Иосиф Флавий. История про историка - Петр Ефимович Люкимсон

окна, чтобы запах гниющих тел не выходил на улицу. Неудивительно, что некоторые перебежчики определяли число умерших в городе в 600 тысяч человек.

Голод достиг такой силы, что за кувшин зерна требовали такой же кувшин с золотом. Затем дело дошло до того, что люди рылись в канализации и навозе, пытаясь отыскать и отмыть там что-то похожее на пищу.

Солдаты Иоанна Гисхальского тем временем занимались тем, что расхищали храмовую утварь, а также его продовольственные склады с оливковым маслом, зерном и вином, предназначенным для совершения храмовой службы. Сам Иоанн оправдывал это тем, что, защищая Храм, его бойцы также служат Богу, но для Иосифа как для потомственного священнослужителя это было вопиющим святотатством, последней степенью человеческого падения и вызовом Творцу.

«Я не могу умолчать о том, что мне внушается скорбью. Мне кажется, если бы римляне медлили уничтожением этих безбожников, тогда сама земля разверзлась бы и поглотила бы город, или его посетил бы потоп, или, наконец, молнии стерли бы его, как Содом; ибо он скрывал в себе несравненно худшее из всех поколений, которые постигли эти кары. Безумие их ввергло в гибель весь народ» (ИВ, 5:13:8), — пишет он, полный внутреннего убеждения, что после подобного осквернения Храма само существование Иерусалима лишено смысла.

* * *

Однако и в римском лагере дела шли день ото дня всё хуже. Иосиф говорит об этом почти намеком, но Тацит и другие римские историки писали об этом прямым текстом. Строительство осадных валов продолжалось, но стройматериалы становилось находить всё труднее, их доставка занимала всё больше времени, а в середине лета к этому прибавились и определенные трудности с доставкой продовольствия и — главное — питьевой воды. Она быстро протухала в бочках, и легионеры пили ее, не скрывая отвращения.

Деморализация армии Тита продолжалась — римляне видели, что их усилия ослабить дух защитников Иерусалима словно бы дают обратный результат — те сражаются с яростью обреченных и абсолютным презрением к смерти. Они всё больше и больше осознавали, что впервые столкнулись с воинами, возможно уступающими им во владении военной наукой, но успешно компенсирующими это личным мужеством и интеллектом, а также умеющими, несмотря на внутренние раздоры, удивительно согласованно действовать в сражении.

Римские солдаты, пишет Иосиф, «уже изнурились от постоянных напряженных трудов и приупали духом от последовавших одна за другой неудач. Даже бедствия осажденных привели к большему упадку духа среди римлян, чем среди жителей города. Ибо последние, невзирая на самые ужасные невзгоды свои, нисколько не смягчились и каждый раз разбивали надежды врагов, с успехом противопоставляя валам хитрость, машинам — крепкие стены, а в рукопашных сражениях — бешеную отвагу. Видя эту силу духа, которой обладают иудеи и которая возвышает их над внутренним раздором, голодом, войной и другими несчастьями, римляне начали считать их жажду брани непреодолимой, а их мужество в перенесении несчастья — неисчерпаемым, и сами предлагали себе вопрос: чего бы только такие люди не могли предпринимать при счастливых условиях, когда несчастье все более и более их закаляет? Ввиду этих соображений римляне еще более усилили караульные посты на валах» (ИВ, 6:1:2).

Между тем, солдаты Иоанна, с тревогой следившие за тем, как растут осадные сооружения вокруг крепости Антония, в начале июля 70 года решились на вылазку с целью их поджога, но потерпели поражение — легионеры прекрасно понимали, что если евреи подберутся к валу и подожгут его, то построить новый им вряд ли удастся и тогда кампанию можно считать проигранной. Поэтому они оказали яростное сопротивление, задействовали метательные машины и заставили нападавших отступить. В ту же ночь римляне начали штурм крепостной стены Антонии, проломили ее, и тут перед ними предстала… еще одна стена, которую успели соорудить осажденные.

Эта стена была явно построена наспех и не могла сравниться с основной, но всем было ясно, что ее штурм неминуемо повлечет за собой огромные жертвы и те, кто пойдет на него в первых рядах, может считать себя покойником. И потому штурмовать стену легионеры явно не хотели.

Пытаясь поднять упавший почти до предела боевой дух своей армии, Тит решил выступить перед ней с речью, прибегнув к извечным аргументам полководцев всех времен и народов: что нет ничего почетнее, чем умереть смертью героя за ленточку в петлице, что Бог (Тит наверняка говорил «боги», но Иосиф вложил в его уста именно это слово) явно на их стороне, а не на стороне евреев; напоминал он и о том, что поражение станет для них несмываемым позором, в то время как евреям уже нечего терять. Наконец, он совершенно верно заметил, что после падения Антонии падение города станет неминуемым, то есть главное — взять этот замок, а все остальное будет уже легко.

Будучи умелым оратором, он заключил свою речь тем, что на самом деле взятие Антонии с военной точки зрения — не такая уж трудная задача, и если вначале он и говорил о том, какая слава ждет павших героев, то лишь гипотетически — не исключено, что потерь не будет вообще, а вот тех, кто взберется на стену первым, ждут слава и высшие награды.

Вот как звучит эта часть речи Тита в изложении Иосифа Флавия: «Взобраться на развалины ведь совсем легко, а тогда уже нетрудно разрушить новое строение. Если только вы смело и бодро и в большом числе пойдете в дело, тогда вы взаимно будете воодушевлять и поддерживать друг друга, а ваша твердая решимость быстро сломит спесь врага. Возможно, что успех не будет стоить вам ни одной капли крови, все лишь сведется к тому, чтобы только взяться за дело. Когда вы станете быстро подниматься на стену, неприятель, без сомнения, будет стараться отражать вас, но если вы будете действовать незаметно для них, и в то же время силой пробьете себе дорогу туда, они не в состоянии будут сопротивляться, хотя бы даже вас было немного. Да будет мне стыдно, если я того, который первый взберется на стену, не сделаю предметом зависти для всех. Останется он жив, он будет начальствовать над ныне равными ему, но, если даже падет, ему будут оказаны завидные почести» (ИВ, 6:1:5).

Однако и эта страстная, хорошо продуманная речь произвела впечатление лишь на немногих. Среди них оказался и некий Сабин, сириец по происхождению, вышедший из строя со словами: «За тебя, цезарь, я готов пожертвовать собою и берусь первым взобраться на стену!»

За Сабином к стене бросились еще одиннадцать воинов, и, если верить Иосифу, евреи, вначале осыпавшие их стрелами и градом камней, увидев их