Монашество и монастыри в России XI‑XX века: Исторические очерки - Коллектив авторов

Говорить об иконописании как виде миссионерской деятельности источники позволяют с XVII в., когда храмовое строительство в монастыре сокращается, а число создаваемых и покупаемых монастырем икон растет. Отводная книга 1642 г. указывает: «…образов чюдотворцевых на золоте вологоцского и монастырского письма на красках 445 икон, да в четырех коробьях образов чюдотворцывых старого писма Федосьева на плохом золоте 82 иконы, да на красках 49 икон»[924]. Иконы небольшого размера и складни частью «промениваются», частью же «раздаются» и называются «раздаточными». Так, в 1661 г. отводная книга денежной казны перечисляет: «да монастырских раздаточных образов чюдотворцывых Зосимы и Савва- тия в средней полате… 71 икона… Да чюдотворцевых же икон для роздачи монастырского и сумского писма на красках 160 икон»[925].

В начале XVII в. иконописание в монастыре было так распространено, что целый келейный ряд в северной части монастыря называли «иконным». В середине XVII в. монахи–иконописцы расселяются по всему монастырю, и название иконного ряда из источников исчезает.

Изделия монастырских иконников и купленные иконы продавались и раздавались как дальним, так и ближним паломникам и вкладчикам. В то же время продажа икон была и статьей дохода. По наблюдениям В. В. Скопина, продажная цена иконы была в два раза выше ее закупочной цены[926].

Иконописание — одно из монастырских послушаний. Однако служение монаха одним иконописанием часто не ограничивалось: старцев–иконников посылали с хозяйственными поручениями, давали и другие «послушания», например, в XVII в. известен «головщик монах Дорофей живописец». На протяжении XVI‑XVII вв. в монастыре жили и иконописцы — миряне, работавшие там иногда несколько лет, это свидетельствует о том, что иконописание считалось не только внутренним делом монастыря (украшение монастырских храмов или трудовое послушание), но и более широкой, миссионерской задачей, при этом задача создания своего художественного направления не ставилась, и «вовлеченные в активную хозяйственную жизнь «старцы–иконописцы» пишут, как правило, наиболее

простые по исполнению и композиции «чюдотворцовы» образа»[927].

* * *

О возможном пути возникновения скита рассказывает жизнь соловецкого подвижника Елеазара Анзерского и его обители[928]. Преподобный Елеазар родился в конце XVI в. в городе Козельске в купеческой семье. Стремление к строгой иноческой жизни привело его в Соловецкий монастырь, где он и был пострижен в 1616 г. при игумене Иринархе и им же благословлен на уединенное житие на необитаемом в ту пору Анзерском острове, отделенном от Б. Соловецкого острова пятикилометровым проливом. Пропитание себе пустынник добывал тем, что делал деревянные чашки и оставлял их на берегу. Мореходы забирали чашки, оставляя взамен хлеб и другую снедь. Постепенно слава о нем распространилась по Беломорью, и к нему стали приходить люди, ищущие отшельнической жизни. Духовная связь с Преображенским монастырем у Елеазара не прерывалась: он бывал в монастыре и беседовал с игуменом Иринархом. Устраивая жизнь своих учеников, Елеазар переписывает несколько книг, среди них — чин монашеского келейного правила. Сохранилась также «Книга устав преподобного Елиазара» начала XVII в. В приписке к ней рассказывается о том, что в 1606 г. Елеазару были присланы царская (Михаила Федоровича), патриаршая и митрополичья грамоты, повелевающие поставить церковь во имя Св. Троицы, а затем новая грамота, с повелением «быть монастырю скицкому». После получения грамоты Елеазар, «поговоря с братиею, писал в Соловецкий монастырь ко игумену Иринарху с братиею, чтобы нам пожаловали дали устав скицкой, как поют на внешней стене в Синайской горе и окрест Иерусалима, на Афонской горе и у нас на Руси старом ските Ниловском. И отец наш государь игумен Иринарх и со- борныя старцы пожаловали прислали скицкой устав и уставщика старца Деонисия, прозвище Крюк, а тот Деонисий в том монастыре много времени жил в ските и в Кирилове монастырским уставщи- * ком, а сказывал он, что де тот Нил принес устав от святыя горы Афонския, а живал де он тамо много времени с велики отци и дос- точюдными, и во странах палестинских иже окрест Иерусалима и в Раифе»[929]. (Эта запись дает возможность судить о том, что на Соловках существовала традиция считать Нила побывавшим не только на Афоне, но и в Палестине.)

В этом описании нашло отражение явное стремление Елеазара и его сподвижников действовать не по своей воле, но опираясь на

традиции палестинского, греческого и русского монашества. Пример подвижничества Нила Сорского, безусловно, был им известен и поддерживал их в их стремлениях, о чем свидетельствует наличие в Анзерской и Соловецкой библиотеках его сочинений. Отметим, что в Соловецком монастыре принято было упоминать о том, что преп. Нил — выходец из Кириллова монастыря: «Преподобнаго отца нашего Нила, начальника Сорския пустыни, иже есть на Белее езере своего ему скита прежде бывша Кирилова монастыря»[930].

Видимо, учитывались традиции и в определении числа богослужений, на которые собирались анзерские пустынники, жившие в отдельных кельях, расположенных довольно далеко друг от друга. На общие богослужения они собирались во все субботы и воскресенья, в 12 Господских и Богородичных праздников, 12 памятей великих святых бденных, 22 литийных святых, 13 полиелеосных, 5 бдений в Великий пост и светлую седьмицу, а всех собраний на общее богослужение было 170[931]. При этом Устав Анзерского скита делает особое указание, что так установлено по «преданию святых отец скитских».

Анзерский скит зависел от Соловецкого монастыря. Царской грамотой от 7 февраля 1628 г. число братии в скиту определялось в 12 человек и им через монастырь отпускалось из доходов Двинской области на одежду 2 руб. на человека, а также по три четверти ржаной муки, по осьмине овса, по полуосьмине круп и толокна, кроме того на церковные расходы — пуд воска, три ведра красного вина, 10 фунтов ладана, четверть пшеничной муки на просфоры, выдавалось также 5 руб. на дрова. Соловецкий игумен сохранил власть над «скицким монастырем» и после объявления его царской грамотой 1683 г. независимым — каменный храм в Анзерском скиту был построен только тогда, когда на это согласился соловецкий игумен, и это при том, что храм должен был строиться по указу царя.

Преп. Елеазар пользовался особым расположением царской семьи, поскольку считалось, что по его молитве Господь даровал Михаилу Федоровичу наследника, но царская милость не оградила Еле- азара от наказания игумена. Игумен Илия за то, что Елеазар отправился в Москву (видимо, на возведение на царский престол Алексея Михайловича) без его благословения, на некоторое время заточил Елеазара в монастырскую темницу. С 1682 г. указом холмогорского архиепископа Афанасия скит отдан в управление соловецкого архимандрита и оставался таковым и в последующие времена. Среди насельников Анзерского скита были патриарх Никон, который не порвал связи с обителью, и основатель другого скита на Анзерском острове — Голгофо–Распятского — иеросхимонах Иов (бывп! ий духовник Петра I, о. Иоанн). Постригшийся по указу царя и принявший схиму под именем Иисуса, подвижник дожил до 85 лет и перед смертью передал анзерскому строителю Спиридону более 236 руб. на строительство каменного храма в Голгофо–Распятском скиту.

Имена Елеазара и Иисуса, стремившихся к отшельнической жизни, были известны даже при царском дворе, от многих других сохранились лишь имена и краткие известия, записанные в монастыре. Самые поздние сообщения о соловецких отшельниках в Соловецком монастыре относятся к первой половине XIX в., однако самое значительное число отшельников названо в XVII в. — более 12[932]. Пустынник Андрей, проживший в пещере более 38 лет, был случайно обнаружен другим ищущим уединения и аскетических подвигов монахом — Василием Кенозерцем, он‑то и рассказал своему духовному отцу о встрече с бывшим трудником монастыря, который все эти годы питался травой и молился Господу[933] - это достаточно характерная история из жизни соловецкого монашества XVII в.

Часть отшельников время от времени приходили на службу в монастырский или скитский храм. Например, в Голгофо–Распятский скит каждое воскресенье собирались на литургию отшельники, жившие далеко от скита.

О том, какие трудности испытывает инок, особенно отшельник, давший монашеский обет, оставил интересное свидетельство живший в XVI в. митрополит Даниил, которому душевные терзания были самому знакомы: «Немал подвигъ хотящимъ безженное житие жити, много подобаетъ терпети хотящимъ целомудрствовати яко рать имати имать по вся дни: разждизаетъ, сластитъ, мокротитъ, скоктитъ, боретъ николиже можетъ престати или умолкнути, горее бо видимыя рати… николиже можетъ почити иже безженное произ- воливый житие жити, всегда рати имать, внутро бо себе естествен- наго властелина имать и ратника, ратникъ же ни в вечер даетъ покоя, ни утро, ни нощию, ни полудни, но боретъ присно, жжетъ, палитъ, разждизаетъ, сласть къ сласти прилагаетъ, страшитъ, во отчаяние пореваетъ, всуе девствуеши глаголетъ, бракомъ вражду- етъ, ни во что же подвигъ девствующаго облыгает, похотей плот- скихъ насытитися советуетъ и всяку лесть составляет, на всяку кознь наводит…»[934]