Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

Они заказали салаты из редиски и помидоров, окрошку и фирменную вырезку с грибами. Густая замороженная сметана сама ложилась на тоненький, влажный от свежести ломтик ржаного хлеба. Ели быстро и молча, можно сказать — уплетали молниеносно. И немудрено. Вчера вечером за деловой и важной беседой они немножко «перебрали». Легли в третьем часу — Люсин остался ночевать, — а утром в рот ничего не лезло, разве что горячий чай, крепкий и без сахара.

Когда немолодая, но очень милая официантка принесла окрошку, острый приступ голода уже малость поутих.

— Может, холодного пивка взять? — не очень уверенно, как бы прислушиваясь к себе, предложил Березовский.

— Хватит. Хорошенького понемножку. — Люсин тронул ложкой темный айсберг льда посреди зеленой, как лесное озеро, тарелки. — Мне еще работать надо. К вечеру должны быть готовы анализы.

— Да? — вяло удивился Березовский и тоже взялся за ложку. Запотевший мельхиор приятно позвякивал о лед. — Отменнейшая окрошка, старик! Очень-очень пользительно… Что скажешь?

— Не нахожу слов! В самый раз. Особенно в такую жару… А здесь вообще хорошо, прохладно.

И тут словно какая завеса спала с него. Он увидел в голубом небе резкие очертания веток и каждую жилку на пронизанных солнцем листьях, услышал оглушительное щебетание, без которого не может быть настоящей тишины. Воробьи перепрыгивали с ветки на ветку, с дерзостью штурмовых самолетов хватали со столиков хлебные крошки.

— А здорово мы вчера с тобой… — то ли укоризненно, то ли, напротив, одобрительно заметил Люсин. Ему было хорошо и покойно, чуточку даже клонило ко сну.

Студеная окрошка оказала свое целительное действие и на Березовского.

— Пожалуй, и впрямь пива не надо. — Он удовлетворенно вздохнул и вытер губы бумажной салфеточкой. — А все же мы с тобой и поработали неплохо. Кое-что ведь проясняется. Согласись…

— Нет, еще не проясняется, но уже брезжит. И это можно считать колоссальным успехом.

— Вот именно, старик! Мы теперь идем друг другу навстречу, как строители Симплонского туннеля.

— Ми, канешна, нэ знаем, что такой Симплонский туннель, — дурашливо выпятил губы Люсин. — Но твоя история явно начинает проявлять благосклонность. Она идет на сближение… Да, повтори, пожалуйста, что ты говорил вчера насчет мальтийских рыцарей?

— А мне казалось, что ты все так хорошо понял… — удивился Березовский.

— Может, я и понял тогда, но теперь все подчистую забыл. Ты вроде говорил, будто что-то такое напутал?

— Напутал, голуба. — Березовский изобразил глубочайшее раскаяние. — Прости мя, грешного. Напутал… Помнишь, когда мы расшифровывали стихотворение, я сказал тебе, что гроссмейстером Мальтийского ордена был Александр?

— Ну конечно. Мы потом даже запрос в Эрмитаж дали.

— Так вот… — Березовский уронил голову на грудь. — Ничего такого не было. И запрос наш безграмотный.

— Что?! — Люсин так резко подался вперед, что звякнули тарелки. — Ты это серьезно?

Березовский только глаза прикрыл и тяжело вздохнул.

— Выходит, что и жезл мальтийский…

— Нет, нет, нет! — Березовский задрал подбородок и нацелил на обескураженного Люсина указующий перст. — Все остается в силе! — И вдруг засмеявшись: — Просто я кое-что перепутал. Но ты не волнуйся, наша схема от этого не пострадает.

— Рассказывай, — буркнул Люсин, не выносивший подобных сюрпризов.

Он готов был терпеливо строить, сотни раз переделывать и совершенствовать конструкцию, доводить ее до блеска. Но если возведенное сооружение вдруг обрушивалось… Нет, даже думать о таком он не мог спокойно. Начинал волноваться, беспокоиться, с трудом сдерживал раздражение. Поэтому и любил он больше работать в одиночку, инстинктивно избегая поручать другим важные участки. Этим он существенно ограничивал приток информации и замедлял ход дела, зато и вероятность неприятных неожиданностей становилась меньше. Но работать один он, естественно, долго не мог, и приходилось балансировать между двумя крайностями, о которых нельзя было сказать четко: это вот достоинство, а это — недостаток.

— Рассказывай! — Люсин покосился на Березовского и мысленно обратился к нему с горячей молитвой: «Конечно, братец, мне без тебя не обойтись. Это было ясно с самого начала. Но и другое было ясно!.. Ты же не терпишь спокойной жизни! Последовательное течение сюжета не для тебя. Ты все готов сломать и перекорежить ради эффектного и неожиданного конца. Юрочка! Умоляю! Не надо неожиданностей! Семь раз отмерь… Но не говори вдруг, когда все уже почти ясно, что ты перепутал!»

— Я перепутал Александра с Павлом, отец…

— То есть? — еще не осознав, чем грозит эта историческая ошибка, Люсин инстинктивно понял, что ничего страшного не произошло.

— Понимаешь, гроссмейстером мальтийцев был не Александр, а его отец, Павел.

— И только-то? Значит, жезл все же должен где-то быть?

— Несомненно. Насчет жезла не волнуйся: если он только уцелел, то уже никуда не денется, — успокоил Березовский. — Но я не только это перепутал.

— Что еще? — вновь обеспокоился Люсин.

— Я сказал тогда, что Александра сделали гроссмейстером в честь победы над Наполеоном, а на самом деле гроссмейстерский жезл подарил Павлу сам Наполеон! Все я перепутал.

— Ну это одно к одному, — утешил его повеселевший Люсин. — Мелочи жизни. Был бы сам жезл, а кому он там принадлежал — это нам без разницы.

— Не говори! Это далеко не безразлично. У каждой эпохи свои нравы. А Павел и Александр — это две разные эпохи в жизни России. Ведь достоверная реконструкция имевших место когда-то событий возможна лишь тогда, когда она не противоречит духу эпохи. Понимаешь? Стоит нам ошибиться, и все пойдет кувырком! Это очень тонкое дело. Ты же сам говорил, что в криминалистике не бывает мелочей. Исторический же анахронизм тем паче не мелочь. Перефразируя Талейрана, скажу, что это даже больше чем преступление, — это ошибка. Это, если хочешь, криминалистическая ошибка! А ты лучше меня знаешь, что за ней следует.

— Но теперь-то у тебя все правильно? — Люсин опять ощутил легкое беспокойство.

— По части мальтийцев — да. С этим теперь все. Ошибка, старик, своевременно ликвидирована. Можешь быть спокоен. Березовский дал маху, но вовремя спохватился, и вот он снова стоит на стреме твоих интересов.

— Ладно! Рассказывай…

— Рассказывать, собственно, почти нечего. Голые факты. Обнаженный костяк истории. Но зато на этот раз все абсолютно достоверно. Впредь тоже буду все проверять, не полагаясь более на дырявую и — чего греха таить? — он безнадежно развел руками, — стареющую память.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});