Опоздавшая - Оливия Голдсмит

— Черным по белому — так мы напечатаем карточки с приглашением на одно из шоу, белые по черному — на другое, — говорила Карен. — Одно шоу мы проведем на левом берегу Сены, другое — на правом. Будем проигрывать Майкла Джексона. «Черное дерево и слоновая кость». И ту, которую ты напевала. И никому ничего не скажем заранее. Пусть сами догадываются. — Карен засмеялась. — А в конце у нас будет два свадебных наряда.

Парижские шоу традиционно завершались демонстрацией свадебных нарядов.

— На белом шоу мы выставим белое свадебное платье, на черном — черное.

Дефина поглядела на Карен.

— Мне нравится, — сказала она медленно. — Остроумно. И неплохой маркетинг. Покупатели любят черное. Жаль, что ты не додумалась до этого месяца полтора назад.

— Конечно, хорошо бы. Но хорошо бы и чтобы прекратилась война в Сербии. Не всегда получается так, как мы хотим, Ди.

Она сделала несколько па в стиле Мика Ягера, напевая «Мы не всегда имеем, что хотим».

«Мы не всегда имеем, что хотим», — пропела ей в ответ Дефина. — Но если очень постараться, то мы иногда можем найти то, что нам нужно. Уг-гу.

И обе они закружились по комнате, распевая буп-да-буп буп-да-буп — рефренный вокал из песни Стоунсов.

— Я знала, что ты из крутых белолицых, девочка, — сказала Дефина одобрительным тоном.

— Клейся ко мне, и ты будешь ходить в гипюровых бикини, — пообещала Карен.

Дефина засмеялась.

— Я уже это делаю.

— Эй, Ди, мы выкрутились!

Вот так и случилось, что прямо тут, в захламленном офисе, поздним вечером, к Карен пришла такая радость, что перехватывало дыхание. Она видела все сразу, каждый чертеж, каждый клочок ткани, лоск на щеках Дефины, отпечаток от чашки с кофе на ее рабочем столе-формике — видела с такой ясностью и отчетливостью, что трудно было вздохнуть. Однако по опыту Карен знала, что такое состояние не может длиться долго, и в этом знании был такой сладковато-горький привкус, что она подумала, что сердце ее сейчас остановится.

— В Париже мы врежем им насмерть! — обещала Дефина.

— Кому нужна Norm Со? — кричала Карен.

Дефина остановилась и внимательно всмотрелась в Карен.

— Ну, ну. Так кому же нужна Norm Со? — спросила она очень серьезно.

Ответ Карен был прерван телефонным звонком. Она пошла к столу, чтобы снять трубку.

— Погляди в окно, — проговорил мужской голос с другого конца провода.

В голове мелькнуло — может быть, Центрилло стоит снаружи, девятью этажами ниже, скованный наручниками с ее родной матерью? Но нет, это не был теплый и успокаивающий голос Центрилло.

— Ты видишь меня? — сказал голос.

Карен узнала — с ней говорит Перри Сильверман.

— Ты где, Перри?

— Около дома. На углу. В телефонной будке на восточной стороне Тридцать седьмой улицы.

Карен выглянула в окно.

— Видишь меня? Я машу рукой.

Она увидела его или кого-то еще, размахивающего руками, как регулировщик уличного движения или как Робинзон на своем острове, когда, наконец, он увидел корабль. Может, Перри пьян?

— Я вижу тебя, Перри.

— И ты переспишь со мной?

— Вот так, сразу? Ты пропустил парочку ходов, приятель.

— О да. Мы сначала выпьем?

— Мне кажется, что ты уже пьян. Не хватит ли?

— А ты крутая евреечка!

Разве Дефина не сказала только что нечто похожее? Карен оглянулась на Ди и пожала плечами. Та ткнула себя указательным пальцем в грудь, а большим пальцем указала на дверь — дескать, она собирается уходить. Карен кивнула, отпуская подругу. Ей и самой пора было собираться домой.

— Что ты хочешь, Перри?

— Удружи мне, а?

— Отвезти тебя домой?

— Я не сменил простыни.

— Ты опять пропускаешь ходы, Перри.

В разговор вмешался голос телефонного оператора с предупреждением: ваше время кончается. Казалось, робот вложил другой, личный смысл в эту фразу.

— Подожди меня, я сейчас спущусь, — прокричала Карен, перекрывая голос оператора в надежде, что Перри ее услышит.

Она бросила трубку и накинула плащ.

— Запрешь за мной дверь, Ди? — крикнула она на бегу.

Когда она добежала до телефонной будки, Перри еще не вышел из нее. Он был одет в нечто, бывшее когда-то белым Акваскутом. Сейчас от белого цвета остались только воспоминания. Под пиджаком была видна голубая рабочая блуза.

— Карен! — закричал он при виде ее, как будто бы только что случайно встретился с ней.

Интересно, насколько он пьян? Помнит ли, что он звонил ей, или же он в полной отключке?

Перри вышел из будки навстречу ей. Он не качался, но глаза были стеклянными и отрешенными. Он подошел, обнял ее за плечи. Его рот оказался около ее уха. Он был с ней одного роста, намного ниже Джефри.

— Идем делать ребеночка, — прошептал Перри.

— Мальчик, ты выбрал не ту девочку, — ответила Карен и выдернув зажатую им руку, махнула появившемуся на перекрестке Тридцать седьмой улицы такси.

— Полезай в машину, Перри.

— Охотно, — сказал он весело. — И куда мы едем?

— Спринг-стрит, Вест-Бродвей, — бросила она шоферу.

— Вот здорово! Я живу неподалеку оттуда.

— Правда? — сухо спросила Карен. — Какое совпадение!

Перри совсем захмелел. Голова его скатилась на грудь. Он почти отключился в пьяном сне. Ей пришлось помочь ему выбраться из машины, но даже с ее помощью его заносило из стороны в сторону. Он еле держался на ногах. Чудом не упав и с трудом восстановив баланс, Перри замер в неподвижной позе, как они когда-то «замирали» в детстве, играя в «статуи» на Проспект-Парк. В какой-то момент ей показалось, что его вырвет. Но нет, он продолжал стоять в застывшей позе, и только приглядевшись повнимательней, она заметила, что плечи его дрожат. Он вот-вот свалится, забеспокоилась Карен, но вдруг поняла — Перри плакал. Она подошла к нему сбоку. Перри поднял лицо. В отсветах неоновой вывески расположенного на углу бара было видно, что лицо его было мокрое от слез. Он глядел на мигающую вывеску бара.

— Знаешь, я снова работаю барменом. На полставки. Очень благородно, не так ли? Таким образом я подрабатывал по нескольку баксов, учась в колледже. А потом, став дипломированным художником, я занимался этим, чтобы спастись от одиночества и изоляции. Но сейчас это — всего лишь жалкое времяпрепровождение. Мне уже сорок шесть лет.

Он посмотрел в темноту и поежился.

— Я начну писать мемуары и назову их «Моя жизнь за стойкой бара».

Он попытался хихикнуть, но смешок вышел натянутым.

— Я не хочу жить без Лотти. С ее смертью моя жизнь померкла, стала бессмысленной.

Карен положила руку на его плечо, и он крепко обнял ее в ответ.