймонн оказался достаточно умен и изобретателен, чтобы не отказываться от плотских наслаждений, несмотря на то, что его исповедник посоветовал ему это сделать. Эймонн говорил, что страдания Анни затронули и тело ее, и дух. А излечить ее от этих страданий может только большая любовь — его любовь. «В твоей жизни настал переходный период, и в это время кто-то должен быть рядом с тобой, чтобы помочь тебе избежать опасности, которые могут тебе встретиться на этом пути, — говорил он Анни, с удовольствием потягивая коньяк. — Если бы здесь был Господь, Он одобрил бы то, что я делаю»{160}.

Их роман продолжал развиваться. Эймонн долго молился перед тем, как зайти в спальню Анни. Они занимались любовью, а потом, добродушно подшучивая друг над другом, вели задушевные беседы. Эймонн читал ей отрывки из Священного Писания, оправдывавшие то, чем они занимались. Скоро Анни полюбила озорного священника всем сердцем. Он тоже говорил, что любит ее, одновременно напоминая об обете вечного служения Господу.

Они становились все ближе друг другу, хотя Анни понимала, что при первом же намеке на неприятности Эймонн с ней расстанется. Как будто испытывая судьбу или вынуждая его сделать выбор между ней и своим призванием, она приходила в церковь и во время мессы, не отрывая взгляда, пристально на него смотрела, пугая и приводя в замешательство.

Что касается противозачаточных средств, сторонницей которых была Анни, Эймонн, по крайней мере публично, высказывался об их использовании резко отрицательно. «Если я хоть раз хоть на йоту отойду от позиции католицизма, мне придется оставить поприще священнослужителя, — пояснял он. — Церковь, Анни, простит мне любой грех — убийство, воровство, прелюбодеяние. Но одна неосторожная фраза [оправдывающая применение презервативов или противозачаточных таблеток либо направленная против наложенного на них церковью запрета] может свести на нет всю мою положительную работу»{161}. (В Соединенных Штатах иезуит Терранс Суини также пришел к выводу о том, что такой подход соответствует modus operandi [36] церкви.)

Однажды ночью в исступлении страсти Эймонн повалил Анни на пол не в своей спальне, а в церкви. Он с волнением признался ей в том, что даже во время мессы не мог о ней не думать. После этого Анни забеременела. Первая реакция Эймонна оказалась весьма характерной: он посчитал, что произошла страшная трагедия. Затем высказал предположение, что отец ребенка — другой мужчина. И тут же произошел поразивший Анни volte-face [37] — ему захотелось заняться с ней любовью.

Анни заверила любовника, что не рассчитывает на то, что он на ней женится, и ему не придется лишаться духовного сана. Когда он рассказал прихожанам о том, что у нее была связь с хозяином гостиницы в Дублине, после чего она «попала в беду», Анни подтвердила его слова. Она даже согласилась с настоятельным требованием Эймонна прислушаться к гласу Господню в сердце своем и позволить добропорядочному католическому семейству усыновить или удочерить ее младенца. Такая жертва, убеждал он ее, искупила бы совершенный ими грех зачатия ребенка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});