Лев и ягуар - Елена Горелик

— принимая во внимание то, что подсудимые имеют статус военнопленных, а также учитывая, что неисполнение преступного приказа повлекло бы за собой угрозу жизни подсудимых, заменить Чарльзу Модифорду смертную казнь пожизненным тюремным заключением без права выкупа;

— принимая во внимание вышеперечисленные факторы, а также учитывая большую степень зависимости от приказов вышестоящего начальства, заменить Джеффри Грину смертную казнь на десять лет тюремного заключения без права выкупа…»

«Хорошо, что мы еще до войны подсуетились принять закон об оккупированных территориях, — подумала Галка, вспоминая юридическую войну, предшествовавшую этому приговору. Цветные стекла большого кормового окна слегка подцвечивали пасмурный дождливый полдень. С утра поднялся ветер, и „Гардарику“ изрядно качало на мутной зеленоватой волне. — И хорошо, что в Порт-Ройяле мы впервые применили новый закон на практике, первым делом объявив этот милый городок таковой территорией. Англичанам осталось только утереться. И не удивлюсь, если узнаю, что сейчас во многих европейских странах идет обсуждение подобных же законов… А что? Если мы можем грабить на законных основаниях, то почему им нельзя?»

Когда она рассказала Джеймсу о вчерашней беседе, тот долго молчал. А затем сказал, что с этого момента Галке действительно придется играть по правилам «для больших мальчиков и девочек».

— Не слишком ли рано мы выходим в открытое море, Эли? — спросил он. — Мы с трудом отбили атаку всего одной английской эскадры. А ведь есть еще огромный французский военный флот. Если Людовику разонравится представлять из себя нашего «доброго друга», мы погибнем.

— Да, — на удивление спокойно ответила Галка, ласково проведя ладонью по его щеке. — Мы погибнем. Если у Франции не будет куда более серьезных проблем, чем мы.

— Это нелегкий выбор, любимая, — Джеймс обнял ее. — Ты знаешь, чего я боюсь больше всего на свете. Без Сен-Доменга не сможешь жить ты. А я не смогу жить без тебя.

— Всем нам рано или поздно приходится делать нелегкий выбор, мой милый. — Галка, несмотря ни на что, обожала эти моменты — когда, казалось, никто и ничто не может их разделить. Шутка ли — столько лет вместе. — Всем. Даже Жано в свои неполные восемь этого не избежал…

Женщина в мужской одежде и мальчик лет семи или восьми шли по городу. По красивому французскому городу, построенному в тысячах миль от Франции. Такое зрелище могло бы удивить жителей Фор-де-Франс, но не удивляло. Может быть, потому, что эту женщину видят здесь далеко не в первый раз?

Так же, как и в памятном семьдесят четвертом, эта женщина навестила резиденцию губернатора. Распоряжался здесь уже не хорошо знакомый ей Жан-Шарль де Баас, а Шарль-Франсуа д'Анжен. Тоже очень хорошо знакомый ей персонаж. Шевалье д'Анжен, которому губернаторский пост достался в качестве компенсации за титул маркиза де Ментенон, отнятый королем и подаренный своей фаворитке мадам Скаррон, даже не пытался скрыть холодное недовольство неофициальным визитом генерала Сен-Доменга. Потому-то этот самый визит и не затянулся. А женщина, которую Фор-де-Франс в семьдесят четвертом году видел победительницей знаменитого Рюйтера, невесело усмехнувшись, подозвала мальчика и отправилась на кладбище…

— «Франсуа Требютор, контр-адмирал Антильской эскадры. Погиб, защищая город», — громко прочитал Жано. — Ты рассказывала мне о нем. Он был героем?

— И героем, и пиратом, — грустно усмехнулась Галка, присаживаясь на нагретый солнцем камень. — И моим другом.

— Мам, а зачем ты привела меня сюда? — Жано прекрасно знал, что мама ничего просто так не делает, и задал неизбежный вопрос.

— Потому что ты должен знать… — у Галки от волнения перехватило горло. — Когда Франсуа погиб, я дала слово, что воспитаю его ребенка как своего собственного… Ты и есть этот ребенок, сынок.

Жано настолько не ожидал услышать это, что не удержался на ногах, сел на камень рядом с Галкой.

— А… кто моя мама? — едва слышно спросил он. — Она тоже умерла?

— Нет. — Самое трудное в таком деле — решиться. Галка же миновала эту черту. — Она жива. По крайней мере, была жива, когда передавала тебя мне.

— Но почему она меня оставила? — мальчик, справившись с первым потрясением, дрожал от непонятной, до сих пор неведомой ему обиды.

— Твои родители не были женаты, сынок. Она… наверное, испугалась, что если вернется домой невенчанная, с ребенком на руках, будет плохо и ей, и тебе. — Сейчас Галка погрешила против истины. Аннеке Бонт весьма недвусмысленно высказывалась, что хотела бы смерти своему сыну. В секретной шкатулке лежал ее письменный отказ от ребенка. Но не вываливать же на голову восьмилетнего мальчишки еще и такое? Он и так чуть не плачет. — Бюрократы, будь они неладны, тогда уперлись рогом: или записывайте под фамилией матери, или под фамилией усыновителей. Поэтому ты Джон Френсис Эшби, а не Жан-Франсуа Требютор… И вот что, малыш… Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Тебе решать, как нам всем быть дальше. Но что бы ты ни решил, знай: мы с отцом тебя любим, и ты навсегда останешься нашим сыном.

Жано, судорожно сглотнув, только молча кивнул.

«Весь в отца. Обеими ногами прочно стоит на земле, — подумала Галка. Без страха ходившая на абордажи, сейчас она до смерти боялась, что приемный сын ее оттолкнет. Бывало ведь и такое, хоть и не с ней. — Но пусть он лучше узнает это от меня, чем от постороннего человека. И лучше сейчас…»

— Жано — истинный сын своего отца, Эли, — негромко проговорил Джеймс. — А Франсуа, насколько я помню, всегда отличался редкостным здравомыслием, когда речь шла о людях. Мне за него не страшно.

— А я боюсь, — призналась женушка. — В моей семье был похожий случай. У маминой двоюродной сестры с мужем не было детей. Хотели взять ребенка из детского дома. А тут с их другом произошел несчастный случай, он погиб. Его жена умерла в роддоме. Ну тетушка с дядюшкой и решили удочерить девочку. Удочерили. До семнадцати лет все было нормально, у девчонки разве только птичьего молока не было. А потом одна милая соседушка взяла и рассказала Вальке, что она приемная. Да под таким соусом все подала, будто у этой Вальки что-то украли… Ты не представляешь, что тут началось! — Галка с язвительной, но невеселой усмешкой села за стол и, глядя в окно, продолжала: — В чем она родителей своих не обвиняла! «Вы мне никто, вы не имели права мне указывать, как жить!» Ну и так далее… Знаешь, чем все кончилось? Эта коза ушла из дому, связалась с какой-то развеселой компанией, села на иглу…

— Куда она села? — не понял Джеймс.

— На наркотики. Потом попала в тюрьму. Вышла. О родителях тут же вспомнила: за деньгами явилась. Не одна, с приятелями. Эту душераздирающую сцену я наблюдала своими глазами. Мне самой уже восемнадцатый год шел, и к таким вот… гм… красоткам я относилась крайне отрицательно. Да и сейчас отношение не лучше. А мы ведь тогда к тетушке в гости всем семейством заявились — отец, мать и я… Ага, милый, ты уже понял, что случилось дальше. Картина маслом: выдворение блудной дочери и ее великолепной компании. Батя первый пошел на конфликт. Еще и я до кучи подпряглась. Короче, скандал был еще тот… Нет, Джек. Я боюсь, но уверена, что поступила правильно. Жано должен был все узнать от меня, а не от кого-то чужого.

— Не рановато ли? Ему еще восьми нет.

— Жано умный парень. В отличие от моей, мягко выражаясь, кузинки он думает не только о себе.

— Это результат воспитания, Эли, — мягко улыбнулся Джеймс. — Джону повезло с матерью.

— И с отцом тоже, не надо прибедняться, милый.

— Эли, прошу, не изводи себя, — во взгляде и в голосе Эшби чувствовался укор. — С тех пор, как мы отправились в Европу, ты только об этом и думаешь.

— Да, ты прав. Так недолго с ума сойти. Все равно пока домой не вернемся…

— Лучше скажи, пришло ли письмо от Николаса?

— Еще нет. Потому мы тут до сих пор и торчим, — вздохнула Галка.

— Зачем ты отправила его в Москву? Прости, Эли, я не верю в то, что ты сделала это без некоего умысла. — Джеймс хорошо изучил свою драгоценную и нисколько не сомневался в положительном ответе. — Знаешь, что я об этом думаю? Ты вознамерилась изменить историю своей родины. Убрать некое лицо или наоборот — вывести на первые роли человека, по неким причинам устраненного от власти в твоем мире. Я не берусь судить, насколько хороша или плоха была история России, которую ты учила в школе, но как ты можешь быть уверена, что внесенные не без твоей помощи изменения дадут лучший результат?

— Я не уверена, Джек, — слабо, почти беспомощно улыбнулась Галка. — Может, станет лучше. А может, я так все напорчу, что останется только застрелиться от стыда. Одно я знаю точно: так, как раньше, уже не будет. Если, конечно, Николас сумеет довести эту операцию до конца.