Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

Он ожидал увидеть Этери. А разглядел меня.

Если я правильно поняла — это Нордер-Галь прервал процесс в метаторе, заметив дым. Мне казалось, что он тоже едва терпел эту стерву и мог с чистой совестью позволить ей угореть, но, похоже, решил попросту выслужиться, прекрасно понимая, что свобода лучше камней Каш-Тара. Кажется, глупо осуждать за это малодушие, если благодаря ему я все еще была жива.  Но надолго ли? Если Нордер-Галь каким-то чудом не проговорится, сколько времени мне удастся водить за нос старика? Рано или поздно он догадается. Это будет неизбежно. Значит, надо думать быстрее — время уходит.

Я не могла устраивать бездумный побег — уничтожу все преимущества, которые имею. Нужно быть осторожной. Очень осторожной. Двигаться и действовать так, будто нахожусь в центре минного поля. Каждый неосторожный шаг — смертельная опасность.

Нужно суметь выбраться из дворца, не вызывая подозрений. Изъявить желание куда-то съездить… Подальше от Виссар-Ата и поближе к границе… Насколько я успела понять — Этери отличалась отменной дурью, это не  должно вызвать подозрений.

Я завернула за угол, обернулась — все еще не верила, что смогла беспрепятственно выйти. Оглядывалась украдкой, надеясь, что это никто не увидит. Этери всегда передвигалась без сопровождения, и я должна следовать ее привычкам. Сейчас я блуждала по одинаковым сумрачным коридорам, толком не понимая, куда должна идти, проклиная себя за то, что не запоминала. Но тогда не было нужды…

Наконец, я поднялась по узкой лестнице и вышла на знакомый балкон, с которого открывался панорамный вид на город. Осталось миновать коридор, украшенный статуями. Я приосанилась, задрала голову. Прошла мимо караула, замершего в поклонах. Но я не видела ничего кроме тяжелой створки кованой двери, которая медленно открывалась, выпуская из комнат тусклый свет. Я не удержалась и нырнула в щель проворнее, чем следовало. Стояла с бьющимся сердцем до тех пор, пока не услышала щелчок замка.

Меня будто отрезало от остального мира. Стало звеняще тихо. Незнакомо. Я стояла у порога, не шевелясь, все еще боялась принять случившееся. Боялась, что стерва просто издевалась, затаилась. Что вот-вот я услышу ее отвратительный капризный голос, язвительный смех. Но она молчала. И каким-то подсознанием я не чувствовала в себе паразита. Я не могла сказать, откуда взялась эта уверенность — просто знание, но я касалась его осторожно, как дикого зверя, который в любое мгновение мог наброситься.

Я, все же, тихо спросила — просто не могла не спросить:

— Ты здесь?

Я замерла, стараясь быть готовой к разочарованию. Но мне ответила полнейшая тишина, которая вселяла надежду.

— Отвечай! Ты здесь? — я повысила голос. Готова была орать, чтобы оглушить ее, но убедиться, что она исчезла окончательно. — Ты здесь?

Молчание. Молчание.

Молчание!

От такой радости становилось физически тяжело. Будто сила архона снова давила на плечи. Я словно обмякла в единый миг. Расслабилась и почувствовала, как устала от нервного напряжения. Силы испарились, как спиртовые пары. Я ухватилась за стену и опустилась на пол, не в состоянии дойти до кресла. Села, вытянула ноги, прислонилась к стене. И слушала тишину, барабанную дробь своего заходящегося сердца. Хотелось смеяться, но губы едва-едва дрогнули — сил не хватало даже на это.

Нужно думать, что делать дальше. Я бы очень хотела провести остаток сегодняшнего дня и спокойную ночь в небывалом блаженстве. Выспаться, поплескаться в теплой ароматной ванне, съесть что-то вкусное. Закутаться в уютное одеяло, подбитое мягким мехом. И не печалиться ни о чем.

Я прислонилась затылком к стене, прикрыла глаза, проваливаясь в липкую темноту. С трудом открыла и потрясла головой:

— Вставай!

Не помешает кофе. Как раз такой, какой любила эта стерва. Чтобы сердце работало, как мотор. Я боялась уснуть, опасаясь, что в эту минуту полнейшей беспомощности что-то может произойти. Я не сомневалась, что архон рано или поздно опомнится и пришлет за мной, как за самозванкой… Нужно успеть раньше.

Я с трудом встала, наблюдая за своей крошечной фигурой в отражении зеркала в черной раме. Подняла руку, с наслаждением отмечая, что мое отражение делало то же самое. По моей воле. Сейчас эта обыденность казалась настоящим чудом. Я могу покачать головой, взять собственной рукой все, что пожелаю, сделать собственными ногами столько шагов, сколько мне нужно, или вовсе стоять.

Я не сводила глаз с собственного отражения, будто впервые видела. Пошла к зеркалу, отмечая, как эффектно сидят на мне пиджак и облегающие штаны. Я без усилий находила собственную талию… Отныне никаких сомнений. Кошмар закончится. Я имею право на счастье. Я подошла к зеркалу так близко, чтобы заглянуть себе в лицо:

— Все будет хорошо.

Я хотела улыбнуться собственному отражению, но вместе улыбки в ужасе приоткрыла рот, едва сдерживая крик.

Я тряхнула головой, зажмурилась изо всех сил. Вновь посмотрела на себя. Провела ладонью по зеркальной глади, как по поверхности воды. Надеялась, что стекло пойдет колеблющейся рябью, и все изменится. Но ничего не менялось. И я холодела, дурела так, что будто плыла, лишалась рассудка.

Я поспешно отошла от зеркала, опустилась в кресло. Смотрела на себя издалека, не отрываясь. С этой точки все казалось обыденным, привычным. Я шумно дышала, с усилием выпуская тугую струю воздуха сквозь плотно сжатые губы. Прикрыла веки, стараясь погрузиться в состояние спокойствия. Воображала себя толстым крепким деревом, вросшим сильными корнями глубоко в землю. Надо мной шумела крона, а внутри разливалась прохладная гулкая пустота, будто выскребли сердцевину. Как в пустотелой дудочке. Я вдыхала так глубоко, как только могла, старалась почувствовать хождение воздуха. От притока кислорода закололо в висках, потеплело.

Но желанное спокойствие не наступало — меня буквально тянуло к зеркалу. Я поднялась, приблизилась на неверных ногах, стараясь не вглядываться. Уперлась в стекло ладонями, навалилась. Но смотрела себе под ноги, не решалась поднять голову. Малодушно, трусливо. Как же мне было страшно… но я до последнего надеялась, что все это лишь пережитый стресс и смертельная усталость.

Я нахмурилась, раздражаясь от собственной трусости:

— Давай же! Раз… два… Три!

Я вскинула голову, посмотрела в свое напряженное лицо. Но чуда не произошло: в лазурных кругах моих радужек чернело по три значка перевернутым треугольником. И зрение меня не обманывало.

Я застыла, окаменела. Смотрела в глаза своему отражению и понимала, что все еще не верю. Зрачки сужались, совсем как у Нордер-Галя, и мое лицо казалось теперь каким-то другим. Странным. Моим и не моим. Я с трудом сглотнула сухим горлом, будто пыталась проглотить пригоршню песка. Зрачки дрогнули, увеличиваясь, обманчиво